Казалось, что попав в комнату-без-дверей, команда моментально утратила всякий интерес к персоне Уильяма. И попытки ответа на вопрос что же тут происходит ничего толком не прояснили.
"Да они, мать их, издеваются! — кипел от негодования Уилл, чувствуя что уголки его губ вот-вот готовы пойти вверх в одной из тех улыбок, которые описываются как «не предвещающие ничего хорошего»: — Какой ещё Барри?! Не было с нами за столом никакого Барри! Что за выживший?! И при чём тут ХОМЯК?!"
А когда Лукас Кейн достал из своего рюкзака СЕРДЦЕ, приговаривая "не думайте, что мы культисты или живодёры, но…" лишь лёгкий шок удержал федерала от того, чтобы перестрелять психопатов на месте… впрочем, затем он всё же понял, что сердце — не человеческое, а скорее говяжье или кого-то в этом роде. Но осадочек остался.
Дальше было чуть лучше: Брендон, конечно, поминал какую-то Джулию, которая, видимо, определённым образом приходилась "родичем" этому самому Барри, но Уилл вспомнил, что слышал о ней ещё до того, как темнокожего увела Опергруппа. Попытка двух Роджеров проломить стену имела под собой хоть какой-то понятный смысл. А Энжел Сайкс…
Что ж, что именно этот тип будет самой крупной занозой в его заднице, Уилл понял ещё тогда, когда "англичанин" стал давить на "офицер, а чего именно вы от нас добиваетесь?" Тот факт, что дом был оформлен именно на него, и именно там собирались остальные освобождённые говорил о том, что Сайкс играл роль лидера группы. Да и тюрьма в его досье неспроста отличалась от тюрем других.
"Что ж, по крайней мере у него есть стиль", — признал Уилл, смотря за допивающим чай подозреваемым.
— Я бы не характеризовал себя "в курсе", — ответил он, стараясь придать своему голосу ту отстранённо-формальную вежливость, которую слышал у Энжела. — Вы понимаете, искусство расследования требует восстановления полной картины произошедшего в деталях, а пока я услышал лишь примерное описание ситуации и несколько отдельных… эпизодов. Я бы хотел услышать историю. Не поделитесь? От начала и до конца.
В голове же у него сейчас немного запоздало билась совсем другая мысль: "Сердце! Вырезанное сердце! Я на верном пути!"
Руку с пистолета он так и не убрал.