6
« : 20 Мая 2010, 09:18:46 »
Скажите, а вот такое будет кому-нибудь интересно?
Тут только половина рассказа.
Поймать тигра за хвост
Эллен Портер Килей
Алехандро де ла Вега осторожно высунулся из окна своей квартиры на третьем этаже. На улицах района, где жили в основном латиноамериканцы, сейчас было тихо, но солнце все ниже клонилось к горизонту, предвещая начало второй ночи беспорядков. Наступившая темнота была бы полной, если бы не мечущиеся беспорядочно лучи фонариков, прикрученных к оружию, да вспышки выстрелов в те мгновения, когда пучок света указывал на цель.
Алехандро не нужны были все эти изобретения, чтобы видеть – и чтобы убивать. На покрытом линолеумом полу ванной лежала груда окровавленной и порванной одежды. Лишь малая часть этой крови была его. Он подошел к сундуку, в котором хранил немногую оставшуюся у него одежду. Сундук, матрас да хлипкий стол со стулом были всем, чем он владел в этом мире.
Подобные вещи его больше не смущали. Алехандро с некоторым удивлением осознал, что, будь это не так, он мог бы присоединиться к мародерам и до потолка забить свою маленькую комнату блестящими черными и хромированными игрушками, которые сейчас, без питающего их электричества, ни на что не годились. Но ущерб, причиненный его скудному гардеробу, в скором времени мог бы стать источником беспокойства для соседей. Четко видимые шрамы, покрывающие его руки, плечи и спину, слишком сильно напоминали о боли и о прошлом, от которого бежали многие из тех, кто жил рядом с ним. Он закончил одеваться, натянув чистую рубаху – как обычно, с длинными рукавами, чтобы спрятать следы от наручников, оставшиеся после долгих часов, проведенных в подвешенном состоянии, да неровные шрамы, появившиеся после неудачной попытки самоубийства. Такова была прелюдия, приведшая к полной капитуляции, в результате которой Алехандро де ла Вега лишился души.
Малак не знал, сколько времени прошло с тех пор, как тусклый свет покинул эту оболочку, а сам он вошел в нее. Тогда его одновременно переполняло ощущение слитых воедино мускулов и костей, такое непривычное после безумного хаоса Бездны, и невыносимая вонь человеческих фекалий. Той ночью он бежал прочь от узкой комнаты, в которой Алехандро никогда не прибирался, прочь от запахов человека и от сияющих огней, и вел жизнь дикого зверя до тех пор, пока его тело – тело Алехандро – не очистилось от никотина, алкоголя и героина, которым утративший все надежды аргентинский беженец привык глушить боль разочарования. Много времени это не заняло. Даже дикие животные, подчиняющиеся только инстинктам, рано или поздно привыкают к присутствию человека. Малак крадучись, подобно отбившемуся от стаи зверю, вернулся назад в похожий на лабиринт город.
В тот день он увидел в толпе людей лицо, которое было выжжено в его памяти неутихающей болью и неукротимой ненавистью. Не понимая – разве станет колебаться лев, почуяв поблизости запах гиены? – Малак Охотник выследил этого человека и убил его. В то время как кровь жандарма – кровь палача - капала с его пальцев, в мозгу его распахнулись ворота памяти, давно захлопнутые Алехандро. Перелет в Америку был последней попыткой побега от властей и тех мерзавцев, которые лишили его свободы и семьи. Встреча с одним из этих убийц в «Городе Ангелов» отняла у человека последнюю надежду, позволив Малакку завладеть его телом. Могучий хищник, стоя посреди улицы, оплакивал потери человека: семью, свободу, дом, жизнь, душу. Отходя от тела врага, Малак снова ощущал себя цельным: чужая боль и понимание того, что, даже отомстив, он все равно обязан этому человеку, привели его в чувство.
Потрясенный, Малак вернулся в квартал, где раньше жил Алехандро. Соседи с облегчением встретили его возвращение. Они беспокоились о нем, молились за него. Они кормили и одевали его, и их забота и щедрость окончательно сломили все преграды, отделявшие Малака от этого мира. Желая отблагодарить их, Малак объявил район своей территорией, проживающих там людей – своей стаей, и прогнал или убил всех, кто угрожал их безопасности. Большинство соседей знали его как Алехандро, беженца из Аргентиты, но кое-кто начал понимать, что он представляет собой нечто большее. Они верили в него, как в защитника и хранителя.
Это было непросто, думал Малак, выходя из комнаты и спускаясь по ступеням, но в свое время он немало сделал для того, чтобы поддержать в них эту веру. В городе было немало двуногих хищников: грабителей, не чурающихся шантажа социальных работников, насильников, излишне вспыльчивых сотрудников Службы иммиграции и натурализации, мерзавцев, готовых убивать из-за нескольких долларов или косого взгляда. Даже самый трусливый, хилый взломщик мог в одно мгновение превратиться в убийцу с «пушкой» в руке. Но оружие не смогло бы защитить его от молчаливого хищника, терпеливо подстерегающего в темноте свою жертву. Не могло оно защитить и от страха, охватывающего места сборищ и офисные кабинки по мере того, как росло число трупов. Те, кто был поумней, решили поискать себе более легкую добычу, оставив Малака разбираться с идиотами и новичками. Ему этого вполне хватало.
Куда более неприятными были встречи с себе подобными. Нет, не подобными, выругался он про себя, потому что это были демоны, служившие другим – тем, кто некогда возглавлял армии великого восстания и кто сейчас унизился до порабощения собратьев, пытаясь создать себе земное королевство из слуг и марионеток. Первые «послы» были вежливы и предупредительны, предлагая поступить на службу и лишь намекая на то, что «нет» будет нежелательным ответом. Те, кто пришел после них, предпочитали вести переговоры с помощью когтей и пуль, но Малак никогда не бежал от битвы. Сражения приводили в ужас жителей района. Малак подумывал о том, чтобы уйти и избавить людей от кровавых разборок, но это была его территория, пусть и совсем новая, и его люди. Пока он мог сражаться, заставить его уйти было невозможно. Он сохранял бдительность, зная, что при первых же признаках слабости на него набросится целая свора. В полицейских записях просто была отмечена «возросшая активность банд в таком-то этническом районе».
Единственный посланец, которого он принял, пришел к нему с именем Люцифера на устах. Сердце его заметалось в груди подобно оленю, почуяв пусть слабую, но все же надежду на получение известий о Деннице. Но после того, как он понял, что вожди ее группировки, хотя и действуют во имя Люцифера, знают о нем не больше, чем знал сам Малак в глубинах Ада, он впал в гнев из-за чувства безнадежности и прогнал демонессу прочь. По крайней мере, размышлял он, она не стала предлагать ему надеть цепи. Если бы она использовала имя Денницы ради этого, он разорвал бы ее на кусочки.
Он спустился по лестнице и вошел в квартиру управляющего. Через открытое окно до его ушей долетел слаженный топот обутых в сапоги ног, приглушенный расстоянием, но все же ясно различимый.
«Vienen», - сказал он. – «Они приближаются. Закройте окна и опустите шторы».
Отряды Национальной гвардии выходили на позиции, чтобы приступить к подавлению беспорядков и грабежей. Весь день хрипящее переносное радио сообщало, что комендантский час начнется после захода солнца и что солдаты будут стрелять во всех замеченных мародеров, под которыми, конечно же, следовало понимать всех темнокожих людей, оказавшихся на улице после начала комендантского часа.
Обитатели квартиры без колебаний выполнили распоряжение «Алехандро», хотя в комнате из-за этого должно было стать невыносимо жарко. Ночной ветерок, каким бы легким он ни был, мог всколыхнуть шторы, а стать мишенью для стрелка с улицы никому не хотелось. До землетрясения они вообще бы не поверили, что такое станет возможным, но с тех пор все изменилось.
Комната была заполнена людьми. На этом этаже жил Сезар Дельгадо (управляющий домом) с женой, но сегодня сюда пришли также обе семьи с первого этажа, чтобы оказаться подальше от случайной пули. Самый младший из всех, сидевший на руках кроха, затих, услышав голос Алехандро. В поисках ободрения он повернулся лицом к матери. Иногда инстинктивный детский страх огорчал Малака, ведь он никогда бы не причинил вреда человеческому ребенку. Но сегодня он был по-своему рад этому: первая реакция ребенка на испуг оказалась как нельзя кстати в сходящем с ума городе.
Сеньора Дельгадо приготовила целое блюдо empanadas, которые так и стояли почти нетронутыми в центре стола, источая чудесный аромат. Малак, пробираясь через возящихся на полу детей к столу, поцеловал хозяйку в щеку. «Gracias, сеньора. Впереди долгая ночь, а я голоден». Кожа у нее на щеке была тонкой и сильнее, чем обычно, пахла кухонными специями и говяжьим жиром.
Она закатила глаза, отмахиваясь от его бессвязных благодарностей, которые он кое-как пробормотал с набитым ртом: «Подливки нет. Пришлось готовить, пока мясо не пропало. Но остальные сказали, что им кусок в горло не идет».
В ответ Малак ухватил еще два empanadas.
Сезар подошел к столу и, подождав, пока Алехандро закончит жевать, тихо спросил: «Ты снова собираешься идти?»
Малак кивнул. Не все здесь знали, во что превратился Алехандро. «Если я смогу удержать людей, не позволить им сбиться в толпу или побежать сюда, может быть, солдаты тоже сюда не сунутся».
Честно говоря, он сам не знал, что делать с захлестывающими улицы беспорядками или смертоносными отрядами вооруженных мужчин, но надеялся, что до этого не дойдет. Не то чтобы это имело значение: он все равно не смог бы провести эту ночь, прячась за дверьми и ставнями, как не может собака запереть дверь в свою конуру. Он был уверен, что сегодня на улицах будут не только сражающиеся и гибнущие смертные мужчины и женщины. Он чувствовал, как ворочается под ногами булыжник, когда затрясшаяся земля пошла трещинами. Он чувствовал скрытый поток ненависти и видел, что бунтовщики становятся смелее, а полиция и Национальная гвардия – все более жестокой. Сегодня воздух звенел от гнева демонов, а ветер доносил отзвуки и слоги имен силы.
И за всем этим было нечто, что не давало ему покоя, какой-то запах или звук, затаившийся на самом краю восприятия и осознания. Он не стал тратить время, пытаясь понять, в чем дело: то было ощущение выжидания, а не ужаса. Рано или поздно все станет ясно.
Малак распрощался со всеми – не такое уж быстрое дело, так как нижние соседи были уверены, что он подвергает себя ужасной, ужасной опасности, - и, стараясь двигаться как можно незаметней, выскользнул из здания. Теперь, когда желудок его был полон, он с болезненной четкостью ощутил более глубокий голод, тот, насытить который могла лишь человеческая душа. Он уже почерпнул силу из преданности людей, находящихся под его защитой; больше он не мог у них взять, разве что в случае крайней нужды. К тому же, подумал он, сегодня улицы просто переполнены людьми, которым не помешает приобрести чуть побольше уважения к религии, даже если ради этого придется напугать их до усрачки.
На западе небо по-прежнему освещалось последними лучами заходящего солнца, но на улицах уже начинались беспорядки. Кучка демонстрантов стояла с плакатами, которые всколыхнули память Алехандро и заставили Малака ощутить медный привкус во рту: «Остановите полицейский произвол». Другие, одетые в черное, держались в стороне от стоявших в центре улицы протестующих. Пока полиция будет разбираться с легкой жертвой, они не упустят возможности пограбить или просто переломать все вокруг.
Какой-то охранник на той стороне улицы привлек внимание Малака. Он выглядел утомленным, и он был один, может быть, шел домой пешком, так как автобусы не ходили, а трассы были перекрыты или завалены камнями. Даже со своего места Малак видел кровь и волосы, прилипшие к дубинке охранника; запах подсказал ему, что с тех пор, как человек почистил пистолет в последний раз, ему уже пришлось стрелять. Изнуренный охранник бросил взгляд на толпу протестующих и свернул в проулок, чтобы обойти опасное место. Малак ухмыльнулся, показывая зубы. Сейчас у охранника появится куда более интересный объект для размахивания дубинкой.
Он шел вслед за охранником, двигаясь бесшумно, как кот. Подойдя достаточно близко для того, чтобы просто протянуть руку и коснуться человека, он зачерпнул силу из внутренних резервов и сменил форму. Процесс взбодрил его. В те дни, когда мир был молод, Малак мог принять любую понравившуюся форму, чтобы бежать рядом с животными или наблюдать издалека за обитателями Эдема. В этой форме он появлялся среди Элохим. За спиной развернулись широкие, покрытые перьями пестрые крылья, похожие на ястребиные; кисти рук изогнулись и затвердели, превращаясь в страшные звериные лапы с когтями. Ноги искривились, становясь мощными задними лапами огромной полосатой кошки, лицо стало плоской мордой с крепкими челюстями. Шею и плечи покрыла густая черная грива. Даже сейчас, когда он крался по переулку на всех четырех конечностях, голова его была на одном уровне с головой человека. После освобождения из Бездны у него было не так уж много возможностей принять эту форму, но все же он понял, как изменили его тысячелетия боли. Некогда покрывающие гордые крылья перья были красными и золотыми, как заходящее солнце, теперь же они были цвета засохшей крови, словно их окунули в кровавую лужу. Грива сама по себе свивалась в пряди, которые по-змеиному шевелились, а когти и клыки стали такими длинными и острыми, что явно выдавали свое единственное предназначение: рвать плоть. Малак даже не был уверен, сможет ли он говорить с такой пастью, но сюда он пришел не разговаривать.
Присев на задних лапах, Малак потянулся вперед, схватил человека за плечи и развернул. Что дело нечисто, он понял, заглянув мужчине в глаза: они были полностью лишены выражения, пусты, как глаза человека, который ничего не может предложить миру, даже глядя в лицо собственной смерти. Малак крутанулся на месте, чтобы защититься, но было слишком поздно. Три подкравшихся «мародера» с пистолетами в руках перекрыли один конец переулка. Небольшая группа демонстрантов отделилась от толпы на улице, чтобы заблокировать второй путь к отступлению. Те, кто стоял дальше от улицы, вытащили оружие, остальные прикрывали их от любопытных глаз своими плакатами и транспарантами. Шорох на высоте нескольких этажей указывал, что наверху тоже затаился враг. Малакку даже не надо было смотреть туда.
Он оказался в ловушке. В этой форме он не мог бежать без того, чтобы не вызвать переполох на улицах, тем самым начав бунт, который он надеялся предотвратить. Тело Алехандро не смогло бы пробить себе путь к свободе; реши он бежать в виде совы или крысы, ему просто могло бы не хватить энергии, чтобы принять боевую форму в том случае, если бы все же пришлось сражаться. Что ж, придется обороняться прямо здесь. Человека, заманившего его в ловушку, Малак убил безо всяких колебаний; вцепившиеся в плечи смертного когти смяли плоть, круша кости и хрящи. Тело мужчины надломилось, и он упал на землю, захлебываясь кровью.
Засвистели пули, но Малак уже начал двигаться. Две пули расплющились о стену там, где он только что стоял; третья попала в него, обожгла тупой болью бок в то время, как он обрушился на кучку «демонстрантов». Своим коварством они разозлили его сильнее, чем остальные нападающие, а полученная в спину пуля только подлило масла в огонь. Одним длинным прыжком он оказался среди них, взмахом крыла сбивая на землю одного из мужчин, чья шея вывернулась под необычным углом. Малак лягнул задними лапами и услышал ответные вопли, затем схватил чью-то промелькнувшую конечность и подтащил испуганную жертву поближе к оскаленной морде. Вокруг оглушительным стакатто гремели выстрелы. Враги кричали от боли так же часто, как сам он ощущал укусы входящих в шкуру пуль.
Он резко наклонился вперед, разрывая жертве глотку, и на краткий миг почувствовал удовлетворение. Ужас в ее глазах сказал ему, что противников никто не предупредил о подобном исходе и что они были не готовы встретить сверхъестественного монстра, не знающего пощады. Затем послышался какой-то лязг, резкий треск, за которым последовала вспышка, и Малак ослеп. Он продолжил сражаться – нюх его был остер, а от ослепленных жертв исходили волны страха. Но сверху упали еще какие-то штуки, которые с шипением закрутились на мостовой, отравляя воздух ядом.
Малак тяжело упал на тела мертвых врагов.
