«Нас книги обманут,
А люди не вспомнят,
Последняя битва сорвет голоса.
Стараться не стану -
Ничем не наполнит
Пустая молитва пустые глаза.
А ты уходи -
И чем дальше, тем лучше!
Нет права тебе
Обернуться назад:
И ты не следи,
Как цепляясь за тучи,
Дорогой Небес
Поднимается Ад.
Нас Дьявол покинет
И Бог отвернется,
Сломается хрупко бессильная сталь,
И Время застынет,
И кто-то вернется,
Затем, чтоб найти на пороге Грааль.
В молчании дней
Сонной жизни кумиры
Уходят стремительной
Горной рекой;
Мы будем сильней
За границами мира -
Мы пленом земным
Заслужили покой.
Протянуты в Вечность
Вечерние тени,
Дневная обида предсмертно-нежна;
Фальшивая ценность
Пустых откровений
Для всех очевидна и этим смешна.
Не видно лица
Неизбежности жуткой,
Где пламя ревет
И бессильна вода;
Душа в небеса
Улетает голубкой -
Она не умрет.
Не умрет никогда.» (с)
… - Легба, создатель всего сущего, услышь нас. Дамбалла, обвивающий мир, мы поем тебе хвалу в полуночный час. Господин наш, барон Самеди, ходящий по перекресткам – приди к нам. Мы поем вам песнь, мудрые Лоа и просим вкусить табака и крови, рома и сливок. О, всевидящая Рада, покажи лики наших врагов….
Трое стоят там, где ещё три года назад возвышалось старый колониальный особняк. Травы затянули пепельные раны, дожди смыли гарь, но сейчас, по весне – проплешина кажется клеймом, оставленным рукой палача.
Трое кружат вокруг костра, пылающего в центре выложенного песком узора. Аист, уносящий в пасти змею – образ, пришедший всем в одну и ту же ночь. Знак, которые посылают Лоа – и большой глупостью будет упустить их совет.
И вдруг ночь оживает.
Они видят туман, пляшущий над болотами. Белые клубы свиваются в странный кокон, похожий на горловину зарождающегося смерча. Хунган Юстас вздрагивает – слишком живо воспоминание о том, что может скрывать болотный туман.
Белесая завеса лопается.
Он слышит, как предупреждающе кричит мамба Бонго. Как разбрасывает в стороны руки Король Ночи, словно хочет обнять мир.
Поздно.
Видения наполняют голову.
Юстас вопит и не слышит своего голоса – потому что земля вспучивается и поднимается до самых небес, как океанская волна.
Но волны слепы и бездушны, а то, что рвется из-под земли – голодно.
Тени, похожие на пауков, змей и бескрылых птиц. Щупальца, лапы и хвала, соединяющиеся в живой клубок. И звезды, трусливо бегущие от пробуждающегося исполина.
Рядом оседает мать Бонго. Через секунду ноги отказывают и Юстас валится, как куль возле стремительно умирающего костра.
Огню тоже страшно.
Лишь Король Ночи стоит, впитывая поток чужой и опасной силы. Силы, прервавшей вековое бездействие. Он высасывает её – высасывает, как яд из раны.
И не успевает сплевывать.
На секунду в тени явившегося кошмара возникает человеческая фигура. Бледная старуха с изуродованным лицом смотрит единственным зрячим глазом в лицо Юстасу. Он не удивляется –источаемый чудовищем страх отнял все чувства. Похожие на жаб толстые губы Изабеллы шевелятся…
- Орден выполнил свое скрытое предназначение. Драконы вернулись.
Хунган, чье истинное имя тайна даже для них – падает. Юстас слышит, будто наяву, как останавливается сердце его учителя.
И лишь затем спасительное беспамятство накрывает измученного жреца.
***
- И почему я должен тебе верить? – спрашивает Кит, не опуская пистолет.
За спиной что-то свое извечное и мудрое ворчит океан. Восходящее солнце должно слепить глаза его собеседнику – но он лишь улыбается.
- Потому что знаешь, что это правда. Чувствуешь…
Тут незнакомец прав – внутренности словно пылают. Жар разливается по венам и сводит суставы, как лихорадка.
Осень в нем – и она недовольна. Она чует старого врага.
- Ты должен вернутся туда, где все началось, - говорит незнакомец, сочувственно улыбаясь. – Настало время возродить древние союзы… если мы хотим выстоять. Те, кто идут – уничтожат всех. Тебя, меня, даже проторившую им путь Изабеллу и её ночных союзников. Они не знали жалости эпохи назад – и вряд ли узнают её сейчас.
Его взгляд мягок – но голос привык приказывать. И не просто приказывать – повелевать.
- Кто ты? - спрашивает бывший детектив выследившего его чужака. Палец на курке дрожит – что-то внутри требует открыть огонь. Что-то, знающее о внутренней сути незнакомца.
- Меня зовут Веббер, - говорит обладатель властного голоса. – Как и ты, я впустил в себя то, что не было моим. Но в тебя вошла Осень – а в меня Радуга.
Волны лижут берег, словно пробуя на вкус…
- Тебе пора в Новый Орлеан, - произносит Веббер и это звучит, как приговор.
***
Он переворачивает ещё одну станицу. Глухо. Текст выстраивается головоломкой похлеще китайских шкатулок.
А ведь за спиной три года ученичества и поиска. Три года, во время которых Мэтт сделал своим ремеслом то, что раньше считал легендами. Три года покорения поселившейся в нем на болотах силы.
Сила эта – Яд Осени. Но в малых дозах даже яд может стать лекарством.
Тихие голоса обрывают его сосредоточение. Мимо библиотечного стола проходят дети. Необычные дети.
Мэтт никогда не видел этих подростков, но сейчас внезапно поднимает взгляд от пожелтевших страниц и молча разглядывает их лица.
Вот девочка с ранней сединой и сжатыми, будто от боли губами. Вот толстяк с затравленным выражением пухлого лица. Мальчишка, который словно не в своей тарелке в окружении старых фолиантов – перебирающий в руках сухие желуди.
И последний – с необычайно глубокими глазами, похожими на глаза Христа с икон.
В них будто заключена вся боль мира.
Мгновение они смотрят друг на друга и Мэтт не удивляется протянувшейся между ними незримой нити. Он уже достаточно знает, чтобы понять – случайностей не бывает.
Имя мальчика приходит само, нашептываемое шелестом страниц.
Брайан.
Внезапно подросток сворачивает к его столу. Подходит и молча раскрывает лежащий в отдалении том «Некрономикона» Джона Ди. Одну из многих книг, в которых Мэттью собирался искать ответ на незаданные вопросы.
На вопросы о том, почему сны зовут его вернуться.
Облако пыли поднимается над раскрывшими недра страницами….
Брайан молча кивает своим мыслям – или все же ему? В его глазах словно играет солнце…
Дети уходят – оставляя Мэтту страницы с холодными словами, возвещающими о древней жестокости.
«Да не подумаешь ты вовек, что человек суть старейший иль последний из хозяев Земли; нет, не величайшая часть жизни он, и не одинок он в мире. Древние были, Древние есть, и Древние будут. Не в пространствах, ведомых человекам, но в углах меж ними, проходят они, безмолвные и первозданные, вне измерений, незримые для нас. Йогг-Сотот ведает Врата, ибо Йогг-Сотот есть Врата. Йогг-Сотот есть ключ и хранитель Врат. Минувшее, настоящее и грядущее — что было, что есть, что будет — все едино в Йогг-Сототе. Ведомо Ему, где Древние являли себя во времена минувшие и где явятся они вновь, когда завершит круг оборот свой. Ведомо Ему, почему никто не может узреть Их, когда проходят Они. Порою могут человеки узнать о присутствии их вблизи по запаху их, диковинному для ноздрей и подобному таковому тварей первобытных; образ же их, неведомый для человеков, узнается порою в чертах тех, коих породили они средь рода человеческого. Ужасны сии для взора, и трижды ужасны те, что породили их; но и слуги их подобны всплеску от брошенного камня тем, сколь отличны они от истинного облика человеческого и дивные идолы — от образов без вида иль материи, каковым обладают Древние. Они проходят незримо, они проходят порочно в местах уединенных, где молвится слово и проревет обряд в сезон свой кровавый, отличен коий от сезонов человеческих. Ветры рокочут гласами их; Земля беседует с разумом их. Они изгибают лес. Они подымают волны. Они разрушают град, но ни лес, ни океан, ни град не узрит длани, коей поражаем. Кадафь в хладной пустоши ведает их, но кому из человеков ведома Кадафь? Ледяная пустыня юга и затонувшие острова в океане таят каменные склепы, на коих высечена их печать, но кто узрел глубинный ледяной град с запечатанною башнею, увитою гирляндами водорослей и прилипал? Великий Ктулху — двоюродный брат их, но и Он ныне не лучший соглядатай за человеками. Йа! Шуб-Ниггурат! По нечестию их познает их род человеческий,
и проклятие их запятнает Землю. Длани их навеки на гортанях человеческих, от начала времени познанного до конца познания времени, но ни единое око не узрит их; дом же их — подле твоего укрепленного порога. Йогг-Сотот есть ключ к Вратам, чрез кои встречаются сферы. Ныне царит человек там, где они царили; но вновь воцарятся они вскорости там, где царит он ныне. Лето станет зимою, и летом зима обернется. Ждут они терпеливо и стойко, ибо воцарятся они здесь вновь.»…***
Даг все же поднял нож.
Их загнали в овраг, как зайцев. Да, машин горела – задумка с канистрой, которую предложил Томми, себя оправдала. Да, кровь водителя стекала с зажатого в руках лезвия. Пусть обычного человека – но все же отдавшего свою преданность «Аисту»
И мальчика они отбили – ещё одного, кого отправили по знакомому маршруту. Похоже, былые воспитатели не теряли надежд подчинить Атрибуты – даже год спустя…
Но сейчас на склоне стоял мистер Харлоу, ранее заведовавший столовой их тюрьмы. И его улыбка не предвещала ничего хорошего.
Даг и Томми могли бы рискнуть на открытую схватку с обычными людьми – но против существа, надевшего маску воспитателя, их силы не значили ровным счетом ничего.
Вой прервал ночь и стер с лица Харлоу улыбку.
И тут же лес заполнили крики.
Крики боли и ужаса, вызванного серыми тенями, бесшумными, как сама смерть.
Тенями, оставившими после себя лишь разодранные на куски останки.
Харлоу обернулся, поднимая руку – и радужный ореол заставил мальчишек зажмурится. Даже волки отступили перед неестественным светом.
Кроме одного.
Молодая волчица уверенно прыгнула вперед и её слепые глаза словно впитали льющийся свет. Удар сшиб воспитателя и Дагу показалось, что все заполнил страх и ожидание. Мир потемнел и сжался до размеров черной точки.
Хриплое дыхание Томми и незнакомого мальчишки возвестило, что все кончилось. Волки ушли. На склоне остывало тело Хароу – с вырванным горлом… но что важнее с вырванной сущностью.
Сущностью самой Радуги.
Они молча выбрались. Прошли до самой догорающей машины.
Волки не пощадили никого из сопровождающих. Даже дверцу машины отодрали и исцарапали когтями эмблему. Даг посмотрел на чудовищные полосы и недоуменно покачал головой. Тигр, наверное, и тот не мог похвастаться такими когтями.
Удар перечеркнул нарисованного Аиста, словно волки тоже имели свой счет к их палачам.
Или просто ненавидели птиц?
Как тебя зовут? – спросил Томми спасенного мальчишку, просто чтобы нарушить тягостную тишину.
- Этан…
***
Все не то.
Лепестки роз и хризантем увядают на исчерченном мелом полу. Ребекка сидит в центре фигуры и следит за тихим дрожанием свечей.
Но нет – сны не сбываются. Цветы на дощатом полу не похожи на бесконечное поле звездного света из её снов. И не звучит неразборчивая, но чарующая песнь. Не стоит вдали знакомая фигура.
Все её колдовство не способно докричатся до Доминика.
Она вскидывает голову к высокому потолку и снова шепчет теням те же вопросы.
- Что ты хочешь от меня? Почему не оставишь?
Догорающие свечи и умирающие цветы молчат. Они не знают ответа – или не хотят им делиться?
Внезапно Ребекка поднимается на занемевшие ноги. Пламя свечей вздрагивает.
- Я зову хранителей Цветочных Полей, - говорит она слова, пришедшие в тех же снах. Слова силы и власти, слова древней тайны. – Услышьте меня, ведающие мирами и душами.
Ночь за замшелыми стенами словно подступает ближе, прислушиваясь к творящемуся колдовству.
- Я зову хранителей Хризантем Луны и Звезд, - приказывает Ребекка и огни свечей начинают отливать молочным блеском. Силы спешат, силы идут на зов.
- Я зову Песнь Розы и прошу наполнить меня, - произносит девушка третьи слова и тишину сменяет легкая мелодия клавесина и флейты. В ней тоска – и неизбывная надежда.
- Всеми таинствами ночи и своим родством я зову Доминика Журде, моего брата по крови и душе…
Накопленная мощь с легким треском исчезает. Секунда и она вновь обычная девушка в окружении ритуального убранства. Тень не пришла на зов, песнь умолкла...
Внезапно глаза Ребекки широко раскрываются. Разбросанные лепестки собрались в дальний угол и каллиграфическими буквами французского вывели одно единственное слово.
- Скоро…
Автор
Тема: Набор в игру (Прочитано 2033 раз)