Печать

[Руслан]

«Поздно ночью заслышав шорох,
Замирают в испуге люди,
И зловещих предчувствий ворох
Преподносит тебе на блюде,
Как служанка дурная, память,
Что сидит в закоулках мозга,
Чтоб вспомнить тебя заставить,
Как все будет - а будет просто:

Оттого-то бьют на башне полночь
В Новый Год куранты так зловеще:
Некого тебе позвать на помощь -
Ведь игрушки это просто вещи!
Ты не жди спасительного чуда -
Пусть в груди от горя станет тесно:
Помощи не будет ниоткуда -
Ночью умерла твоя принцесса…» (с)

И они смеялись, и плакали, и молча смотрели друг другу в лица.
Лица, отмеченные безумием и радостью, потерями и надеждами.
Все вместе – и все же порознь.
Смерть течет по венам и зовется она – своё проклятие и свой путь.
Они могут создавать иллюзии единения и черпать друг в друге силы – но какая-то часть пережитого возведет нерушимую стену между душами.
И рано или поздно дороги разойдутся…
Когда-нибудь…
Но пока ещё не кончилась ночь, гуляет зимняя метель, и стоят они тесным кругом.
Тим, чье веселье куда-то исчезло – что отдал он, последовав голосу Розы? Что получил взамен?
Мертвенно бледно лицо и темны глаза за широкими очками.
Словно они увидели что-то, ослепившее их жизнерадостность.
Молчит Томми, то и дело ощупывая грудь и живот. Глаза-наросты ушли – но с ними ушло и что-то ещё, забранное Богами.
Не любят древние хозяева выпускать то, что попало в их сети из лоз…
Может, унесли его сердце?
А может – душу?
И когда успели поседеть волосы Кори. Почему губы стали так тонки и плотно сжаты? Куда делась вся несгибаемая сила и надежда? Не ею ли платила она, все ещё веря, что способна оградить других от бед?
Страшные сказки знает Зима и не бывает так, чтобы став их героем – остался ты неизменным.
//от каждого ожидается один пост - последний.//

[luden]

Даг оглядел выживших. Можно ли было искалечить их ещё больше, чем это сделал "Аист"? Вряд ли. Тюрьма сменилась реальностью. Беспомощность, ответственностью за поступки.
Он вспомнил сожжённый шалаш. Нельзя быть невинным, если тебя не защищают солдаты. Теперь он им стал, и больше он колебаться не будет.
- Я иду искать отца. Всех кому некуда пойти приглашаю с собой. - Даг вздохнул, Король говорит о цели пути, - Мы найдём его, подготовимся, вернёмся и сровняем "Аист" с землёй, освободим друзей и казним весь персонал. Время спасать невинных.
Лэнди посмотрел во тьму, - Наш ход, - тихо произнёс он и не оборачиваясь побрёл по дороге.

[kokos]

Когда проходишь терапию, от тебя хотят "открытости". Странное слово с множеством синонимов, откровенность, честность перед самим собой, и прочие слова и их сочетания.
Ублюдки даже не понимают, как многого они хотят.
...Something takes a part of me
Дредноут безразличия и холода возводился годами. Винт за винтом, лист за листом, орудие за орудием.
Все разрушено.
Something lost and never seen
Так больно. Что может так сильно кровоточить внутри груди? Почему пальцы трясутся, а на щеке выедает себе путь соленая слеза?
Every time I start to believe
Хруст. Голова любимой мамочки дергается назад.
Глухой удар. Джо лежит на плитке, а санитар вновь и вновь заносит над ней стул, читая молитву.
Робкая улыбка. Она больше никогда не увидит Сэм за пределами своих снов, которые вернутся с новой силой, обретя свободу от химических оков медикаментов.
Something's raped and taken from me, from me...
Вот она честность перед самим собой. И это чертовски больно.
Долгое время она просто сидит на коленьях, молча плача и не обращая внимания ни на кого вокруг. Затем, на дрожащих от холода ногах, поднимается и идет к шоссе. Онемевшая рука вытаскивает нож. Подарок Богов. Кикутти бредет к ближайшему дереву и...
Боже, она даже имени написать не может.
Нож разрезает кору. Говорят, деревья могут чувствовать боль, но если так, то дерево её простит. Должно простить.

S

Закончив, Джейн разворачивается и бросает нож куда-то в лес, как можно дальше, и продолжает свой путь.
Нью-Йорк совсем близко.

[Kammerer]

Даг ничуть не изменился. Нет, что-то у него отобрали там, в лесу, но смотря на него, Бридж понимал, что Даг оставался Дагом. Воинственным, прямым и безальтернативным.
Брайан не может пойти таким путем. Он слишком явно чувствует чужую боль, чтобы причинять её другим. Он не будет в первых рядах этой войны.
Может показаться, что он снова бежит. Это не так. Он понимает, что куда бы не сбежал, он будет слышать крики пострадавших в этой войне.
Поэтому он продолжит её. Продолжит сдерживать жестоких Богов, будучи невидимым и неслышимым, действовать из мест, куда слуги ангелов придут лишь с большим опозданием. Ходить призраком, и уходить с победой, оставляя после себя не боль, но надежду.
Умом он понимал, что в одиночку он сделает немного. Что одному он сможет лишь немного ослабить боль этого мира и немного остудить пыл жестоких правителей.
Но разве не к этому стоит стремиться каждому?

[Esti]

   Гамильтон стоял и молча думал о том, как безжалостны оказались так называемые Боги. Погибшие в той тюрьме дети, превращенные в чудовищ люди, и обездоленные, искалеченные даже те, кто сумел избежать когтей мстительных сущностей. Теперь все это кончено... но дорогой ценой. Он готов был и выбрал отдать жизнь, чтобы не пришлось платить остальным. Но они все равно забрали что-то у всех. И у него... Саманта и Дейв. Бедная, невинная девочка, доведенная до отчаяния, которую так хотелось защитить. И храбрый парнишка, которого Гамильтон думал, что спас... Это очень больно...
   Он никогда не думал, что может быть таким... пустым. Его не просто лишили силы, но с корнем выдрали ту часть, которая и делала его "парнем из леса", Гамильтоном Хаксли. Он уже не сможет быть тем мальчиком, который вызывал удивленную радость отца; который спокойно прижимался даже к самым опасным хищникам и дружил с ними; который находил успокоение среди лесов. Возможно, он действительно пожертвовал жизнью? Хотелось выть от отчаяния, но он понимал, что и этого уже не может сделать так, чтобы его услышали и поняли звери. Кривая усмешка на мгновение перечертила губы, но он сразу прогнал ее. Он справиться... справиться, конечно. Возможно, продолжит совершенствование навыков и станет рейнджером... Нет. Он просто не сможет уже так жить, получая удовольствие от этой работы. Навыки ему пригодяться для другого. Он станет бороться с этими лживыми тварями, которые смеют называть себя богами или их слугами. С теми, кто мучает и калечит детей... Он попробует что-то изменить. Без сверхъестественных возможностей, но он не пожалеет сил. И в отношении этих чудовищ его рука уже не дрогнет...
   Но сначала нужно было сделать еще кое-что. Он приблизился к Кори и тихо заговорил с ней. Постарался через беседу вселить в нее хотя бы часть той уверенности, радости, которая еще недавно была и с ним. Он уже не мог почувствовать ее, как раньше, но, возможно, искреннего сочувствия и теплоты хватит...
 ...Чуть позже он подошел к Брайану. За Дагом хотелось последовать, но пока он хотел только уничтожить "Аист", а Гамильтон хотел большего. Лишить этих ублюдков силы, к какой бы стороне они себя не относили. И лучше бы, если в этой борьбе он был бы не один.
- Ты смог... испортил игру этим гадам. Ты... будешь еще бороться с ними?

Брайан кивнул.
 - Буду. Но не как он, - кивок в сторону Дага, - а по-другому. Незаметно. Не такими методами. Без боли.
Силы на разговор он потерял надолго.

[Руслан]

Судьба моя, звездный иней,
Звезда над дорогой дальней
Звезда над долиной синей,
Звезда на холодной стали

Луна восходит над спящим миром.
В тенях, куда не доходит её зыбкий свет, копошатся чудовища.
У одних – оскаленные морды ночных кошмаров. Другие носят человеческие лица.
Последних много – почти шесть с половиной миллиардов.
Чудовища знают, чуют какой-то глубинной жилкой, что рано или поздно получат свое. То, что этот мир заслужил… и что заслужили они…
Все имеет свою цену.
Уходящие из зимнего леса знают об этой истине.

- Мой друг, я в Закат гляделся
Звездой летя в бесконечность,
Мой друг, я в Закат гляделся,
И я Рассвета не встречу

Они утратили все.
 И взамен получили шанс начать с чистого листа.
Детство – танцующий в кошачьих лапах клубок.
Оно несется на вираж сегодняшнего мгновения и пляшет, и катиться, врезаясь в углы тревог и вновь отлетая к середине комнаты безмятежности.
И тонкие волокна жизни иногда спутываются в узлы, которые невозможно расплести.
Лишь разрубить и оставить истекать свежей кровью.
Глаза их погасли, как гаснут сны на рассвете. Сны тоже умирают, прожив зыбкую жизнь длинной в ночь.
Эта ночь была долгой и смерть, приходящая с ветром, обошла их стороной.
Но от чего же так болит сердце?

Звезда моя, струнный ветер,
Струна над водою сонной,
Струна сгоревших столетий,
Струна последнего стона.

Может, потому что что-то ушло? Их лишили невинности – не насилием над плотью, но пыткой души, что намного хуже…
Заставляли совершать выбор, который показался бы непосильной ношей даже взрослым.
Вступить в древнюю, дочеловеческую войну.
И платить по долгам безымянных предков.
Что ж, Боги не обязаны быть справедливы.
Особенно пока миром правит Единый – тот, кто Восседает на трехколесной Колеснице.

-Чужак, закатные струны
Тебе изрезали руки,
Чужак, закатные струны
Скажут лишь о разлуке.

Теперь все прошло. Их пути расходятся. Пролегают в ночи, как сеточка вен на лице умирающего старика. Или как паутина, что выткана самой жизнью?
Вот застыли слезы на лице Джейн – лице, похожем на вытесанную из камня маску.
Вот идет Даг, не видя, как теряет на ходу последователей.
Вот Брайан слушает шепот Радуги, Луны и Розы, словно голоса старых друзей.
И Гамильтон касается поникших деревьев, прощаясь с их веселым и спокойным гомоном. Гомоном, который он больше никогда не услышит.

Струна моя, лунный холод,
Луна в глазах лошадиных,
Луна, вошедшая в город,
Луна над мертвой маслиной.

Они проиграли? Победили? Свели счеты вничью?
Об этом знает лишь только звездный свет, затерявшийся на поле Хризантем Вечности – но он никогда не судит.
Он просто сияет, молчаливо напоминая – все идет своим чередом.
Смерть и жизнь, боль и сказка, надежда и отчаянье – не петли ли северного ветра, царящего на зимних просторах?

-Мой друг, я луною призван
Бьют землю лунные кони,
Мой друг, я луною призван
Мне не уйти от погони

Что позади? Веббер, «Аист», Боги – их страдания и несмелые мечты, их страх и удушенные порывы.
Что впереди? Побег, окольные пути, бой, забытье, непреклонность…
Новая заря… и новая весна.
Ещё есть время – пока не возведена Башня и не найдено утерянное Колесо.
Пока ещё детские мучения заставляют содрогнуться хоть одно чуткое сердце.
Пока Зима обречена рано или поздно уходить…

Луна моя, зимний пламень,
Зима, звезда и тревога,
Зима и сердце, как камень,
Зима, в никуда дорога.

Возможно, все будет иначе. Они растворятся в серой массе, вырастут и забудут.
Или сломаются под гнетом бесконечных ролей, навязанных Свергнутыми в колдовском лесу – и оставшимися навеки впечатанными в души.
Или – придут под суровые стены «Аиста». Кто пленником, кто присоединившимися к культу Необходимости по доброй воле.
А кто – неся огонь перемен.
Огонь, в котором, скорее всего сам сгорит дотла.

- Чужак, твоя кровь струится
И ты бледнее тумана,
Чужак, твоя кровь струится
Не мне закрыть эти раны

Но сейчас они, истекающие кровью душ, идут прочь. Идут, чтобы найти приют от той Зимы, что бушует снаружи.
От Зимы, которая поселилась внутри – так легко не избавится.
И пока лишь замерзающие слезы и застывшие взгляды, скрытая надежда и путь в неизвестность определяют их путь.
Путь от детства и силы, боли и слабости, решений и последствий – в бесконечность.
Бесконечность, что зовется жизнью…

Судьба моя, звездный иней,
Звезда над дорогой дальней,
Звезда над долиной синей,
Звезда на холодной стали.

//конец//