В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.

1

Мертвое Сердце Вифлеема / Свежий след (Esti)

« : 31 Января 2016, 23:52:09 »

Роберту все еще было тяжело дышать в этом городе. Он привык ко многому за свою жизнь. К воздуху джунглей, тяжелому и пьянящему, что кружил голову, заставляя забыть о тысячи опасностей, таившимся в темной чащобе. К жару пустыни — сухому и безвкусному, с неохотой наполнявшим рот, глотку, легкие белым песком до тех пор, пока не сможешь почувствовать ничего больше. Он привык к холоду, к зною, к дождю и снегу. Но этот кислый, болезненный дух Лондона встал комом в горле опытного колониального офицера. Даже в уюте гостиной меблированной квартиры хотелось курить крепкий табак для того, чтобы избавиться от горького привкуса во рту.
Сейчас хотелось курить как никогда. Нервы? Руки на полированном ложе приклада были крепки — этого достаточно. Утомительные месяцы лихорадочных розысков привели его сюда. Еще вчера ему казалось, что он в тупике и имя убийцы родителей останется в руках очередной оборванной нитью. Уличный сброд слишком боялся загадочного мистера Линдси, или же его информаторы слишком плохо делали свою работу, или же и вовсе решили облапошить кидающегося деньгами дворянина... Версии строились в голове, обращаясь в пыль мгновение спустя, а ему оставалось лишь скрежетать зубами в бессилии и браться за очередную грязную работу ради пополнения стремительно тающих средств.
Наконец, что-то изменилось в раз. Все вопросы могли получить ответы. Кто-то из самых ближайших приближенных мистера Линдси перевернул вверх дном весь Шордичь и не собирался останавливаться на достигнутом. Слухи облетели район в кратчайшие сроки. К ночи они достигли и мистера Блейка. За солидную сумму к слухам прибавился адрес.
Так он оказался здесь — на углу Арлингтон и Парр, в двух десятков шагов от приземистой развалюхи, похожей скорее на гроб, нежели приличный дом. Обитая железом дубовая дверь скрипнула и на крыльце показалась массивная фигура. Фонарей, разумеется, здесь никто не зажигал, но тусклого света уходящего дня было достаточно для того, чтобы различить грубые черты лица, что подошло бы бывалому матросу или наемному костолому. Кто бы это ни был, на таинственного колдуна он не походил. Быть может, в доме? Может быть, судьба сжалилась над ним и привела прямо в логово негодяя..? Или же стоило сосредоточиться на неизвестном люмпене?
Как бы то ни было, решение предстояло принять быстро. Громила, окинув пронзительным взглядом сумеречную алею, быстрым шагом направился вниз по улице.

2

Мертвое Сердце Вифлеема / Правила Клуба

« : 19 Декабря 2015, 23:41:54 »

Как и было обещано, заметка о том, что мы хотим\не хотим видеть в персонажах. Все обсуждение во флудилке.

Концепции

Изменение
Привычный мир меняется. Он был странным всегда: меч в камне и Пражский Голем, кольцо Нибелунгов и паровой человек Екатерины Великой — все это было. Эпоха Просвещения лишь обратила былые легенды в детские сказки и курьезные анекдоты. Теперь нечто новое приходит в мир - или же пробуждается что-то давным-давно уснувшее.  
Персонаж — первая волна перемен. Он должен быть Странными, прожить нечто Странное или стать чем-то Странным. Это может быть странный артефакт, найденный в руинах храма занесенного песками Афганистана, контакт с древней цивилизацией Марса, проклятье старого африканского шамана или экспедиция в Шамбалу, навсегда поменявшая взгляд на мир. Важно, что персонаж столкнулся с чем-то Странным, заглянул в Бездну и заставили ее моргнуть первой.
 
Отчуждение
Радикальное социальное расслоение, расизм, сексизм, религиозная нетерпимость, сокрушительная беднота и сибаритская роскошь. В Британской Империи начал века не существует как таковой самой идеи равенства между людьми. Каждый вынужден искать компанию подобных себе.
Странность отделяет персонажа от общества. Его могут превозносить и восхвалять в прессе, его могут опасаться или ненавидеть, но он другой и на него всегда будут смотреть как одного из них. Это может быть ужасающее уродство, перемешавшее плоть и искривившее кости, но наполнившее тело невероятной силой. Это может быть стигма социального статуса павшей женщины, с которой разговаривают ангелы. Это может быть личное моральное падение - темная тайна, узнав которую общества разорвет репутацию дворянина на части, бывшие подельники вора никогда с ним не заговорят или даже другие нищие отвернутся в презрении.
Вы можете это скрывать или этим гордится — но вы другой, вы это знаете и окружающие это чувствуют. Вы ищете компанию подобных себе. К счастью, вы живете в интересные времена и найти таковую вскоре не составит труда.

Герои
И все же — эта Империя и миллионы ее подданных стоят того, чтобы за них сражаться. Может быть, вами двигает чистый патриотизм, ознание того, что вы боритесь за нечто большее, чем вы сами. Может быть, вы лишь выбираете меньшее зло, зная, что есть угрозы для человечества, с которыми не сможет справиться никто больше. Может быть, вы просто делаете то, что можете для того, чтобы помочь своему ближнему.
Вы проактивны и решительны, вами двигают чистые идеалы, грандиозные планы или могущественные страсти. Странность и Странное не пугают вас, вы всегда готовы двигаться дальше и дальше. Заброшенные города, катакомбы Лондона, древние артефакты и забытые знания. Может быть, вас ведет опасное любопытство, то самое, что сгубило кошку. Может быть, вы живет лишь ради чувства опасности и триумфа победы. Быть может, жажда невероятных богатств или неведомых знаний затмевает инстинкт самосохранения. Вы идете дальше, чем остальные, свершаете недозволенное для прочих и не остановитесь никогда перед границами запретов людей или даже самого Господа Бога. Вы совершаете грандиозные поступки, пьете свой полуденный чай и отправляетесь искать что-то новое.  

Чудовища
Как известно, Британской Империи всегда было сложно отличить своих героев от своих чудовищ. Вы знаете тех, кого Странность превратила в худших врагов Империи и человечества. Вы знаете, что и в вас есть что-то темное. У самой поверхности или же глубоко внутри, но оно неустанно ищет выход, превращая лучшее, что есть в вас, в злое и уродливое отражение. Разница между ними и вами лишь в том, что вы держите свою тьму на коротком поводке. Почти всегда.
Воспитанный дикими зверьми джунглей британский лорд каждый день борется со Зверем внутри. Человек Просвещения скрывает болезненную зависимость, которая грозит превратить его в существо не менее жалкое, чем последний куритель опиума. Гениальный врач отчаянно пытается минимизировать вред, которое наносит его могущественное и темное альтер-эго окружающим когда выбирается наружу. Безумие древнего араба, что держит он внутри своего разума сотни лет, всегда готово вырваться наружу, стоит ему открыть свою книгу.
Поэтому будьте лучше. Будьте сильнее. Всегда помните о том, что лишь длина клинка отделят героя от чудовища, с которым он сражается.

3

Литература по Миру Тьмы / Лис [Changeling: the Lost]

« : 25 Мая 2015, 22:46:11 »

Давным-давно, под настроение написал огромную квенту для персонажи по игре, которая так и не состоялась. Квента неплохо работает и как рассказ - за исключением концовки. И с тех пор все думал концовку поменять (альтернативная всегда была в голове) и вычитать все вместе, но руки так и не дошли. И уже наверное никогда не дойдут. Так что пусть все остается как есть.
(А персонаж с тех успел сыграть все-таки одну сессию в игре, которая после нее и загнулась. R.I.P.)

Лис

Кто я?
Крючья рвут мех, рвут кожу, рвут беззащитную плоть. В легких плещется огонь - не хватает дыхания бежать дальше. Кто я?
Я – Лис. Мои лапы бьют землю, окровавленные клочья рыжей шерсти остаются на шипах зарослей, нос чувствует сотни запахов бесконечных терний, для описания которых не хватает слов в моем сознании.  
Я – Лис… Я – змей и заяц, кот и барсук, койот и паук… Паук… нет, нет, я - не Паук. Тогда кто я?
Я бегу по зарослям, вставшим стеной до неба, которого не видно сквозь безжалостные ветви терний, но я знаю – оно там, оно должно быть там! Небо – оно синее, и белое, и бесстрастно-прекрасное… но звери не смотрят на небо. Я знаю, потому что я… Ульям?
Уильям Мейсон?
Кровь барабанам стучит в висках, заглушая все.
Треск, с которым я рвусь сквозь заросли.
Треск, с которым заросли рвут мою шкуру.
И вой – где то за спиной, слева, справа. И смех.  
Уильям Мейсон!

***

Ульям Мейсон был неудачливым страховым агентом из Катэрхэма, пригорода Лондона. Женатый уже лет двадцать пять, он имел избыточный вес, троих детей, пунцовое лицо, надвигающийся инфаркт… и, конечно, игровую зависимость. Бледные пальцы, неожиданно тонкие для комплекции мистера Мейсона, сжимали пять карт, а по лбу мужчины катился пот. В эту невероятно душную летнюю ночь ему явно было очень жарко, очень неуютно тут, в практически лишенной свежего воздуха комнатушке за стенкой бара MacEwen’s Grill&Bar, что на окраине Лондона. Мистер Мейсон только что проигрался в пух и прах.
Он ставил много, куда больше, чем мог себе позволить семейный человек с заработком страхового агента. И он проигрывал. В мятом костюме, в пропитавшейся потом рубашке, со съехавшим на бок галстуком, с пунцовыми щеками и белым лбом, Мистер Мейсон выглядел жалко, мерзко, неприглядно. Но в глазах его лихорадочно сверкал тот пламень, пред жаром которого должен был снять шляпу даже нынешний адский вечерок в невероятно большом городе, когда под ногами, казалось, плавился асфальт. Любой опытный игрок (а сейчас в задней комнате закрывшегося с последним посетителем бара собрались только опытные игроки) без труда узнавал его, словно старого, испытанного друга и собутыльника. Огонь азарта, терзающий душу настоящего игрока - демон, что  заставляет ставить на кон то последнее, на что ты не раз клялся себе никогда, никогда, никогда не играть, но все-таки почему-то всегда носишь с собой в эти пропитанные деньгами, дымом и разочарованием залы, комнаты и комнатушки…
Мистер Мейсон выворачивал карманы так, словно надеялся найти там случайно завалявшийся бриллиант на пару карат или, на худой конец, толстую пачку фунтов, что смогут покрыть последнюю ставку в этом кругу (ведь каждый настоящий игрок знает – если тебе не везло за столом весь вечер, если ты спустил все до пенни – вот именно сейчас, именно на этом кону тебе обязательно улыбнутся удача! Ты просто не можешь проиграть с таким картами на руках!). Вместо этого мистер Мейсон обнаружил лишь пару мелких монет, фантик, в который была завернута мятная жвачка, и грязный носовой платок, которым он, тяжело дыша, теперь и вытирал лоб, уставившись на гору мятых банкнот, что лежала в центре стола.
- Я… отвечаю. – Он посмотрел на свое левое запястье. Полчаса назад его украшали отличные часы… не ролекс, конечно, но чистое серебро – подарок жены…
- Чем же, Уилли? – Ухмыльнулся ему громила с бычьей шеей на другом конце стола. – Учти, старина, расписку мы не примем, а в долг не даем.
- Я… ставлю… - столь же лихорадочно, как до этого терзал карманы брюк, мистер Мейсон начал рыться за отворотом пиджака. И на этот раз, похоже, преуспел, - его бледная ладонь тяжело упала на исцарапанную столешницу. Медленно, нехотя, мистер Мейсон убрал руку, оставив помятый, сложенный в несколько раз лист бумаги. Громила, что сидел напротив него, развернул бумагу и десяток томительных секунд хмурил брови:
- Ye’re bloody serious mate, yea, Willy!? – Расхохотался, наконец, здоровяк, передавая бумагу сидевшему слева от него чернокожему пожилому джентльмену в легком сливочно-белом летнем костюме. Тот, сверкнув белозубой улыбкой, практически не читая двинул лист дальше. Когда бумага прошла полный круг, она легла в центр стола. К деньгам. К настоящей горе денег. Ставка была принята. Пришло время вскрываться. Мистер Мейсон облизнул пересохшие губы…

***

Нет! Ложь! Ложь! Земля уходит из-под ног, я в который раз падаю, висну в цепких когтях терний, мечусь, словно муха в путине… паутине… Паук. Паук! Нет, я не Уильям Мейсон!
Да, я был им, как был котом и черепахой, зайцем и койотом, лисом и пауком… Пауком…
Правда была, была где-то там, под масками лжи… Но я не Ульям Мейсон…
 

***

…громогласный выдох прокатился по комнате, и только тогда стало ясно, насколько же до этого внутри было тихо. В то бесконечно-долгое мгновение, что потребовалось мистеру Мейсону для того, чтобы вскрыть карты – мгновение, как думали все, которое было нужно уже не молодому мужчине на то, чтобы смериться с неизбежным, - исчезли все звуки, поглощенные ватной пеленой возбужденного, жадного ожидания.
Десятка. Валет. Дама. Король. Туз. Пики. Роял-Флеш.
И комната взорвалась звуком. Нет, никто не кричал, не хватался за табуретки, ножи или, не дай бог, револьверы, если таковые, конечно, были у кого-то из присутствующих (были – под пиджаком мистера Здоровяка явственно проступала наплечная кобура). Просто все в один миг вспомнили о том, что им нужно дышать, и общий выдох накатил ревом прибоя. Упала пивная пробка, со звоном литавр отскочила от пола и покатилась под ноги игрокам. С грохотом барабана на стол опустился стакан. Жалобным, надрывным голосом скрипки вторил ему покачнувшийся стул…
Потом игроки что-то говорили. Вяло поздравляли мистера Мейсона. Кто-то потрепал его по плечу, кто-то даже пожал руку – мистер Мейсон, возможно, этого даже не заметил. Он не смотрел на осунувшиеся лица других игроков, когда они один за другим неохотно покидали комнату. Он даже не смотрел на деньги, на бумагу, которую поставил на кон – будущее своей семьи. Только на пять карты перед собой. И он, казалось, и не заметил, что в комнатушке остался только он и чернокожий пожилой господин с аккуратной белой бородкой, потому что когда старик начала медленно аплодировать, мистер Мейсон явственно вздрогнул. Широкие ладони чернокожего с угольно-черными, длинными, тонкими пальцами были похожи на двух огромных пауков, соприкасающихся с оглушительным во вновь наступившей тишине хлестким звуком.    
- Великолепно! – Воскликнул старик хрипловатым, отлично поставленным голосом старого блюзмена, прошедшего тысячу дорог и, конечно же, перекрестков. -  Браво! Хехехехе! Бис, бис, Эдди!

***

Эдди!
Да! Да! Да! Эдди! Эдвард! Я не любил это имя, никогда не любил… но это тоже был я!
Я поднимаюсь - с трудом, с кажущимся невероятным напряжением воли я нахожу в себе силы подняться, оставляя на шипах из бутылочного стекла и крючьях из костей куски шерсти, одежды, кожи, плоти.  
Эдди! Я снова бегу – и хохот, и лай, и шелест травы, и хлопки крыльев все ближе, ближе…

***

- …Эдди! Эдуард!
Эдди Грэм поднял голову от стола, заваленного картами. От резкого голоса миссис Грэм, его матери, простой вольт, - быстрое движение пальцами одной руки, незаметно для наблюдателя меняющее местами верхнюю и нижнюю половину колоды - разметал все карты по комнате. Эдди был куда моложе мистера Мейсона – особенно тогда (сейчас). Он не был женат, не имел проблем с лишним весом (скорее наоборот – всегда был даже чересчур худощав, как никогда не забывала подмечать его мама), не растил детей (сейчас-то он и сам был ребенком, хоть и готовым с полной убежденностью подростка  доказывать иное кому угодно!), зато обладал куда более симпатичным лицом и инфаркт в ближайшие лет сто пятьдесят ему точно не грозил, уж в этом-то он сейчас был уверен… ну, был бы уверен, если бы задумывался о таких мелочах. Но у него были куда более насущные дела.    
- Эндрю Эдмонд Грэм! А ну сию секунду идите сюда, молодой человек! Нам с отцом нужно с тобой серьезно поговорить! Из школы опять звонили…
 Да, тогда они с отцом действительно серьезно поговорили с Эдди. Как говорили до этого много раз. Но этот разговор будет последним.
Эдди было шестнадцать, а мистеру Мейсону давно перевалило за сорок и уже подкрадывалось к пятидесяти. Но, тем не менее, у них было нечто общее даже сейчас (тогда). Веселый, безжалостный демон азарта плясал в глазах Эндрю Эдмонда Грэма, навсегда поселившись там после того, как мальчик в первый раз увидел, как исчезают, появляются, меняют масть и наминал карты в руках фокусника… Он узнал еще много – очень много, особенно из того, о чем взрослые говорили «нельзя». Учился у тех, у кого учиться не стоило. Учился тому, чему учиться не стоило. И постепенно само значение слова «нельзя» стало смываться этим пьянящим чувством бесконечного азарта – чистым, лишенным корысти и жажды наживы.          
Мистер и миссис Грэм были хорошими людьми, хорошими родителями, - они хотели только лучшего для своего сына. Но они не понимали, а Эдди понимал. Да, у них было много таких разговоров, но тот был последним.

***

Падаю. Поднимаюсь. Падаю снова. Лапы скользят в грязи, смешанной с кровью. Пламя в груди, рвет легкие, свешиваю язык, чтобы убавить жар. В чуткие ноздри бьют тысячи запахов – деревья, травы, гниющая плоть на шипах. Вперед, вперед, вперед – простейшее,  примитивное, звериное.
Оно всегда с нами - то, что должно спасти именно сейчас, когда миллионы лет человеческой эволюции резко теряют в цене, и вытащить из смертельной ловушки, увести от погони могут только быстрые лапы, чуткий нос, звериная выносливость… Сейчас этого недостаточно. Мне нужно вспомнить, что такое быть человеком. Потому что звери не смотрят на небо…    
Вытирая заливающий глаза едкий пот, дышу ртом, хотя и знаю, что так будет только хуже. Может быть, где-то впереди, далеко, так далеко, в зарослях показался просвет… может быть, это только цветные круги, пляшущие перед глазами. Но я должен поверить. Я – человек… человек. Человек. Эдди.
Эдди Грэм.

***

Теперь (сейчас) Эдди был уже лет на десять старше. В некотором метафорическом смысле он даже нагнал мистера Мейсона. Хотя, если смотреть на этот вопрос с такой точки зрения, по возрасту мистера Мейсона превосходил даже наш тогдашний (прошлый) Эдди. Ведь Уильяму Мейсону сейчас было всего около полугода.
Мистер Мейсон был практически полноценной личностью. Конечно, ни его самого, ни его жены Маргарет или трех их симпатичных детишек никогда не существовало на самом деле. Но, помимо этого, придраться было практически не к чему. На то, чтобы мистер Мейсон появился на этот свет во всей своей отталкивающей красе стареющего, лысеющего, потеющего безнадежного игромана – получил школьный аттестат, окончил колледж, женился, работал и исправно платил налоги, - Эдди потребовалось потратить почти три месяца.
О, сейчас (по крайней мере, до той самой последней секунды, пока из уст чернокожего не прозвучало его имя) Эдди воистину гордился собой. Гордился, как гордиться своим творением любой мастер, знающий, что единственная заслуга успеха – его усердие, его ум и (конечно же!) его талант. Вот только в данном случае сущности «творца» и «творения» сливались в единое целое в экстазе самозацикленного, нарциссического тщеславия.
Именно ради этого захватывающего, всепоглощающего, вечного момента полного триумфа и существовал последние десять лет Эдди. Сейчас (теперь) ему было почти двадцать шесть. И далеко позади остался его побег из дома - из Эдинбурга, из Шотландии, - как и жизнь впроголодь на улицах Лондона, первые серьезная игра, первая серьезная аферы, первая выкуренная сигарета, первая рюмка виски, первое ножевое ранение, первый секс, первая венерическая болезнь, приход настоящего мастерства и (конечно же!) первый такой вот - пьянящего мощнее виски, возносящий выше LCD, возбуждающего сильнее секса, - момент бесконечного самолюбования.
И вот, теперь это прекрасное мгновение безжалостно, кощунственно рушилось на игральный стол дребезжащей грудой осколков, словно зеркало, разбитое словами чернокожего старика:
- Браво, Эдди! Браво!
Старик знал его имя. Триумф уходил прямо из-под носа, оставляя лишь гул в голове и привкус тлена во рту.

***

Еще одно падение в бритвенно-острую осоку. Боль.
Да, точно, я вижу – впереди я вижу просвет в бесконечных зарослях. Но… Эдди? Я – Эдди?  
Теперь я вспоминаю Эдди. Он был самовлюбленным мудаком. Молокососом - азартным, простодушным, считающим себя самым умным на свете. Не плохим, наверное, парнем – но все таки зацикленном на себе мудаком…  
Я – Эдди?!
Я вижу впереди просвет, вижу путь… наверное, вижу выход. Но я не могу встать. Не хочу.
Я не хочу быть Эдди.

***

Он работал над собой долго и безжалостно, оттачивая разум и тело, словно хирургический инструмент. Укреплял память, развивал ловкость рук до полного автоматизма, учился контролировать каждый нерв своего лица и в любой момент подмечать мельчайшие детали. Эдди знал – он еще не на вершине, но куда ближе к ней, чем девяносто пять процентов его «коллег». Ему этого было недостаточно. Он не хотел водить за нос простаков. Он хотел быть лучшим.
Афера с мистером Мейсоном – вот в этом был жар! Подпольная игра в покер, высокие, очень высокие ставки. Только для проверенных игроков. Он получил зацепку на это место, выловил в мутной воде слухов Лондонского дна, тщательно отчистил слушок от ила и грязи, и начал работать – смотреть, подмечать, готовиться. В этой афере провал означал не просто потерю денег или репутации, пару синяков или переломов – серьезные  ребята, собиравшиеся в задней комнате MacEwen’s Grill&Bar после ухода последнего посетителя, шутить не любили и не умели. И в этом был весь интерес.
Он попал в эту компанию уже став мистером Мейсоном. Немного грима, костюм мешком на пару размеров больше, вечно мятая рубашка и галстук с пятнами кетчупа, подкладки под щеки, правильная стрижка и, самое неприятное, «живот», который честно был утяжелен двадцатью килограммами свинца – все ради достоверности. Почти полгода он играл с ними. По большей части – проигрывал. Изредка – выигрывал. Наблюдал, как играл каждый из завсегдатаев. Всеми силами давал понять, что такой слизняк, как мистер Мейсон, просто не может быть шулером.
А потом пришло время настоящего дела. Чего-то вроде традиционного ежегодного турнира – без ограничения на ставках. Он, Эдди, в самой глубине мистера Мейсона, так глубоко, что он почти стал Уильямом Мейсоном, содрогался от предвкушения. Он вел эту игру, словно ответственный, финальный спектакль – и к последнему акту все декорации были выставлены на сцене, все актеры оказались на своих местах. В центре стола собралось три четверти миллиона фунтов. И победитель получал все.
Словно вся его жизнь, да что там – весь космос с самого начала вел Эдди именно к этому моменту. В какой-то мере так оно и было.
 Поэтому, когда мистер Мейсон кидал на стол ту бумагу, Эдди уже не рисковал. Он точно знал, какие карты оказались на руках у каждого игрока. А так же - какие и в каком порядке лежали в колоде. Да и не было у него, в конце концов, никакого дома, закладную на который можно было бы поставить. Вы уже знаете, как все закончилось. Теперь - знаете почему. Осталось узнать, что было потом.
- Великолепно, Эдди! Отличный спектакль! Браво! – Аплодисменты гулко разносятся над пустой сценой.  

***

Я дышу тяжело, с хрипом. Я бы свесил язык на бок, как давно привык, но знаю – сейчас это не поможет. Это самый сложный момент – последний шаг, последний рывок. Когда цель уже видна, так хочется просто остановиться, лечь, сдаться. Ты выдержал, прошел почти весь путь. Чего еще от тебя могут хотеть!? Зачем?
Теперь я знаю, кто я.
С природной простатой и животной энергией я вбираю в себя первобытную чистоту сознания Лиса – того-кем-я-был, того, кто вытащил меня со Сцены, того, кем мне так хочется быть, но уже не стать. Не стать – если я хочу быть собой.  
С болезненной четкостью и бесконечной сложностью тренированной годами памяти я прокручиваю в голове все об Эндрю Эдмонде Грэме – каждую деталь. И я не хочу быть им.
Вой. Смех. Шорох. Хлопанье крыльев. Они все ближе. Ближе. Ближе.

***

Чернокожий старик в сливочном костюме оскалил безупречно-белые зубы в широкой улыбке. Его кожа была также черна, как и глаза, сверкающие из-под седых бровей. Последний хлопок ладоней прозвучал, медленно растворяясь в повисшей тишине. Старик не прекращал улыбаться, а длинные пальцы ловко подцепили со столешницы колоду и привели карты в завораживающее движение.
- Ну что, Эдди, даже ничего не скажешь преданному зрителю? – сказал он с хрипотцой в голосе и хитрым прищуром.  
- Я… - Эдди пришлось сделать над собой чудовищное усилие лишь для того, чтобы открыть рот и не выпасть из роли, сохраняя все интонации мистера Мейсона. – Я не понимаю… не понимаю о чем вы, сэр.
- О, ну конечно, конечно же понимаешь! Эдди, ты отлично играешь свою роль, просто великолепно! Уильям Мейсон, нада же! А эти мешки под глазами? Безвольные щеки? Шикарно!
- Я… - Грэм начал было подниматься, но старик заставил его замереть на месте, резко развернув на метр в воздухе все карты колоды и, собрав воедино, хлопнув ей по столу.
- Знаю, знаю, – погрозил он пальцем Эдди. – Ты понятия не имеешь, о чем я говорю. Конечно. Разумеется. Но, смотри, Эдди. Я просто хочу тебе показать кое-что. Один фокус. Маленький трюк.
Его рука (живущая словно своей, отдельно жизнью, потому что глаза старика сверили сейчас лицо Эдди) выхватила одну карту из колоды и подняла на уровень глаз Грэма. Валет пик. Между Эдди и картой было меньше полуметра.
- А теперь смотри внимательно, Эдди.- засмеялся старик.  
И карта в его руке - прямо перед глазами Грэма, - стала королем треф. И черный четырехлистник на ней шевелился гротескным пауком, а чернокожий король в сливочной фетровой шляпе скалил белые зубы. Брови Эдди (мистера Мейсона) поползли на лоб. Он знал, что видел то, что видел. Он сам владел сотней карточных трюков. Это было невозможно. Но это было. И с того мгновения, как первый шок неверия сменила железобетонная уверенность в собственном отточенном восприятии, Эдди понял – теперь ему наплевать на эту кучу денег. И на всю эту аферу. Он хотел знать. Хотел знать КАК. И уметь.      
А чернокожий старик погладил седую бородку, усмехнулся, и начала тасовать колоду.
- Мне кажется, Эдди, сегодня мы с тобой сыграем еще одну партию…

***

Просто лежать. Ждать. Ждать пока из сотни порезов, оставленных терниями, вытечет вся кровь, вся жизнь, вся душа. Как же я надеюсь, что это произойдет раньше, чем они меня догонят. Я хочу выть, хочу плакать. Может быть, где-то на высоком космическом уровне мировой кармы я (Эдди) заслужил именно такого конца? Кретин, придурок, болван, самовлюбленный идиот!
Ну ведь должно же было быть что-то хорошее в его (моей) жизни? Я ведь любил кого то..? Меня… меня кто-то любил… у меня был дом… дом…

***

Заваленная хламом после очередной попойки с очередной малознакомой компанией квартира, пивные бутылки, пара использованных шприцев, очередная девчонка в постели, чье имя он не помнит, не смотря на эйдетическую память…  

Нет! Эта мусорная яма не была моим домом! Эти люди не были моими друзьями, эти женщины – любовью, не говоря уж о семье… Семья.
У меня была семья. И я ее бросил, предал, выкинул, как использованную салфетку, если не подыскивать в более вульгарных сравнений. Но она была. Была, и есть. Была, есть и будет – я верю в это.
Верю, потому что больше ничего не остается.

***

Эдди был поздним ребенком, единственным в семье, любимым и опекаемым. Его родители были уже вполне состоявшимися людьми средних лет, когда приняли решения завести ребенка. После тяжелых родов выяснилось, что миссис Грэм уже не сможет иметь других детей.
Миссис Грэм, Анна Грэм, мама, мамочка – в доме она выполняла обязанности «строго» родителя, в чем можно было упрекнуть патологическую мягкость отца, Эдмонда (Эд) Грэма, если бы такое распределение ролей полностью не устраивало бы их обоих.
Оптимистичный, здравомыслящий, доброжелательный – Эдмонд работал журналистом, и карьера его уверенно шла вверх.  
Энергичная, живая, целеустремленная – Анна была телеведущей на одном из местных каналов до тех пор, пока не решила оставить карьеру, полностью посветив себя единственному ребенку.

***

После того, как я ушел – что было с ними? Я не знаю, я никогда не узнавал, не интересовался… я думал, что я принадлежу только себе, что я – это лишь я, а они – это они, и им не должно быть до меня дела… о господи, каким же я был мудаком! Что стала делать после этого мать… отец…
Мне нужно встать. Идти. Вернуться.
Шаг. Еще шаг. Все ближе и ближе. Вот оно. Небо.

***

Небо над моей головой. Оно не такое, не совсем такое, каким я его себе представлял, когда мечтал о нем там, в Зарослях. Оно темное, синее и черное, и в нем проколото тысяча тысяч огоньков-звезд. Они смотрят на меня своими льдистыми глазками и смеются. Звезды смеются, и смеюсь я. Звезды плачут, и плачу я.
- АААА, НА, СУКА! ВЫКУСИ! Я ЭТО СДЕЛАЛ! Я! ЭТО! СДЕЛАЛ!
Я не могу сдержаться, кричу во всю глотку и хохочу как безумец. Я и есть безумец – под светом звезд и луны, изрезанный, в изорванной одежде, я пляшу и смеюсь.
- Я ТЕБЯ СДЕЛАЛ АНАН…
Глухой удар. Что..? Мне не больно, просто меня тащит куда-то назад, а мир начинает вращаться. Медленно. Раз, другой, третий. Я вижу темные холмы, редкие деревья, лишенные крон, небо, холмы, дорогу, снова холмы… «Знакомый пейзаж», - проноситься в голове, когда я, наконец, заканчиваю падение.

***

Я открываю глаза. Прижимаюсь к земле. Почему-то вместо привычной травы, или песка, или камня, или щебня Сцены, я чувствую что-то мягкое, теплое, шерстяное – я вскакиваю, бросаюсь в сторону. И с грохотом падаю вниз с кровати на дощатый пол. С оскалом и рычаньем я сажусь и смотрю. Сначала на то, что меня окружает – почти квадратное помещение, почти свободное от мебели, почти лишенное света из-за плотно задернутых тяжелых штор. Но я неплохо вижу и так. Я смотрю теперь на свои руки. Не лапы. Руки. Я снова начинаю тихо смеяться. Я – человек.
С трудом поднявшись на ноги, опираюсь на стену – идти почему-то тяжело, - и бреду к одной из дверей. Ванная. Рефлекторно моя рука падает на выключатель, и яркий искусственный свет, которого я не видел много лет, режет глаза. Я тяжело дышу и вхожу. К зеркалу. Я должен увидеть. Я смотрю.
Нет. Нет. НЕТ. НЕТ! НЕЕЕТТТ!!!  
Я сам не понимаю, в какой момент начинаю кричать во всю глотку. Потому что я вижу свое лицо. Худые, бледные, впалые щеки. Правильные, приятные черты лица. Тонкие губы. Царапины, порезы и раны. И жесткие, ярко-рыжие прямые волосы, вставшие дыбом. И желтые, нечеловеческие глаза. И оттопыренные уши. Волосатые-рыжие-чертовы-блядские лисьи уши! Верхняя губа ползет вверх, обнажая зубы, и я вижу острые клыки хищника. Я поднимаю свои руки – дюймовые когти вырываются из подушечек пальцев.    
 - НЕТ!!! Я УБЕЖАЛ! УБЕЖАЛ! НЕТ! Я - ЭТО Я! - я падаю назад, со звоном что-то рушится и сыплется на кафельный пол маленькой ванной комнаты. Я зажимаю голову руками и просто, по звериному вою. Какое-то время. Слышу шаги.
Кто-то с силой отводит мои руки. Я смотрю в сосредоточенное, но весьма симпатичное женское лицо. Короткие черные волосы (крашенные – автоматически подмечает какая-то часть моего сознания), яркие глаза (линзы – добавляет сознание), лет двадцать пять (в лучшем случае двадцать восемь, а скорее уже тридцать – безжалостно подводит оно итог).
- Эй, эй, эй! Приятель, ты в порядке? Успокойся! – с неожиданной силой она хлещет меня пару раз по щекам и начинает трясти за плечи столь усердно, что голова пару раз бьется о стену, и я просто вынужден принять меры к спасению своей жизни от спасения рассудка:
- Д-д-д-да! Да! Да, все хо-ро-шо, хо-ро-шо…  не тря-си. Я в норме…

***

- Ну и откуда ты такой целехонький вылез, а, приятель? – спрашивает Мэгг.
Уже прошло какое-то время, я действительно смог успокоиться. Она (имя «ее» оказалось Мэгг) нашла мне наверху кое-какую одежду – то, в чем я выбрался из Зарослей, представляло собой коллекцию живописных лохмотьев. Кроме того, все тело покрывали мелкие, саднящие порезы – на удивление неглубокие. Короче, видок у меня был тот еще. Теперь я сижу у стойки в пустом помещении бара, занимавшем первый этаж, а она раскупоривает бутылку, изъятую из ассортимента.    
- Ну так? – повторяет она настойчивее.
- Порезался. Когда брился.
- Ну-ну, приятель. А скажи-ка мне, почему бы мне не дать разбираться с таким милым-симпатичным копам? Или лучше сразу ветеринарам? – Она усмехается, но я вздрагиваю. Еще раз смотрю на себя в зеркале за барной стойкой. Нет, она не может видеть мое лицо… настоящее лицо. Но в голосе Мэгг скользит напряжение. Она мельком глядит куда-то под стойку («в лучшем случае – бита для крикета», - услужливо подмечает сознание, - «вероятнее – что-то куда менее приятное и огнестрельное»). Я растягиваю губы в самой симпатичной своей улыбке, внимательно наблюдая в зеркале, как показываются незримые для Мэгг клыки. И, сам не осознавая этого до конца, вкладываю в ответ что-то еще, помимо своей обычной харизмы:
- А почему ты привезла меня сюда, а не сразу в больницу?
На секунду мой ответ выбивает ее из колеи, но она тут же находиться и с ухмылкой, говорящей «нет, приятель, твоим честным желтым лисьим глазам я не верю ни на грамм», отбривает:
- А если бы ты, приятель, сдох, а? Я ж тебя сбила, кому потом докажешь, что ты сам как придурок на дороге решил поплясать.
Она откручивает, наконец, пробку и плещет в стопку виски на два пальца. Я быстро тянусь к рюмке, но Мэгг осушает ее с поистине молниеносной скоростью. Я тяжело вздыхаю и гляжу на бутылку.
- А деньги-то у тебя есть, приятель? – уточняет Мэгги, видимо вспомнив о своих обязанностях бармена.
- Конечно! – абсолютно искреннее вру я.
Снова криво усмехнувшись, она наполняет на этот раз две стопки.
- Ну так что с тобой стряслось? Откуда эти порезы?
- О! – я подхватил рюмку. – Это длинная история…
Все инстинкты бунтуют против этого, но я начинаю говорить. Говорить правду.

4

Литература по Миру Тьмы / Мост [Vampire: the Requiem]

« : 07 Мая 2015, 20:55:07 »

Мост

Отсюда город кажется россыпью огней. Лишь цветные точки где-то вдали, светлячки кружащие в ночи, где потерялась моя жизнь. У меня пересыхает в горле. Ветер рвет полы куртки, дергает длинные волосы. От рева его едва слышу чьи-то слова:
- Люблю я это местечко! А ты!?
От неожиданности я едва не срываюсь. Оступаюсь, нога соскальзывает в темную пропасть, и мгновенье я болтаюсь над пятью секундами полета, мгновеньем хруста костей и плеска крови. Успеваю подумать: опорожнится ли мой желудок после удара? Я где-то читал или видел или слышал, что мышцы умирающего расслабляются, выпуская в том числе и все накопленное за жизнь дерьмо. Дерьмовая жизнь — дерьмовая смерть, верно..?
Пальцы намертво сжимаются на железной решетке ограды, проходящей над моей головой и рывок болезненно отдается в руках. Тяжело дыша, я втаскиваю ноги обратно на узкий парапет. Лихорадочно оглядываюсь.
- Ха! Ты бы видел свою рожу парень! ХАХАХА! Для человека, который собирается прыгнуть с моста, ты жутко боишься упасть!
Наверху, метрах в двух надо мной, на перилах болтает ногами какая-то девчонка. В свете единственного тусклого фонаря, среди ржавых перекрытий арки железнодорожного моста я вижу только силуэт. Черт, может быть и какой-то очень тощий парень. Голос странный, скорее женский, чем мужской. А может — не мужской и не женский.
- Я... - Я действительно не знаю что ответить. Поэтому кричу: - Ты меня напугала! Ты что тут делаешь?
- А ты?
- Ну ты же верно все поняла с первого раза. - Волна адреналина уже схлынула, все тело перестал бить дрожь, поэтому в мой голос возвращается обычный яд: - Хочу прыгнуть. Как на счет того, чтобы позволить человеку расстаться с жизнью в тишине и спокойствии?!
- О, я как рази и собираюсь это сделать. В течении ближайшие пары минут, будь спокоен. Но ты не ответил на первый вопрос, me estoy friendo!
Я смотрю вперед. Темнота внизу снова невероятно притягательна. Всегда была. Слова девчонки уже слабо фиксируются сознание — как до этого исчез для меня грохот проходящих поездов, и рев ветра, и шелест реки внизу. Я почти готов. Готов...
- Эй! ЭЙ ТЫ ТАМ! Уснул?!  
- Да что тебе нада!? - Болезненно выкрутив голову, я снова смотрю наверх. И обмираю от удивления. Девчонка — токий черный силуэт, - легко балансирует на перилах, проходится взад-вперед прогулочным шагом. - Что..?
- Ты любишь это место?
- Я... не знаю. Наверное. - Она сбивает меня снова, снова заставляет думать о чем-то, кроме прыжка. - Я сюда приходил несколько раз. Не помню. Когда думал. Ну, готовился... Много раз, наверное.
- Да. Много раз. Я тебя видела! Вас сюда много приходят. Прыгунов. Поэтому мне так нравиться это местечко!
- Чт... ты — больная какая-то, да? Любишь смотреть, как люди кончают с собой? Что-то типа той сучки из «Бойцовского клуба»?
Она не обижается ни на «больную», ни на «сучку». Смеется.
- Неее. Там девка и Нортон питались теми, кто не хотел умирать, но был должен. А я питаюсь теми, кто умереть не должен, но хочет. Искренне хочет.
Это невозможно, но мне кажется, я вижу как в черноте силуэта вспыхивают желтые искры. Там, где должны быть глаза.
- Ну ладно, друг. Я же дала тебе обещание, и я собираюсь его сдержать.
Чернота сверху бросается на меня. В ней рождаются белые иглы. Их много, ужасно много — это зубы, больше чем у чертовой акулы. Я кричу, но знаю, что ветер теперь ревет сильнее. Я хочу отдаться черноте внизу. Но пальцы окостенели, ноги вросли в парапет.
Тьма свыше приходит раньше.
И я умираю.

5

Авторские страницы / Ghosts: The Straight Dope [Greg Stolze, Unknown Armies]

« : 05 Мая 2015, 15:14:21 »

Призраки: простая правда

Из-под отравленного пера Дирка Аллена*
1999 Грер Стользи (Greg Stolze)

В своем техасском домике для покера, я вдыхаю едкий запах черного пороха и думаю о призраках. Как правило, мои мысли обращаются к призракам всякий раз, когда я стреляю в человека — то есть каждый раз, когда в милую головушку моей бывшей жены приходит идея отправить очередного мордоворота выбивать из меня алименты. В Нью-Йорке мне показалось, что я заметил этого субчика, поэтому  я решил смыться в Техас. Люблю Техас. Ношение оружия регулируется либерально, девочки — здоровы и отзывчивы, воздух чист и территория отлично простреливается во все направления. Я всадил в изворотливого ублюдка пару пуль с доброй сотни ярдов. По крайней мере, думаю это был он — мог быть и почтальон. Если будет спрашивать местный шериф, скажу что принял за броненосца. Эти тупые зверюги разносят проказу, знаете ли.
Однако же, едва ли тебя интересуют мои семейные дрязги или нездоровая любовь к огнестрельному оружию; не более, чем моя симпатия к крутобоким чернокожим девочкам. (Такому вкусу человек мудрый будет потворствовать весьма осмотрительно в Техасе. Что касается меня, я намеревался вдоволь отдаться пороку в Нью Йорке, но Стелла съехала не оставив нового адреса — вынудив меня прочесывать подворотни как Стэнли Ковальски*. Стелла, если ты читаешь эти строки, - черт, если вообще умеешь читать, - найди меня в Сиэтле, детка.) Тебе наплевать на мой алкогольные галлюцинации, постельные комплексы, необходимость натирать соски кубиками льда прежде, чем я смогу написать хоть строчку — тебе нет до этого дела, а если и есть — напрасно. Бога ради, займись делом или заведи себя девку!
Нет, тебя интересуют призраки.
Прекрасно. Я расскажу тебе о призраках. Но для начала расскажу о Платоне.
А вот теперь то, что я собираюсь сказать, взбеленит всех профессоров Английского языка из моего колледжа: Платон ошибался. Слышите меня, доктор Итон? Платон облажался! Платон свалял дурака! ПЛАТОН ОШИБАЛСЯ!
О, как же хорошо это произнести. Так уж вышло, это еще и правда - но что толку в правде, если в нее нельзя ткнуть носом своих былых авторитетов?
Так вот, Платон считал, что дух и тело существуют отдельно друг от друга, и, ладно, в этом был прав. Однако, он полагал тело дурным, грязным, низменным и порочным, а дух — хорошим, чистым, возвышенным и добродетельным. Идея его, развитая в «Федоне», предполагала, что именно мерзкое, извергающее экскременты тело заставляет тебя желать дурного — например, бухать дешевую бормотуху, колотить бывшую жену, мастурбировать, прелюбодействовать, таить злобу, предаваться праздности и слишком поздно ложиться спать. Дух, напротив, ведет тебя к высшему, чистому, лучшему, более духовному — насколько я могу судить, под этим он понимал по большей части геометрию.
Доктрина «дух — хорошо, тело — плохо» была весьма популярна среди тех, кто хотел, чтобы ты держал своя шаловливые рученки подальше от себя и других, так что не стоит удивляться тому, что святой Августин был её большим, большим поклонником. (По молодости как следует нагулявшись, ему, как мне думается, показалось весьма удачным списать на свое тело все грешки, что он совершил в процессе.)
Промотаем вперед на пару сотен десятилетий. Сейчас, в этот дивный новый век, мы знаем, что за множеством наших эмоций, желаний и инстинктов стоят химические реакции. Химические элементы в мозгу, что заставляет тебя потеть и нервничать в случае опасности? Гремучая смесь адреналина и эпинефрина, дружок. Вещество, которое расслабляет, умиротворяет и настраивает доброжелательно к ближнему твоему? Его называют «скотч».
Идея «тело — плохо, дух — хорошо» некуда не делась, ей расчетливо позволили укорениться в Католицизме, философии, искусстве и куче всего прочего — в том, о чем никогда не задумывается всерьез большинство людей, но что правит  мыслями, осознаешь ты это или нет. Загвоздка в том, что это неправда. Не дух заставляет тебя умиляться и сюсюкать с младенцами. Ты биологически запрограммирован чувствовать навязчивую предрасположенность к чему угодно с большой головой, большими глазами и маленьким телом. Вот почему «Инопланетянин»* и эти чертовы куклы Cabbage Patch* так популярны. Именно  тело заставляет тебя сопереживать другим человеческим особям.
Твой разум, с другой стороны, занимается рационализацией. Конечно, ярость рождается в теле на волнах химическим соединений с длинными названиями, когда какой-то засранец подрезает тебя на дороге. Но именно в разуме зреют планы мести, разум предает гневу форму и находит объяснения тому, почему ненавидеть людей — нормально, а может быть даже хорошо. Твое тело заставляет злиться на плохого водителя, но именно разум шепчет: «Ну что за мудак на BWM меня подрезал. Всех плохих водителей стоит пороть кнутом - это пойдет на пользу обществу. А вообще, стоило бы высечь всех, кто водит немецкие тачки...»
Не убежден? Лады, назови-ка тогда мне вид животных (отличный от того, к которому принадлежим ты и я), что практикует убийства внутри популяции. Броненосцы, конечно, мелкие вонючие недомерки, но они не убивают друг друга. Львы дерутся за позицию вожака, но проигравшему позволено убраться с позором, как президенту после первого срока. Какой-нибудь умник сейчас вспомнит акул во время кормежки — но, честное слово, по мне так со всей этой кровью в воде довольно сложно должно быть понять, жрешь ты плавник добычи или своего приятеля. Этот случай я списываю на неудачное стечение обстоятельств, плохую видимость, переразвитые в ходе эволюции агрессивные инстинкты и мозг размером с кулак ребенка.  
Значит, дух не так уж чист. Тело дает искру, но мозг — топливо, разум раздувает огонь, а дух поддерживает пламя. Любая прошедшая испытанием временем идея, от водки тоника до Национал-социализма, началась с чувства, но дальше повела ее душа.
Что возвращает нас к призракам.
Призраки — лишь души лишенные тел, верно? Согласно нашему бородатому саванту Платону, они должны быть дружелюбными созданиями чистого добра и созерцания многоугольников. «Не впускай в своей сердце страх, сын мой, ибо небеса весьма приятное местечко. А знаешь ли ты, что квадрат гипотенузы треугольника равен сумме квадратов катетов? Будь благословен ты и все твое семейство.»
Давай-ка теперь сравним эту теорию с тем, что в действительности представляют собой явления призраков. Я изучил более сотни, обычно присутствуя на месте лично, и ни разу не заметил ни малейшего интереса к тупым и острым углам. Я видел кровоточащие стены; я видел пятидесятилетнюю бабулю, выблевывающую эктоплазму; я видел одержимого, который поджог себя, непрерывно хихикая; но никакой покоя, никакой любви, никаких внутренних накрест лежащих углов.
Что происходит с разумом, отсеченным от тела? Такой вопрос я задал своему давнему товарищу по распутству, Доктору Гнилоусту*. (Никакой он, конечно, не доктор, но вторая половина имени в точности соответствует действительности.) В какой-то момент я встретил Дока Гнила впервые, в этом я не сомневаюсь, но в силу своего образа жизни не могу припомнить когда. Я проснулся в мотеле Нового Орлеана после запоя длинной в Марди Гра. Я лежал по одну сторону кровати, Док Гнил по другую, а между нами затесалась пятидесятидвухлетняя филиппинская проститутка. Полагаю, мы успели познакомится весьма близко.
Добрая, беззубая Мария навсегда пропала из моей жизни после того, как приготовила мне почти-чудодейственное лекарство от похмелья, но Доктор Гнилоуст и я остались на связи. В следующий раз я встретил его, когда вернулся в город для расследования случая одержимости. Дока Гнила я позвал консультантом.
- Призраки, - сказал он поучительно, - все как один лживые сукины дети. Всегда помни об этом, Адмирал. - (Видимо, в какой-то момент я велел называть себя «Адмиралом».) - Они как насильники в тюряге, знаешь ли: пообещают любую херню,  уламывают поднять мыло, а только наклонишься - они уже внутри твоего тела, и ни черта ты с этим поделать не можешь. Если ты невежественный простофиля, вот как. Человек знающий — это уже другая история.
- А что ты сделаешь с духом?
- Я? Выпью!
- Да не с духами же, допотопный черномазый болтун! С духом, призраком!
- Я все правильно слышал и в первый раза, ты сквернословящий беложопый сосунок! Я выпью его до дна! Покажи мне этого призрака, и я выпью его прямо у тебя на глазах!
Он сказал, что для демонстрации такого заклинания нужно пол бутылки «Crown Royal»*, но меня этой старой вудуисткую уловкой не проведешь: я ответил, что его призрак обойдется «Boone's Farm»*, той же бормотухой, что распивали мы.
Мы добрались до места явления призрака к наступлению темноты - ведь не было никаких причин считать, что дух напрочь лишен чувства драмы. Как и во многих подобных случаях, все крутилось вокруг ребенка — мальчика лет восьми или девяти. К нашему прибытию мамаша и папаша привязали мальца к стулу и он сквернословил так, что даже похмельный матрос покраснел бы от гордости.
Первым делом я спросил, почему на мальчишке были боксерские перчатки. Вздрогнув, его мать закатала рубашку. Живот ее весь покрывали яркие алые царапины.
- Он сделал это когда пытался на меня забраться. - Я спросил, что она имел ввиду под «забраться»; оказалось, терзаемый призраком мальчишка попытался изнасиловать собственную мать.
Подойдя ближе, я заглянул ему в глаза:
- Кто там? Эдип, это ты?
В ответ он потребовал девок и шлюх для совокупления, но сформулировал просьбу куда менее вежливо. Доктор Гнилоуст только смеялся:
- Ну и похотливый же признак нам достался, Адмирал. Дай-ка мне эту бутылку и наблюдай за колдуном в деле.
Долгим глотком, он влил бормотуху меж почерневших обломков, служивших ему зубами. А потом зажал мальчишке нос левой рукой и поцеловал в губы.
Стоит отметить, что «Boone's Strawberry Hill»* - вещь на любителя, особенно когда льется изо рта, который мог бы служить пятизвездочным отелем для галитозных бактерий. Мальчишка повел себя именно так, как следовало ожидать: забился в путах и попытался было закричать, но добрый доктор крепко прижал нижнюю челюсть левой рукой. Давая на маленькую голову, правой рукой он просунул горло бутылки меж губ мальчика. Как только Док Гнил отпустил челюсть мальчишки, тот естественно раскрыл рот, исторгая мерзостную бормотуху, которая у него уже пошла носом.  
Я с тех пор «Boone's Strawberry Hill» пить не в состоянии. Даже от песни передергивает*.    
Мамаша и папаша мальчишки уже готовы были кулаками объяснить Доку Гнилу что почем, а он выпрямился и триумфально возвел к потолку бутылку:
- Глядите, вот теперь где наш мелкий похититель тел!
Тогда мальчишка позвал: «Мама?», - и голос его соверешенно не был похож на хлюпающий поток сквернословия, что встретил нас.
Внутри бутылки, я мог различить... нечто. Не что-то определенное. Лишь наметки формы, фигуру... человека. Словно ты ищешь очертания предметов среди облаков, или когда тебе кажется, что листья дерева складываются в человеческое лицо, или древесное волокно столешницы сплетается в женский силуэт... Там что-то было. Док Гнилоуст встряхнул бутылку и нечто внутри показалось мне напуганным.        
- Могильный ублюдок прикусил мне губу. - Сказал он, и, судя по крови, был прав. Прищурившись, он заглянул в бутылку: - Ты уже на дне, неудачник; а я пью до дна.
- Погоди! - Попросил я. - Дай мне сначала с этим поговорить.
Доктор Гнил пожал плечами.
Я прижал ухо к горлу бутылки и услышал изнутри слабый голос, шепчущий:        
- Пожалуйста, не дай ему это сделать. Я больше не вернусь, обещаю. Я лишь хотел снова почувствовать хоть что-то, ты ведь понимаешь?
От голоса этого даже в жаркую луизианскую ночь по коже моей поползли мурашки. Сколь бы жесток, сбит с толку или порочен ты не был, в каждом из нас все равно живет нечто, видящее в ближнем человека. Мы можем это игнорировать, или отрицать, или заглушать - никогда избавиться окончательно. Но слушая голос из бутылки, я не почувствовал ничего подобного. Это был не человек; это был осадок помешанного рассудка.
- Чем так плоха загробная жизнь, приятель? Зачем тебе понадобилось возвращаться и беспокоить этого мальчишку?
- Там хуже, чем в аду. - Прошептало оно в ответ. - Ты знаешь, что значит быть один на один с собой и иметь никаких чувств? Когда нельзя понять, проходит ли вовсе время, наедине лишь с собственными мыслями, и очень скоро без единой темы для размышлений? Но ты не можешь сбежать от себя, не можешь спать, не можешь чувствовать, все что ты можешь — думать, и думать не о чем. И это все еще не самое худшее. Когда появляется кто-то еще, ты начинаешь мечтать об одиночестве.
- Кто-то еще? Другие призраки, да?
- Если бы. Пожалуйства, просто отпусти бутылку, позволь мне уйти...
- Что происходит после смерти?
- Я не могу тебе это рассказать.
- Жаль. Доктор, прошу ваш бокал...
- Нет, я не могу! Придут мучители! Не отдавай меня ему, я все еще хочу быть!
- Быть чем?
- Быть чем угодно! Если ты позволишь ему меня выпить, я стану ничем!
Доктор Гнилоуст кашлянул:
- Адмирал, у меня уже пересохло в горле.
Я отмахнулся.
- Почему ты пытался изнасиловать мать этого мальчика? Такие поступки не слишком склоняют меня к милосердию.
- Боже, я ничего не мог с собой поделать! Я был мертв. Представь, что у тебя не было вообще ничего столь долго, что уже не можешь вспомнить хоть что-то. Меня слегка переклинило, мне жаль, этого больше не повторится! Просто отпусти меня, я исправлюсь!
Я слышал, как плачет позади меня мальчик, рассказывая, что призрак выпустил в его голову нечто ужасное, и теперь оно никогда не уйдет. Я протянул бутылку Доку Гнилоусту.
- До дна. - Сказал он с наслаждением. Мне показалось, что в каждом глотке я слышал тонкий, гулкий крик.
Когда в следующий раз я встретился с доктором, он предположил, что призрак скорее всего был плотником, потому что теперь Док мог мастерить так, как никогда прежде. А еще он рассказал, что смастерил мальчишке штучку, которая будет держать подальше призраков:
- В мальчике больше души, чем мозгов. Он мог бы стать колдун, когда чутка подрастет. И если отрастит обратно яйца — призрак, мелкий засранец, сильно его напугал.
- Мило с твоей стороны позаботиться о мальчишке.
Он пожал плечам:
- Мне бы пригодилась приманка для призраков. Ну знаешь — пацан их ловит, я свежую и выпиваю. Предложил его родителями всякого добра в обмен, но они ни на что не согласились. Так что мы сошлись на той штучке.
- Не похоже, что у них было много денег.
- Ха. Мамаша мальчишки была весьма из себя, а? Мы сторговались. Штучка за штучку, смекаешь.
С тех пор я говорил с несколькими призраками. Все одно: куча порочных желаний, страх бытия, страх небытия. И самый сильный страх перед чем-то по ту сторону. Один говорил о карающих ангелах, другой назвал их «безжалостными», а третий просто «внешними».
Каждый раз я чувствовал одно и то же, как и чувствую сейчас, лишь стоит об этом подумать. Каждый раз, я хочу почувствовать все то хорошее, что значит иметь тело. Я хочу горячую ванну в холодный зимней день или холодное пиво в горячий летний летний день. Я хочу, чтобы дочка Джонни Ли*, в которой от силы фунтов восемьдесят, прошлась по моей спене так, как умеет только она. Я хочу слышать жимолость и полынь, хочу видеть звезды, хрустеть костяшками пальцев и набить полный рот горячей яичницы с беконом.
Я хочу жить.

-КОНЕЦ-

6

Литература по Миру Тьмы / Цвет (Wild Talents)

« : 06 Января 2015, 21:44:07 »

Условное продолжение «Отражения», также написанное для игры, но в прок. Почему-то я дописал когда-то все, кроме последнего абзаца.

Цвет (Wind Talents)

Спотыкаясь, наталкиваясь на размытые тени прохожих, Нейтан Роуз брел по темному городу. Редкие уличные фонари размазывали тусклые пятна белесого света по мостовым, и улица тянулась извилистым серым коридором в бесконечность. Машины, грохоча и завывая, неслись мимо черным потоком. Нейтан не знал, как долго был на ногах, но помнил время, когда диск блеклого солнца еще маячил в сером  небе, схваченном белыми нитями турбулентных следов и черными змеиными кольцами заводского дыма. В очередной раз споткнувшись, Нейтан с трудом сохранил равновесие в слепую ухватившись за прутья ограду.

Пытаясь понять, куда же привели его ноги, Роуз медленно закрыл глаза и с огромным трудом вновь разлепил отяжелевшие веки. Черные, словно нефть, бесконечные волны океана накатывали на бетонные берега города. Руки - его руки в серых перчатках, - крепко вцепились в чугунную решетку ограждения, отделявшую набережную от узкой улицы, забитой плотно прибившимися друг к другу низкими бетонными коробками складов, доков, гаражей, мелких контор. Чернота моря же, казалось, простиралась безраздельно от самых стоп Нейтана до горизонта, где полотно низкого ночного неба, проколотое редкими булавками белесых звезд, почти сливалось с меняющимся, вечным мраком холодных вод, в которых затерялись робкие искры фонарей танкеров и сухогрузов.

Хриплый, мокрый кашель, набухавший в легких Нейтана уже какое-то время, хлынул вверх и дробленым стеклом застрял где-то в горле. Согнувшись почти пополам, Роуз бессильно пытался откашляться, только теперь понимая, насколько же он продрог. Каждая мышца налилась тупой, холодной болью, вибрировавшей в полной какофонии с телом. Его била крупная дрожь, зубы стучали, ноги подгибались, и раздавшийся со стороны складов крик едва достиг сознания, утопая в монотонности волн и болезненной слабости.

Наконец, Нейтан обернулся. Кричали не первый раз. Покачнувшись, он оторвался от парапета и, подволакивая ноги, пошел на звук. В темноте узкого переулка что-то шевелилось. Сдавленные звуки борьбы, резкие, тонкие, злые смешки, еще одни отчаянный крик. Нейтан обнаружил себя в круге света уличного фонаря и  с гримасой боли прикрыл глаза ладонью. Он знал, что должен был что-то сказать, что-то сделать...
- Эй... - собственный голос показался ему чужим, слабым, бессильным, бесцветным. Роуз вздрогнул и закричал: - ЭЙ! А ну отойдите от него, вы..!

Мрак переулка застыл на мгновение и, вновь придя в движение, исторг наружу  еще один ехидный смешок. А вслед за ним - три черных ломаных силуэта, вышедших из тьмы, но держащихся вне круга света.
- А кто это у нас тут такой будет, а? А что это за клоун, а? - все тот же тонкий смешком сопровождал слова. Две тени скользнули в стороны, обходя пятно света с двух сторон.
- Я... - Роуз запнулся. Слова, правильные слова вертелись на кончике языка.  Он взглянул на свою руку, почти привычно шарующую за отворотом пиджака. Пиджак был серым. И перчатка была серой. И сбившийся на бок, ослабший узел галстука. А за пазухой не было ничего.

В лицо ему швырнули последний смешок. Больше никто ничего говорить не стал. Вожак, что стоял впереди, ухватил Нейтана за отвороты пиджака, врываясь в круг света. На мгновение перед ним мелькнули оскаленные в ухмылке зубы и безразличные, скучающие глаза. Роуз повалился назад, утаскивая за собой нападающего. Упер тому колено в живот, перебрасывая через себя. Он успел подняться на колени прежде, чем в висок ударил кованный носок ботинка.

От тупой, раскатистой, тошнотворной волны боли Нейтан почти потерял сознание. Он прокатился по грязному асфальту, уже не пытаясь подняться на ноги, и лягнул третьего что, оказался в кругу света, в коленную чашечку. Кто-то снова ударил его сзади, но Нейтан успел закрыть голову локтями. В секундную передышку он все-таки поднялся на ноги, и теперь на него накинулись все трое. Роуз бил не глядя, бил локтями и коленями, какое-то время. Оказался на асфальте, захлебываясь, сплевывая кровь.      
          
Ему казалось, что за все время драки никто, - ни он сам, ни его противники, - не издал ни звука. Может быть виной тому был раскатистый звенящем гул, все еще стоявший в ушах. Двое рывком подняли его на ноги, третий, — тот самый, что смеялся тонким, противным смехом, - что-то говорил, но Роуз не мог разобрать ни слова, видел только как шевелятся толстые губы на черном лице, сверкают белесые глаза. Тогда где-то внизу мелькнула белая полоска стали, еще раз, еще, и все внутри скрутило, но боли почему-то не было. Нейтан рухнул на колени, удивляясь тому, что ноги отказываются слушаться именно сейчас. А троица уже скрылась, скрылась из круга света и из этой истории.

Он провел рукой по лицу. Нашел лишнее, сорвал, бросил на асфальт. Прижал ладонь к животу и поднял к глазам. В ярком свете фонаря серую перчатку покрывало что-то черное, липкое, пахнущее медью.
- Так не должно быть, - прошептал Нейтан, едва шевеля губами. Своих слов он не слышал. - Это неправильно. Все это... неправильно...

Он провалился вниз, в море, во тьму, в забвение. В белом свете последнего фонаря, серая маска-домино лежала возле тела Нейтана Роуза.

***

В зеркале отражалось его лицо. Правильной округлой формы, с приятными мягкими чертами, оно все же казалось осунувшимся, усталым, блеклым. Мистер Роуз смотрел на себя и не мог вспомнить, сколько же ему лет. Он словно застрял где-то на грани хрупкости молодости и дряхлости старости, не взрослея, лишь накапливая усталость, теряя годы. От крыльев носа к уголкам губ, по широкому лбу, в густых тенях под глазами притаились сотни тонких, чуть заметных морщин. Волосы выцвели, будто не могли решить, темнеть ли пора или седеть. Густая щетина отказывалась превращаться в бороду, но каждое утро упорно лезла на щеках, шее, подбородке.

Больше всего мистера Роуза беспокоили глаза. У его отражения зрачок почти слился с радужкой, лишь у самой границы с изъеденным темными прожилками лопнувших сосудов белком чернота мутнела до странного оттенка серого. Были ли его глаза такими всегда? Что могло быть иначе? И когда..? Он почти помнил свои глаза другими, - всё другим! Лишь почти.

Мистер Роуз вздохнул, отстранился от зеркала и начала методично завязывать узел черного галстука. Он работал день за днем уже столько, что сам потерял счет времени. Работал с момента, когда выкарабкался с того света. Он остался жив лишь чудом. Нет, скорую вызвал не человек, которого он пытался защитить так давно. Тот сбежал раньше, чем кончилась драка. И что тогда дернуло мистера Роуза вмешаться? Что заставляло повторять эту глупость вновь и вновь на ночных улицах, раз за разом просыпаясь спустя дни, недели, месяцы от запаха хлорки, боли, невыносимой рези свежих швов?  

В первый раз он провел почти неделю в мутной серой хмари беспамятства, накаченный обезболивающим и медикаментами, и еще несколько месяцев в пустой белой палате больницы. Одинокий, беспомощный, потерявший (как ему сказали) от черепно-мозговой травмы бесценные осколки памяти, собственной личности. С ним разговаривали люди в темной форме - они сочли, что после драки Нейтана ограбили, забрали все деньги и документы. Потом скучающая женщина-психолог в черном дешевом костюме - она обещала, что память может вернуться, и выкинула обратно в серый город, в серую жизнь.

В объятиях густого тумана, Нейтан плыл по течению вязкой, илистой реки дней. Все кругом казалось ему чуждым, бессмысленным, ненужным, неправильным, невозможным. Словно из карточного домика мироздания вынули основание, нечто фундаментально-важное, а он и не думал разваливаться и никто этого даже не замечал. А у самого же Нейтана не было слов для того, чтобы описать потерю, чтобы попытаться объяснить свою мучительную дилемму.        

Ему спасли жизнь и выставили счет. Пытаясь найти работу Роуз понял две вещи: во-первых — он поразительно умен; во-вторых — поэтому его не ждет легкая жизнь. Он работал, и работал, и работал, поднимаясь все выше и выше. Но чем лучше, чем больше, чем быстрее он справлялся, тем больше, и больше, и больше работы ему давали. Тогда ему надоело работать на кого-то и он стал работать на себя. С тех пор мистер Роуз не отдыхал ни дня.

Жизнь напоминала ему лестницу, тянущуюся из пустоты в пустоту. Каждая следующая ступенька требовала больше усилий, чем предыдущая. Но лестница  никуда не вела! Не было, - не могло быть! - конца ступеням. И, самое тошное, остановиться означало быстро соскользнуть вниз или терпеть полный вес подъема на своих плечах бесконечно, бесконечно, бесконечно...

Мистер Роуз понял, что завязал галстук еще несколько минут назад, и теперь бессмысленно пялиться в свое отражение. Вздрогнув, он быстрым шагом в свой кабинет. Из ящика огромного орехового стола он достал глубокую серебряную ложечку и пузырек с белым порошком. Рухнув в кожаное кресло, мистер Роуз щедро зачерпнул из склянки, отсыпал лишку и, зажав одну ноздрю, быстро втянул порошок. Наркотик не приносил эйфорию уже давно. Однако далекий,  лихорадочный прилив сил в конце-концов захлестнул тело и мистер Роуз смог заставить себя подняться на ноги.

В своих поисках он пробовал многое. Некоторые наркотики позволяли ненадолго забыть о том, что нечто в мире было безвозвратно утеряно; но ничто не могло вернуть исчезнувшее. Он искал это на улицах, вновь и вновь влезая в бессмысленные драки с уличными хищниками, но они плодились и плодились лишь из-за того, что сама земля была бесплодна и отравлена. Он искал это в науке, но все созданное им оказывалось лишь очередным товаром на продажу. Он искал это в церкви, но был слишком скептичен для того, чтобы сладкое вино веры могло заглушить его боль. С болезненной робостью поначалу, с пошлым цинизмом впоследствии, —  он искал это и в женщинах, но нашел лишь острые, контрастные оттенки серого. Везде, куда не взгляни, было лишь черное, белое, серое...

***

По винтовой лестницы мистер Роуз спустился вниз, на первый этаж пентхауза. Это была студия: хром, стекло, немногочисленные картины углем. Минимализм, показывающий достаток и сдержанный вкус. Все это было бесполезно. Сегодня он забросил все свои предприятия и планы, выбросил из окна телефон, не открывал никому дверь. Сегодня ему казалось, что окончательный ответ болезненно-близок, на расстоянии вытянутой руки; но скрыт, недоступен его жалкому пониманию в дьюме от кончиков, - и это сводило с ума еще больше. Этот день ничем не отличался от остальных. В этом, однако же, и была суть. Отчаяние, надежда, боль, бессилие, - все в душе Нейтана беззвучно кипело эти дни, недели, годы. И сегодня хлынуло наружу.

Мистер Роуз сел в кресло перед камином, оправил темно-серый пиджак, белый воротник рубашки, черный галстук. Еще в кабинете из сейф он достал тяжелый хромированный револьвер. Аккуратно опустив оружие на стеклянный столик по правую руку, мистер Роуз взял с прозрачной столешницы спичечный коробок. Откинувшись в кресле, он вытряхнул спичку, чиркнул толстой серной головкой о коробку. Язычок белого пламени лизнул воздух. Когда огонек почти коснулся его пальцев, мистер Роуз щелчком отправил горелую деревяшку в пустой камин. Одну за другой, он жег спички, пристально наблюдая за пламенем. Ему казалось, что он начал понимать, почти ухватился за что-то...

Нет! Последняя спичка обожгла его пальцы, унося с собой отчаянную надежду. Мистер Роуз не смог заставить себя закричать, но руки его бессильными плетями рухнули куда-то вниз. Со звоном на ковер посыпалось стекло. Мистер Роуз с удивлением взглянул на правую руку. В ней он почему-то держал револьвер. Стекло столешницы тускло блестело на полу. Черный провал ствола смотрел мистеру Роузу в лицо. В висок, или...? Он замер.

Он увидел невероятное. На пальцах, на тыльной стороне ладони, что сжимала рукоять, из тонких порезов сочилась кровь. Мистер Роуз медленно опустил револьвер на пол. Поднял руку на уровень лица, чуть склонил голову набок, наблюдая за тем,  как тонкие струйки бегут по флексорным линиям, собираются каплями, гроздями, срываются вниз, беззвучно тонут в ворсе ковра. Кровь была... какой? Густой. Нет, не то. Темной? Нет же, нет! Яркой! Наполненной чем-то ярким, живым, таким естественным — цветом. Цветом жизни, движения, борьбы! Алым цветом!

Нейтан Роузи впервые за вечность засмеялся искренним, счастливым смехом. Он сорвался с места, бросился вверх по лестнице, через лоджию, на пожарную лестницу, на крышу. Разбрасывая с каждым шагом на своем пути алые капли живого цвета.

***

Сумеречный воздух схватывал дыхание Нейтана белыми облачками пара. Он же, не обращая внимания на холод, почти перевалился через парапет, отделяющий плоскую крышу от сорокаэтажного провала улицы, и жадно, словно видел впервые, разглядывал город. Тот лежал перед ним грудами, блоками, углами. Черный, белый, серый - бесцветный. В серой изломанной линии горизонта тонул белый шар солнца, а за спиной, на западе, небо уже начало чернеть. Роуз вновь засмеялся, - а может быть он и не прекращал? - потому что понял, наконец все понял.  Потерянное было неотъемлемым, и он искал не там, совсем не там! До боли сжав кулак, он раскрыл правую ладонь и, не глядя, словно с палитры, зачерпнул алый цвет пальцами.

Быстро, уверенно, размашисто, Нейтан сделал первый мазок, возвращая миру цвет. Лазурь и багрянец наполнили небеса. Мягкие облака, заполненные киноварными отблесками заката, вновь обрели объем и форму. Тогда карминно-красный шар солнца вырезал зеркальные, изумрудные, черные, багряные грани небоскребов, ловящих прощальные краски дня. Там, куда попали капли алой крови, в городе вспыхивали яркие нити автострад, неоновые огни реклам, золото и пурпур редеющих крон деревьев. Горячие слезы скользили по щекам, но Нейтан улыбался своему первому закату.

Впереди его ждало еще много работы. Но прежде, чем погасли угли солнца, Нейтан Роуз шагнул в последний алый отблеск дня и вспомнил свое имя.

***

     
Алое Правосудие открыл глаза. Над ним возвышалась фигура, примечательной в которой были сразу две вещи: аляповато-пурпурное обтягивающее трико, дополненное коротким ярко-желтым плащом; и непомерно раздутая черепной коробка, увитая синими пульсирующими венами и проводами. Прижав тонкие пальцы к вискам с бьющимися фиолетовыми жилками, суперзлодей крикнул через плечо срывающимся голосом:
- Эй! Парни! Давайте живее, мне кажется, я не смогу его дольше...
- Ц-ц-ц-ц. Мозгляк, я полагаю? - Нейтан, оперившись на огромный мультяшный молот, стряхивал несуществующие пылинки с алого пиджака. - Хороший трюк! Но тебе и твоим приспешникам придется вернуться в наше славное пенитенциарное заведение Эмиральд Сити. Или ты, дружок, думал с этим побегом мы о вас, мелкой рыбешке, забыли?
- Парни... - Мозгляк обречено оглянулся через плечо.
- Я — АЛОЕ ПРАВОСУДИЕ!
Алок Правосудие отвел молот для удара.

7

Литература по Миру Тьмы / Отражение (Wild Talents)

« : 05 Января 2015, 20:19:23 »

Общее предисловие.

Как-то само собой за годы образовалась небольшая кучка художественных работ, в том или ином виде связанная с РПГ в целом и с МТ в частности. В целях борьбы с прокрастинацией, решил я в течении праздников их вычитать, дописать, местами переписать и дополнить комментариями под настроение. В основном это небольшие рассказы и некоторые уже выкладывалось здесь, и только три из них непосредственно по МТ, но, думаю, никто не обидеться если оно будет собранно здесь. Все равно раздел весьма мертвый.
 
Мнения и комментарии приветствуются.  

8

4 января / Дмитрий/Михаил, День 4, 18:09, Полигон "Ясный"

« : 31 Июля 2012, 14:32:08 »

Полет занял минут десять – видимо Малковского вывели в ближайшее к городу подходящее место. Для того, чтобы было проще ориентироваться, Уратков держал машину над трассой, затем, километров через пять за КАДом, свернул на одном из боковых ответвлений. Единственное, что свидетельствовало о наличии здесь какого-либо военного объекта, - КПП, перекрывающее дорогу, тянущуюся между стенами деревьев. Покрытый облупившейся краской шлагбаум был опущен, за ним стояли две черных форда. 

В высоты было видно, что метров через сто после КПП деревья расступались, и начиналась обширная территория полигона – засыпанная снегом пустошь, на которой виднелись стрельбища, малочисленные ангары и небольшие стандартные строения. Дорога вела к одной из групп ангаров, вокруг которой сейчас стояло несколько десятков машин.

9

4 января / Владислав/Тимур, День 4, 17:55, Судостроительная верфь "Бриз"

« : 28 Июля 2012, 14:38:33 »

Забор из бетонных плит, часть из которых уже давно рухнула и вросла в землю, обозначал обширную территорию заброшенной судостроительной верфи «Бриз». Сумерки уже переходили в раннюю северную ночь, и индустриальное кладбище закрытого десятилетие назад советского предприятия в темноте заполняли сюрреалистичные, гротескные образы.

Ржавые ребра остова недостроенного корабля поднимался из темной воды у причала освежеванным трупом чудовищного левиафана. Медленные, низкие волны били о черный риф - нос затопленного корабля возле самого берега. К затянутому тучами небу тянулись стволы осветительных мачт и металлические конструкции не успевших рухнуть кранов.    

Техника - древние останки мертвых автопогрузчиков, малых кранов и чего-то совсем не опознаваемого, давным-давно потерявшего свое назначение и целостность, - была оставлена ржаветь в самых неожиданных местах: на дорогах, в ангарах, в котлованах, даже за территорией верфи. Она смешивалась с вмерзшим в землю строительным мусором - обломками бетона, стали, балок, шифера.

Вся территория верфи - утоптанная земля, потрескавшейся от времени асфальт, бетонные площадки, ямы котлованов, - была припорошена легким снегом. В центре, по обеим сторонам широкого бетонного канала, стояло два крупных кирпичных здания соединенных между собой перекинутым на высоте пятнадцати метров своеобразным «мостом» - переходом.

Канал некогда был главной артерией верфи - вокруг него сосредоточились с полдюжины проржавевших башен-кранов, частично или полностью обрушившихся от времени и собственного веса в заполненную льдом мутную воду канала. Неподалеку располагалось нагромождение контейнеров, сваленных в неровную, хаотичную груду.

Один из обширных котлованов должен был стать фундаментом здания, но так и остался просто огромной ямой, заполненной снегом и бетонными столбами. На дне его мрачным авангардистским памятником лежали раскуроченные и измятые машины, словно бы скатанные в комок и заброшенные сюда рукой гиганта.

Мачты с прожекторами, призванные разгонять сгустившуюся тьму, нависали над «Бризом» как кресты вдоль Аппиевой дороги, тихо поскрипывая на ветру. Огромный ржавый ангар, с которого обвалилась большая часть металлических листов обшивки, и еще с полдюжины крупных и малых котлованов, испещривших промерзшую землю, завершали картину опустошения и забвения.

10

4 января / Владислав/Олег, День 4, 17:25, Квартира Олега

« : 08 Июля 2012, 13:42:42 »

Олег
Лена обняла Олега, прижалась лицом к текучему льду брони.
- Олег… ты… холодный… - прошептала девушка, ее ладонь скользнула по плечу Гранского, мягко коснулась культи левой руки. – Что с тобой случилось?
В этот момент что-то коснулось сознания Олега – уже знакомое ощущение внешнего ментального давления, которое он испытывал несколько дней назад во дворе своего дома, однако теперь оно было значительно слабее, поверхностей:
«Олег Сергеевич Гранский,» - прозвучал в голове гидроманта искаженный голос, - «нам нужно поговорить.»

Владислав
Скрытые полем искаженного света, Мэтт и Владислав, старающиеся передвигаться как можно тише и держаться как можно ближе друг к другу, обнаружили Гранского в зале – фигура, словно облитая с ног до головы слоем тусклой ртути, стояла возле балкона лицом к двери в комнату. Гранского обнимала молодая женщина в домашнем халате.

Шагулл, напиши в галерею описания Лены.

11

4 января / Олег/Тимур, День 4, 15:35, Окрестности офисного центра «Юлиус»

« : 09 Июня 2012, 20:50:11 »

Тимур

Тимур плюхнулся на диван с таким видом, словно тут-то ему само и место. Мужчина за компьютером, который, судя по всему, и был тем самым «М. Б. Ноздревым», только и успел начать поворачивать в сторону Спринтера лицо с расширяющимися от удивления глазами, когда по широким окнам кабинета, выходящим на проспект, словно ударил невидимый кнут. На долю секунды стекла дугами прогнулись внутрь кабинета, взорвавшись, мгновение спустя, осколочной бомбой, заполнившей воздух тысячей прозрачных лезвий.

Ноги едва успели коснуться поверхности стола, как руки буквально на рефлексах оттолкнулись от дивана, швыряя Тимура вперёд. Короткая пробежка по столу-креслу-стене с последующим разворотом. Подхватывание человека за столом, только-только в середине моргания от неожиданности, и наперегонки с звенящей смертью - в самый дальний угол, за мощный чёрный книжный шкаф. Жутко, наверно, модной Венере Милосской из псевдомрамора на толстой метровой колонне из него же, до сих пор с полным правом занимавшей этот угол, пришлось потесниться, когда её хозяин был оставлен между ней и собственно углом.

Во втором раунде гонок со стеклом Тим мог бы позволить себе расслабиться, но бесценные минуты, потраченные на костюм, как ничто другое мотивировали его напрячься. Очень не хотелось превращать его в клочья на первой же прогулке, поэтому Тим, не мудрствуя лукаво, проскользнул по полу под журнальный столик и пустил его ногой в направлении окна как круглый деревянный башенный щит. Всё, что оставалось после этого - бежать в проторенном "тоннеле", свободном от осколков, разве что ступая на них. Несложно, правда?

Вылетев вслед за столом из переставшего существовать окна, Тим швырнул его обратно в кабинет. Сам же он внутрь не собирался - во-первых, нужно было найти таланта и  доходчиво объяснить, что так делать не стоит, а во вторых...в нулевых то есть, хрен с ним с талантом  пока что - внизу на стоянке замерли несколько человек с поднятыми головами и потихоньку набирающими удивление лицами. Расстояние между ними и лавиной стекла неумолимо сокращалось, так что у Тима не было другого выбора, кроме как оранжевой молнией пронестись вниз прямо по краю стеклянной тучи с переходом в стену здания и по двое вынести незадачливых наблюдателей из-под собиравшегося стеклянного дождя.
 
Сбросив их под козырьком бара через дорогу, Тим унёсся обратно к "Юлиусу". По счастью, с этой стороны свет больше не горел ни на одном этаже кроме 22ого, и спидстер мог с чистой совестью пробежаться по всем местам, откуда вообще было видно эту сторону здания, сам пока не уверенный, как будет определять таланта - по какой-то позе, по маниакальному смеху, по подозрительному виду? Фиг знает, придумает. В сердце ударил Могучий Адреналин.

Олег

Лавина стекла сорвалась с двадцать четвертого этажа зеркальной иглы здания и покатилась вниз, набирая скорость. Довольно наблюдающий за делом своих рук Олег успел только чуть вскинуть брови, когда оранжевая полоса перечеркнула плоскость здания сверху донизу, легко обгоняя фронт звенящих осколков, и за мгновение до падения выхватила из-под смертоносного дождя стекла трех человек, застывших внизу на стоянке.  

Гранский моргнул и чуть тряхнул головой. Стекло обрушилось на асфальт с оглушительным звоном. Олег увидел спасенных в последний момент людей у бара через дорогу – они прибывали в явном замешательстве. К зданию же бизнес-центра оттуда метнулся тот же оранжевый, едва заметный, неуловимо-быстрый всполох.

Олег отступил вглубь подъезда, ища укрытие в тени.

Тимур

«Плодятся, блин, как кролики, нет чтоб тормознуть чуть-чуть с размножением, блин!»
Тим ветром пронёсся по тротуару. Немногие прохожие попытались спрятаться от лавины, так что среди них талант вряд ли мог найтись. "А, кстати..." Он моментально взбежал наверх и вытащил Мишу из-за Венеры.
 - Михаил, пните своих диджеев, сейчас здесь может быть интересно!  Спасибов не надо, потом может пообщаемся.
Устремившись вниз, Тимур с ментальным вздохом принялся методично пробегать по кварталу напротив, забегая в закоулки и двери и заглядывая в окна.

Сенс + Скрутини (3) + МА (5) 1,9,1,1,6,6,6,10 - 3х6

Олег

Оранжевый всполох несколько секунд спустя вырвался из здания бизнес-центра, с укоризной смотрящего теперь на город сотней пустых глазниц-окон, пронесся через проспект, миновав дом, в котором расположился Гранский, и скрылся в глубине квартала. Олег мог видеть, как хлопают двери подъездов тех зданий, которые оказались в его поле зрения. Несколько секунд спустя яркая линия вылетела с другой стороны квартала, домах в четырех от подъезда, где скрывался Гранский, и методично продолжила обыск, сокращая дистанцию.

Олег рванул через заднюю дверь, выходящую не на проспект, а во дворы, где мгновенно перешел на обычный быстрый шаг городского обывателя, спешащего по своим делам. Поплотнее надвинув воротник пальто, он попытался скрыться…

Майнд+Хитрость, 3х3

Тимур

Тим был зол. Складывалось впечатление, что поиметь с кем-то серьёзный разговор без взрывов и жертв ну вообще ни хрена не возможно. К тому же, кажется, куртка всё-таки где-то поцарапалась - не факт, но с другой стороны новая же совсем...

Промчавшись единомоментной оранжевой круговой вспышкой по всему кварталу и осмотрев его с внешней стороны, Тим зашёл на второй круг и принялся за более глубокий осмотр территории. Заглядывая о очереди во все закоулки-дворы-двери, открытые\слуховые окна, он увидел захлопывающуюся дверь во двор. Мгновением позже она распахнулась, и взгляду Тимура предстал знакомый, которого он меньше всего ожидал увидеть в добром здравии и где-либо поблизости от супернатуральных феноменов. И вообще вряд ли хотел увидеть, но всё-таки возникал вопрос - а куда он спешит через дворы, натянув воротник плаща на лицо и вообще всячески его скрывая?


Олег и Тимур

Тим мгновенно оказался перед Гранским. Глаза таланта скрывали оранжевые зеркальные спортивные очки, на голове шипами топорщились высветленные почти до белизны волосы. Чёрные джинсы с ярко-оранжевой вертикальной полосой переходили в чёрную битловку, на груди которой сходился такой же оранжевый крест - горизонтальные полосы шли от рукавов, вертикальная - просто посередине.

Горло завибрировало, добавляя в голос реверберации, рука поднялась в останавливающем жесте. Сарказм двинулся в сторону собеседника:  
 - Олег "Ледяной Убийца" Гранский, собственной персоной, вот так встреча!

12

4 января / Дмитрий/Владислав, День 4, 14:16, Маягуана

« : 16 Апреля 2012, 11:55:56 »

- Прошу. - Ансельмо провел гостей по короткому коридору, выходящему на еще одну лестницу. – Нам наверх.
Уют небольшой гостиной был куда комфортней монументальности зала-музея. Деревянные панели, декоративные колонны, мягкие ковры на полу, огромные удобные кресла возле небольших овальных столиков и массивных бар, заполненный разнокалиберными бутылками, вполне располагали к долгим задушевным беседам.
- Располагайтесь. – Махнул Аглиата в сторону одного из столиков и вытащил из шкафчика трубку. – И – можете начинать, первый вопрос – ваш. Если хотите выпить – не стесняйтесь.

13

4 января / Мария/Семен, День 4, 14:15, улица Ташкенская, дом Семена.

« : 15 Апреля 2012, 22:36:07 »

Оглушающий холод, тьма, секунды вне времени и пространства – прыжок заканчивается. Спазмы боли заставили на некоторое время потерять возможность дышать и говорить, однако побочные эффекты перемещения ушли, оставив Семена, Марию, Яну, Дашу и смуглого, бритого на лысо крепкого мужчину средних лет с пустыми глазами и каменным лицом на крыше одной из высоток в Адмиралтейском районе Санкт-Петербурга. Практически сразу стало ясно, что все вновь не готовы к смене климата – резкие порывы ветра, несущего мелкую то ли водяную морось, то ли снег, пробирали до костей.

14

4 января / Тимур/Михаил, День 4, 13:42, Гаражный кооператив "Север"

« : 08 Апреля 2012, 00:43:23 »

Все произошедшее в Чечне изрядно вымотало Тимура, и забег до Питера дался ему куда тяжелее, чем он ожидал. Но вот, наконец, Спринтер смог сбросить с плеч вцепившегося ему в шею Михаила и перевести дух.

Судя по всему, за то время, пока Мишаня и Тимур отсутствовали в Питере, гараж Ураткова успел превратиться в новую городскую достопримечательность. Вокруг гаражного кооператива и возле «башни», представляющей из себя хаотичное нагромождение металла, толпились люди. щелкали фотоаппараты и стоял фургон телевизионщиков.

Пара торговцев кофе уже забила новую выгодную точку и радостно стригла купоны, в то время как сторож Михал Михалыч, в лучшем духе этого фестиваля торжествующего капитализма, собирал с собравшихся деньги за вход на территорию гаражей.

15

4 января / Лорелея/Олег, День 4, 14:03, Башня Новой Церкви.

« : 03 Апреля 2012, 20:09:19 »

Мужчина буквально просиял и ринулся через толпу к Лоре. Люди почтительно расступались, пропуская избранника, провожая его взглядами, наполненными завистью и уважением. На незнакомце был темный плащ с высоко поднятым воротником, классические брюки и черные туфли. Лицо его имело изможденный и несколько помятый вид, правая руки висела плетью и кисть ее была туго забинтована, однако взгляд холодных темных глаз, прикованный к Лорелее, лихорадочно сверкал.