Я кричу, а меня
Не услышит никто.
Я шепчу, а он думает,
Только ему.
В горле сами собой застревают слова
Мне все кажется это расплатою за
Грех минувший,
А может,
Мой будущий грех.
И никто, и никто не приходит помочь.
Он смеется:
Спи, крошка, теперь уже ночь.
Месяц домашнего ареста – Доминик ещё хорошо отделался.
Полиция перерывала все. На улицу он стал выходить лишь через две недели: по ночам, под присмотром Сорте.
И, тем не менее, их не трогали. Доминик подозревал, что у Сорте есть связи – или могущественные друзья, имеющие влияние на полицию.
Смешно, но за месяц совместной жизни он так ничего толком и не узнал о своем хозяине.
Иногда тот работал в кабинете. Иногда – пропадал на всю ночь. Дважды – встречался с кем-то на вершине старого холма в полумиле от дома. Каждый раз с новой личиной.
К Доминику он относился как к домочадцу. Доброжелательно, спокойно… но при этом с проскальзывающим равнодушием.
И все же нельзя сказать, чтобы его держали в опале. Дважды хозяин давал ему собственную кровь, так что дикий голод, мучающий других, не коснулся молодого убийцу. Труднее оказалось держать в узде собственные желания.
Пол смотрел на него с неприкрытой ревностью. Пусть он так и не смог разобраться во взаимоотношениях Журжена с Сорте, как и понять, действительно ли они родственники – дворецкий делал вид, что подобных вопросов не слышит – однако пренебрежение в свой адрес он ощущал очень хорошо. Для Пола Доминик был чем-то вроде уродливого зверька – забавного и даже жалкого, но очень уж много времени отнимающего.
Однако дни шли. Один раз он поговорил с Ребеккой. К ней также приезжала полиция: номер в Новом Орлеане нашли и даже отследили звонок сестре. А вот звонок Сорте – нет.
Иногда он даже сомневался, не приснился ли ему тот звонок.
Наконец, хозяин позвал его в кабинет. Судя по тону, каким передал приглашение Пол, ожидался не один из многочисленных вежливо-бессмысленных диалогов, которых хватало за последний месяц.
//Опиши заодно, что делал с психозом в течении месяца//