Имя: Профессор Родриго де Гуадалете (Prof. Rodrigo de Guadalete)
Возраст: что-то в районе 60-ти, если судить по внешнему виду; официальные паспорт, как кажется, подтверждают это наблюдение.
Внешность: Сеньор Гвадалете - безупречный джентльмен чистых испанских кровей, без малейшей примеси низкопробной индийской грязи в облике или манере держать себя. Его говор звучит вкрадчиво и лощёно, - лишь слегка по провинциальному, - так, что о нём можно подумать, что один из немногих оставшихся в правительстве представителей старой гвардии некоронованной землевладельческой аристократии. Ну, один из тех утончённых владетелей обширных плантаторских угодий в плодородных центральных регионах Сан-Кристобаль, что некогда избавили страну от короля и подарили ей Первую Республику, что живут в блаженстве и неге посреди живописной зелени, в своих маленьких дворцах-фазендах, и перед коими их пейзане-арендаторы до сих пор ломят спины и снимают шляпы.
Профессор одет несколько старомодно, в чём-то англофильски, - и, конечно же, весьма и весьма богато. Его привычный гардероб: это длиннополый эдвардианский костюм, поверх которого накинуто практически сияющее щелоковое, светло-бежевое пальто. Профессор носит его постоянно, предпочитает не стеснять свои руки его рукавами, - так что то весит на его плечах подобно плащу. Причина? Быть может, так ему удобнее обращаться с дорогими сигарами, кои есть его постоянные спутники и его импровизированная дирижерская палочка тогда, когда ему размашистым жестом надо подкрепить какое-то из своих изречений или советов. Или же, он просто любит демонстрировать миру свои изумрудные запонки в виде павлиньих перьев. Они, а так же его тросточка красного дерева и инкрустированной золотом слоновой кости с набалдашником, выполненным в виде, опять-таки, павлиньей головы, - стали, прямо-таки, фирменным знаком Гуадалете в правительственных кругах, вкупе с поводом для пересуд на тему какой же он мот, и как любит тщеславиться своими доходами, явно превосходящими зарплату скромного академика.
Глаза доктора постоянно прикрыты черными стёклами очков немного старомодного типа, - таких, что закрывают его глазницы не только спереди, но с помощью дополнительных сегментов так же и с боку. Профессор всегда извиняется за них, что он не может снять их даже на правительственных собраниях и заседаниях кабинета министром, - но он ничего не может поделать с этим, больные глаза, знаете ли. Слишком яркий свет для них мучителен. Кожа Родриго чрезвычайно светла и гладка, даже для спаньярда, он блондин, с редкими для этих мест и для его почтенного возраста светлыми волосами, лишь слегка тронутыми на висках сединой. Опять-таки, в несколько старомодном стиле, - резко контрастирующем с потными лысинами и короткими военными стрижками всего остального окружения президента, - профессор носит свои волосы отпущенными достаточно длинно, почти до плеч. Это так же придаёт ему какую-то дополнительную патину времён куда как более аристократических, высокосветских и правильных, времён, когда гидра социалистической революции ещё не подняла свою уродливую голову над Сан-Кристобалем. Иногда президент даже шутит, что если не за его необычайные познания в области политической экономики, правящей партии стоило бы держать старину Родриго в правительстве просто как напоминания об этих чудесных временах, кои режим такими тяжкими усилиями пытается вернуть.
Когда он маг, среди других наследников атлантов, а не при дворе спящего тирана, профессор, бывает, сохраняет при себе этот свой блистательный плащ сановника. Он лишь искривляет свою мягкую улыбку в гримасе сордонистического презрения, тона его роскошных одеяний обращаются тенью, а его широкий, помпезный галстук наливается кроваво-алым багрянцем или же оборачивается цветом пепла. Но не всегда. Иногда доктор полагает для себя целесообразным скинуть свою мирскую мантию, и встать перед другими как он есть. Тогда: кисти его рук, его лицо, шея и верхняя часть торса белы и подобны кости, - вся остальная его плоть, даже те её части, что наиболее потаены, что наиболее хранимы, есть карта и атлас всей той боли, истязания и уничтожение, что, наверное, только и способно перенести человеческое тело. Его живот и конечности покрыты, казалось, тысячью шрамов: какие-то из них совсем новые и ещё кровоточат, другие - стары и застыли в страшных и уродливых очертаниях. Поверх и под этим узором резчика, простирается второе полотно: десятки, если не сотни татуировок. Одни совсем маленкие, - какое-то слово, литера атлантического языка или же нумерал. Другие, - обширные и подробные рисунки, коим позавидовали бы моряки и преступники восточных морей. Какие-то из татуировок сделаны поверх шрамов и сияют свежей краской, какие-то уничтожены шрамами почти полностью и практически неразличимы, некоторые сделаны поверх других, как кажется, без всякого предварительного расчёта и дополняющего друг друга смысла. Глаза доктора красны и пылают как очаги первозданного зла, его волосы спутаны и развеваются за его плечами подобные змеям. Когда он говорит, это более не мелодический говор учёного. Он или ревёт, или стонет, как что вопли призраков и созданий иных, далёких сфер вторят ему. Либо же его голос - почти шёпот, полный как равно и сбивающих с толку пауз и оговорок, богохульств и непристойностей, так и схоластических оборотов, высокопарных выражений и менторского снисхождения. Таким Родриго совсем не напоминает хитрого советника правителя страны, - форменный демон Пандемониума, тень Стигии, вступившая в этот Падший Мир: тот от кого или бегут, или к кому взывают за откровениями.
История: На протяжении последних нескольких лет профессор Гуадалете отошёл от преподавательской практике. Хоть Родриго по прежнему сохраняет кабинет с именной табличкой в лабиринте комнат и переходов старинного главного здания Королевского Университета Сан-Кристобаля, а так же периодически появляется в профессорском клубе, дабы пропустить стаканчик другой с парой приятелей, - доктора, скорее чем где-либо на кампусе теперь можно встретить в просторных залах для совещаний и затемнённых кулуарах президентского дворца. Да-да, доктор, как кажется, во всём отрёкся от возвышенных исканий и мечтательных взоров в даль кабинетного учёного, в пользу вполне осязаемых достояний и мирских лавров политического оппортуниста. Его вхождение «во власть» был возвышением столь быстрым и столь беспрецедентным, что воистину его можно сравнить с восхождением нового светила. Тем не менее, то, должно быть, была одна из этих затменных, затаённых звёзд, скрытых от неподготовленного и несведущего взора вуалью солнечных ветров и искажений космического пространства, так что её могут наблюдать приборы лишь самых пытливых и старательных астрономов. Правда то, что доктор обладает властью. Правда и то, что мало кто догатывается о пределах его влияния и могущества: о том, сколь во многом политический курс нынешнего правительства избран и приведён в жизнь по его указке и при его участии. Он ваш типичный серый кардинал. Тень за троном: незаметная сама по себе, но таящая в своём непроглядном лоне все те ниточки, все те колёсики и заводные шестерни, что приводят коронованных марионеток и их министров в движение.
Как это случилось? Как Гуадалете стал тем визирем, кои он есть? Трудно сказать. Как люди обретают власть? Как маги обретают власть над Спящими? Ответ на этот вопрос может быть как простым, так и весьма сложным, детальным и многоплановым. Краткая версия выглядит примерно так. Эль Президенте требовалось чем-то подтвердить свои горячные обещания, которые он налево и направо раздавал всем и всяческим классам общества, что он выведет страну из экономического кризиса, куда она пала, - по крайней мере по утверждению самого эль Президенте, - по вине свергнутого его хунтой правительства социалистов. Дабы показать газетчикам, что он совершает какие-то движения в эту сторону, новый правитель страны собрал для себя и своего племянника, нового министра финансов, комиссию из советников экономистов, учёных мужей самой высшей пробы, - как и из национальных институтов, так и приглашённых экспертов из Испании и Соединённых Штатов. Доктор впервые вошёл во дворцы Партии и Правительства именно в качестве такого вот приглашённого эксперта: он не был даже председателем комиссии или главой одного из её многочисленных подкомитетов. Тем не менее, что-то отличало его от других школяров. Быть может, способность говорить с уже начинающим сходить с ума диктатором на его языке, буде она выражена просто во вкрадчивые, льстивых манерах прирождённого царедворца, или же в более опасном умении указывать на ближайшую тень или занавес с убедительным увещеванием, что за ней-то де и скрывается очередной предатель. Что там таится шторм, что оттуда будет разить меч Дамокла. Одним словом, не занимая какой-то особой должности в аппарате правящей партии или же в правительстве, доктор приобрёл завидное влияние в верхах, плотно опутав владетеля страны и его ближайшее окружение в невидимую паутину интриг и ложь о собственной незаменимости. Когда Президенту, старому солдафону лишь с некоторой претензией на лоск и принадлежность к высшему свету, требуется посредник ко всё ещё влиятельным кругам «толстых людей», старых землевладельцев, колониальных аристократов и финансистов, чьё состояние и могущество, как кажется, приплыло в страну ещё с первыми испанскими конкистадорами, - доктор, тот, к кому он обращает свой ищущий взор. Родриго улыбается и говорит, дайте мне несколько недель, пару раундов в конное поло, всё, - всё, в чём вы, сеньор Президент, испытываете нужду, - будет тогда найдено. У доктора даже есть излюбленное место для подобных разговоров со старыми денежными мешками. Загородный клуб «Совиное Гнездо», двухэтажное мраморное палаццо с видом на лазурное море и несколько сотен акров почти дикого леса, составляющих его «задний двор». Доктор, уж какими-то только ему ведомыми путями, - гордый обладатель пожизненного членства и золотого билета члена внутреннего комитета данного престижнейшего места отдыха.
Что ещё? Ах да, паранойя. Постоянное подозрение всех и каждого. Отчуждение одного человеческого от другого. Все низости человеческой подлости и порока, которые только возможны. Это те бедствия, которые, так или иначе, в той или иной степени, одолевают всю правящую страной элиту, а вместе с ней и всех тех лакеев, палачей и громил, что состоят у неё на зарплате. Если прежде всего Родриго был нужен Президенту и его внутреннему кругу в качества посланника к «старым деньгам», то теперь он, - вечно улыбающийся, вечно вне подозрения, - та связующая нить, что удерживает их всех между собой… или скорее на должном расстоянии друг от друга. Когда труба зовёт, он атташе к офицерскому корпусу, откуда всё чаще раздаётся ропот на счёт того, что Президент забыл, кто он и откуда, и в погоне за одобрением высших классов пренебрегает той самой армией, что некогда на своих штыках подняла его на тот трон, что он ныне занимает. Когда в том есть нужда, - а оная нужда постоянна, - только он способен унять беснующегося зверя правсоюзов и убедить грязную чернь потерпеть ещё, а затем ещё и ещё… Ну, или, по крайней мере, через вовремя и должным образом предложенную взятку правсоюзным лидерам и агентам провокаторам сделать так, что возмущение народного гнева удастся подавить малой кровью. Хех, когда надо, де Гуадалете даже говорит с Церковью. Чего там, может быть коммунистические газеты и стараются убедить нас всех в том, что правящая Партия – это крепко сбитая фашисткая машина, чудовище-Левиафан, волочащее страну прямо в адское пекло, и железная хватка, вытягивающая из неё все жизненные соки… Но если бы вы знали этих фашистов так, как знаком с ними наш скромный профессор экономики, то вы бы видели сколь разрозненная и фракционированная шайка они на самом деле есть: величайшие усилия его как миротворца требуется для того, чтобы они просто не начали рвать друг другу глотки.
Итак, незримый и вездесущий, Родриго де Гуадалете, сам тень, крадётся в тени каждого и всякого из столпов нынешнего режима. Он ждём своего часа, когда-нибудь, - когда всемогущий эль Президенте и его министры, один одиозней другого, изживут свою полезность для его Великой Работы, - он, доктор, низвергнет их все, эти столпы, и учредит на их фундаменте новые троны и башни владычества. Путь к Импириуму долог и извилист: как кажется, даже это правительство алчных лжецов и туповатых тиранов, имеет какое-то своё высшее предназначение на пути к нему. В конце концов, как иначе Спящие могут быть приведены к блистательному, пробуждающему рассвету, если только не чрез ночь пронзающих душу воплей и зубовного скрежета? Чернокнижники знают, что ничто, из подлинного ценного не может быть взято без страдания. Это неблагодарная и нелёгкая работа заставлять других страдать на пути к улучшению, - она тем более не легка, когда твой пациент эта целая нация… Но кто же должен её делать, м-м?
Добродетель: Надежда. Мир за пределами воображения. Империя Таинства, лишённая всякого изъяна и громогласная в своём неоспоримом совершенстве. Мир, где меч будет служить лишь добродетели, где всякий будет сыт и всякий будет единовластным владельцем труда рук своих. Всякая боль, всякий недуг будут тогда лишь чем-то проходящим: горнилом для выплавки и улучшения блаженных. На пороге этого Золотого Века будут стоять маги Орденов Пентакля, и они низвергнут жестоких богов-тюремщиков с Небес и насытят себя на пиру из их плоти. Час того торжества далёк, но он придёт, а до тех пор стремление к нему в душе Родриго не иссякает ни на минуту.
Порок: Гнев. Все, кто стоят на пути этого светоносного будущего должны быть уничтожены. Их кости разбиты в невесомый прах, их души исторгнуты в воющий водоворот демонов, в небытие, кровь их жизнь пролита на глухую к их причитаниям и мольбам землю. Родриго уничтожит старый мир, дабы воздвигнуть новый. Он - бог разрушения в этом своём аспекте: как может быть он осмотрителен или сдержан в том, на кого и в какой степени падает его гнев?
Shadow Name: Тервинг (Terving)
Real Name: something simply, something no one does know or care or ever did;
<character sheet under construction>
Other notes:
Pacts with otherworldly beings. [MtAw - Summoners, Ch. 5].
1. Pact with Aletheian of Political Strife (Eris, as Greek goddess of discord):
Request: Major Investment (+3 dots of Politics).
Cost:
Medial Endeavor (nightly thaumaturgic ceremonies once or twice in the month…),
Minor Life (…on which sacrifices of blood, or wine and incense took place),
Minor Forbiddance (must not tarnish the name of the goddess or use it in vain).
Term: Major Term (a year and a day)
Forfeiture: Major Boon Companion (the professor’s young trophy wife, Eva)