Печать

[Sar]

Очень жаль.

[Samouse]

Перед тем, как выкладывать Главы III и VI "Чадры ночи", хочу забежать немного вперед.
Дело вот в чем. Прошлым летом, уехав отдыхать, я обнаружила, что не взяла с собой ни на каком носителе качественный скан оригинала "Veil of Night". Чтобы не ломать глаза, пришлось искать альтернативу - возможно, к лучшему, ведь даже в самой интересной, но монотонной работе самый хороший [для меня] отдых - это переключение. Результат - сейчас у меня помимо "Чадры..." готов черновой перевод еще одной небольшой книги по Темным Векам, "Liege, Lord, Lackey" - про сторонников и союзников сверхъестественных существ Мира Тьмы, добровольных и вынужденных. Кроме того, в книге особняком стоит довольно емкое описание так называемой "деревенской магии", или ведовства. Сейчас я ее загоняю в электронный вид и начну выкладывать по завершении "Чадры..."

[Samouse]

Глава III. Под сенью полумесяца

И восток, и запад принадлежат Аллаху. И куда бы вы ни повернулись, обратитесь к Аллаху. Воистину, Аллах – всеобъемлющий, знающий [все].
Коран, сура 2:115

Приветствую тебя, читатель.
Я зовусь Абу Фахим Катебом; это не полное мое имя, а мои собратья в Аширре знают меня под иным именем. Но я пишу эти слова в своем путевом дневнике по повелению моего сира, который желает сохранять свою (и мою) анонимность в подобных делах. Я составляю свой отчет в первую очередь для пользы моего сира, но верю, что мои странствия и полученный опыт пригодятся и другим членам Аширры и даже всем прочим каинитам. Мой сир милостиво нарек меня почетным прозвищем «отец знаний», чтобы я не был известен своим читателям под единственным именем, как бедняк, носящий последнюю худую рубаху.
Возможно, читатель, тебе будет полезно знать обо мне больше. Я принадлежу к Бану Хаким, или, как говорят на языках Европы, к клану Ассамитов, точнее, к его касте визирей. При жизни я был торговцем и усердно приумножал благосостояние своей семьи. В посмертии я пекусь о нуждах моего клана с тем же тщанием. Мы не только должны одеваться, вооружаться и обитать в убежищах соответственно нашему положению; у наших колдунов есть и определенные магические нужды, а еще не стоит забывать о необходимых пожертвованиях и общественных работах, справедливо возлагаемых на нас законом Мухаммеда.
Я принадлежу к секте Аширра и исповедую ислам. Я понимаю мудрость слов, поведанных Мухаммедом Сулейману ибн Абдулле. К стыду своему, я не могу причислить себя к самым набожным каинитам. Я верю, что Бог поймет и ограничения, налагаемые на меня моей сутью, и обстоятельства, сложившиеся в ходе исполнения мною моих обязанностей. Я еженощно молюсь и совершил ритуальные паломничества. Я соблюдаю пост так строго, как могу, чтобы при этом не причинить вреда своим знакомым из числа смертных, интересам своего клана или себе самому. Я не верю, что мы прокляты и потому отпали от милости Бога. Пророк нес слово ислама всем без исключения, не только смертным мужчинам и женщинам. Да и то – разве не несут эти смертные на себе собственные проклятья, вот хотя бы краткость того кусочка времени, в которое они могут следовать учению Пророка? Нет, конечно, и хотя я борюсь с несовершенством своей души не меньше, чем любой член Аширры, у меня нет сомнений: в Саду Господнем найдется место и для таких, как мы.
Я опишу для тебя, читатель, свои странствия по известному миру – по тем областям, что осенены светом учения Пророка. Я буду путешествовать верхом на лошадях и верблюдах, на корабле и в караване, и расскажу тебе о городах, о тех, кого встречу в них, и о чудесах, которые увижу. Я не буду упоминать обо всех мельчайших деталях сделок – то, что потребуется моему сиру, записано в наших амбарных книгах. Надеюсь, что ты, читатель, используешь этот дневник, чтобы твой собственный путь в ночи стал безопасным. Стезя торговца и так-то не бывает скучной, а странствия – спокойными; но для тех из нас, кто умеет видеть многое, эти ощущения еще острее. Мои друзья высказывали осторожные слова о том, что своей писаниной я помогу моим врагам даже больше, чем товарищам. Отвечу на это, что ет у меня врагов, которым я желал бы смерти, и когда существование мое подойдет к концу, я не убоюсь.
Странствуй спокойно, читатель, и будь благословен.

Абу Фахим Катеб,
17 июня 1194 года

[Samouse]

Аль-Андалус

Для тебя, читатель, путешествие начнется в славном городе Гранада. Я, конечно, отправился в путь намного раньше, но не вижу смысла перегружать живописание моих странствий. Довольно будет и рассказа о моем пути из одного конца исламского мира в другой. Время, которое я провел, любуясь красотами сельской местности, кому-то может показаться растраченным попусту, но у меня-то его запас, к счастью, не ограничен.
Разнообразие пейзажей и погодных условий в аль-Андалус ошеломляет меня. Моя родина – обширные пустыни Аравийского полуострова. Много времени я провел в горах среди лесов, и сам видел стволы сосен, дубов, пробкового дерева, которые пошли на строительство моего корабля. Там, где нет деревьев, крестьяне выращивают зерно и откармливают скот на пастбищах. На плоскогорьях они возделывают оливковые сады, пасут овец и коз, отсылая излишки в крупные города, расположенные на берегах рек в глубине страны.
Одним из таких городов и является Гранада, угнездившаяся возле слияния реки Хениль и ее притока Дарро. Ниже по течению Хениль, в свою очередь, впадает в Гвадалквивир, на берегах которой стоят другие великолепные города аль-Андалус – Кордова и Севилья. Мирная андалусская пастораль оказывается обманчива, ведь в городах, как меня предупредили, нет конца беспорядкам и розни. Прошла едва сотня лет с тех пор, как племена берберов, бушевавшие в марокканских пустынях, породили халифат Альморавидов, собравший воедино остатки династии Омейядов. Как повелось исстари, эти варвары-захватчики (пусть набожные, но все же варвары!) размякли и разжирели на изобильных плодах аль-Андалус; если бы я провел здесь больше времени, я стал бы праздным и сам. Какие-то десятилетия назад Альморавидов сменили Альмохадцы, их собратья по племени и столь же яростные, как те, кто пришел сюда несколько поколений назад. Они сошли с вершин Атласских гор, что в Магрибе, подобно селевому потоку. Хотя им удалось с легкостью одержать верх над династией Альморавидов, сейчас они все еще борются с более деликатной задачей: изничтожением мелких князьков и султанов, забравших в руки власть с упадком Альморавидов и вовсе не желающих расставаться с нею. Эти земли были населены все время в известной истории, а в свое время были вновь освоены римлянами, а после арабами – и ни один из этих народов не поддался бы покорению.

Гранада, 19 июня 1194

Я прибыл в Гранаду уже после наступления ночи; и я, и два моих спутника ехали верхом на огромных белых андалусских конях, которыми эта земля гордилась столетиями. Эти животные сильно отличаются от тех, на которых мне приходилось скакать по пустыням в молодости. Их изогнутые шеи и крепко сбитые тела говорят о силе и резвости, тогда как наши изящные арабские скакуны славятся грацией и скоростью. Их копыта небольшие – так легче найти точку опоры на скалистом склоне холма, и неширокие, ведь им не надо ступать по глубокому песку. Итак, эти лошади идеально приспособлены для жизни на своей родине, и я с радостью обнаружил, что купить их можно по разумной цене – ведь сейчас тяжелые кони нужны воинам. Выезженные лошади, когда-то любимые греками, персами и римлянами, отлично подойдут торговцу любого положения. После всех своих закаленных в боях предков моему мерину пришлось нести на себе более опасного хищника, чем любой воин (если я и зазнаюсь, то совсем чуть-чуть).
Мои спутники – ансары, и каждый отличился долгой и верной службой. Первый, Санжар, происходит из Персии, из семьи писцов. Его обязанность – вести подробные записи всех наших сделок, а в этом путешествии он еще и общается с теми торговцами, с кем не удастся встретиться ночью или кому заключение сделок в темное время суток покажется слишком подозрительным. Он не торговец по призванию, но хорошо соображает в подсчетах и при должном руководстве со всем справится. Второй мой спутник, Кариф, – телохранитель, но занимается не только безопасностью моей персоны, но и поиском и управлением командой корабля и любыми другими наемниками, которые нам понадобятся. Я не сомневаюсь, что однажды он присоединится к касте воинов нашего клана, и надеюсь, что тогда он, как и я, будет вспоминать странствия со мной с теплом в душе; в эти жестокие времена так мало мостов осталось между визирями и воинами.
Оба моих помощника набожны – других я не стал бы держать подле себя. Это связано не только с тем, что они разделяют знание моей сущности и цели этого долгого путешествия; также и мое знание того, что оба они – достойные сыны ислама, может оказаться существенным фактором самоконтроля, если моя борьба с внутренним Зверем станет трудной.
Большая часть Гранады расположена между руслами Хениль и Дарро. В черте города копыта наших коней зацокали по булыжникам мостовой. Здания, нависающие над улицей, заслонили нам вид высокого плато к югу, за Дарро. Кажется, на самом плато происходит какое-то действо, мечутся огни, отбрасывающие длинные тени на высокие каменные стены. Я не ожидал увидеть здесь такие укрепления, но с расспросами можно и подождать. Нашим первым делом будет получение доступа в сукв.
В большинстве городов сукв обнесен стеной и по ночам охраняется стражей. Для меня это представляет некоторое неудобство, поскольку я вынужденно путешествую под покровом тьмы, если, конечно, не желаю прибыть бесцеремонно завернутым в ковер или упрятанным в сундук; такова цена, которую я плачу за бóльшую сохранность моих товаров. Зайти в сукв после наступления ночи все же возможно – ведь караван может задержаться в пути из-за сломанного колеса, а самые нужные товары требуется доставить на прилавки независимо от положения солнца на небосклоне. Однако появление новых купцов после заката – дело необычное, и я волей-неволей уже привык иметь при себе правдоподобные бумаги всякий раз, как я въезжаю в какой-нибудь город. На этот раз бумаги подтверждали мой статус уполномоченного агента моего сира в его деловых вопросах: это называется мудараба[1] , или, как говорят в аль-Андалус, комменда. Мой сир не владеет собственным складом в сукве Гранады, и при мне в эту ночь не было ни единого товара, и все же эти грамоты, составленные по всем правилам, давали мне законное право находиться в этой части города. Охранник, наскоро просмотрев мои бумаги и окинув взглядом меня самого, оценив столь же бегло моих спутников и наших лошадей, благоразумно привел капитана стражи, который велел пропустить нас, снабдив отеческим советом о том, что странствовать в столь позднее время небезопасно. С этим я согласился.
Огромный двор в центе суква, куда днем люди приходят, чтобы купить товары, и где торговцы заключают сделки, ночью пустует – только шатры и прилавки постоянных торговцев стоят, ожидая рассвета. Остальное место на обнесенной стенами территории занимают обширные склады. Некоторые из них принадлежат семействам купцов или деловым предприятиям. Другие – собственность местных властей, сдающих их внаем и зачастую отдающих собранные деньги на благотворительность. Сами склады заперты и темны, но на их вторых этажах мелькает свет. Там, наверху, обустроены вполне удобные комнаты для странствующих купцов, и именно здесь я, ввиду известных обстоятельств, веду большую часть моих дел со смертными торговцами. Кариф договорился насчет комнат для нас, и мы сделали вид, будто собираемся улечься спать. Оставив в нашем жилище Санжара прикрывать тылы на случай всяческих расспросов, я и мой телохранитель перелезли через стену суква и углубились в ночную тьму, направляясь на юг.
Пересечь Дарро оказалось весьма легко. Неширокая, ленивая речка во многих местах перекрыта мостами, а то и зданиями, выстроенными прямо над ее руслом. Вдоль берега привязаны маленькие лодчонки – они обеспечивают легкое перемещение массивных грузов по этой части города днем – и позволяют незаметно переправляться на противоположный берег по ночам. Мы с Карифом воспользовались одним из мостов и продолжили путь по улицам города в направлении плато, проходя мимо обнесенных стенами с запертыми воротами жилых общин, в окнах которых изредка мелькал огонек, зажженный каким-нибудь усердным ученым мужем. Когда же мы начали подъем по крутой тропе к верхушке плато, я подумал, как хорошо было бы взять с собой наших коней – к тому времени, как мы достигли вершины, на моих бровях, должно быть, скопился кровавый пот, что выглядело непристойно.
Путь наверх сурово охранялся – что неудивительно, ведь возводимые там укрепления были явно военными, и мне пришлось употребить немало льстивых слов, чтобы представиться запоздавшим торговцем со срочной посылкой для квартирмейстера. Наконец забравшись на плато, мы с удивлением оказались в самой гуще людей, снующих туда-сюда под светом факелов. Как я и надеялся, там, где ночью кипит жизнь, обретаются и каиниты. Осторожно и должным образом представившись, я предстал перед султаном Гранады. К моему удивлению, он знал и мое имя, и род занятий, и, похоже, рад был видеть меня.
Церемония представления прошла как-то странно. Как того требует обычай, я назвал свое полное имя и происхождение в соответствии с традициями Аширры. Мой хозяин же, пользуясь своим правом, представился без почестей и упоминания рода, назвавшись просто Бадром из Кабилат аль-Хайял, потомком Ласомбра. Султан прибег к своему умению управлять тенями, чтобы укрыть свой лик тьмой, полностью скрывшей его черты. Когда с церемониями было покончено, султан Бадр и я, вдвоем, прошли в меньший зал, где на всех доступных поверхностях были разложены карты окружающей местности. Здесь он объяснил мне и свою потребность в укреплениях, и удивившую меня нужду в моих советах. Как оказалось, султан – стойкий приверженец ислама – намерен сделать все, чтобы аль-Андалус не попала в лапы христиан. Его смертным союзникам нужно противостоять не только армиям христиан, но и отражать нападения других лидеров-мусульман, считающих себя более достойными роли предводителя в священной войне против неверных. Поэтому султану требовалось мое мнение о том, как лучше всего снабжать подвластные ему войска в случае военных действий или осады.
После нескольких часов изучения замечательных карт султана, я высказал мысль о том, что товары следует перевозить мелкими партиями вдоль побережья, а затем уже незаметно поднимать в горы и дальше, к верховьям Хениль. Удовлетворенный моим мнением, султан Бадр пожелал мне доброй ночи и напоследок сказал, что грядущая битва потребует веры и набожности от всех правоверных мусульман. Он также заручился помощью моей, а заодно и моего сира, на тот случай, если война придет в Гранаду.
Уже расположившись в своих комнатах перед самым рассветом, я осознал, что за всю ночь не увидел ни единой части тела султана, кроме ухоженной тонкой руки, мелькнувшей во взмахе рукава, а все, что услышал от него, было произнесено тщательно изменяемым голосом, даже когда он обращался ко мне с самой своей эмоциональной речью.
______________
[1] См. раздел «Управление торговым караваном» в Главе V.

[Samouse]

25 июня 1194

Мы провели в Гранаде несколько ночей, договариваясь о доставке товаров вниз по течению Хениль к ожидающему нас кораблю. Это оказалось сложнее, чем могло бы быть, поскольку у нас нечем было торговать, а имевшихся у нас при себе монет вряд ли хватило бы, чтобы приобрести бумагу и мыло нужного качества. Вместо этого мы имели при себе долговые расписки на товары, оплату которых в будущем гарантировала репутация нашего торгового дома. В нашем путешествии, среди прочего, мы намеревались оплатить несколько таких бумаг, выданных нами раньше. Общие принципы законов ислама позволяют вести дела столь удобным способом, хотя некоторый риск все же неизбежен.
На протяжении этих ночей мы не встретили ни единого каинита, кто бы не принадлежал к Аширре и не был ярым сторонником султана Бадра (а наверняка еще и его потомком). Кажется, фанатизм султана разохотил вампиров–христиан, а также иудеев или просто неверующих, селиться в его городе. Возможно, это была мудрая идея: если война подступит к Гранаде, небольшое число обитающих в городе каинитов не ослабит его защитников-людей. Заодно мне стало абсолютно ясно, что смертные союзники Бадра не просто готовятся защищать город. Они активно противостоят местным мусульманским группировкам, наслаждаясь междоусобицей и резней, впустую растрачивая силы и жизни правоверных, пусть даже и перед лицом надвигающейся христианской угрозы. Меня печалит то, что фанатизм султана на деле облегчит северным королевствам задачу завоевания аль-Андалус.

Кордова, 3 июля 1194

Мы выехали из Гранады верхом, большую часть пути двигаясь по берегу Хениль. Я не испытывал ни малейшего желания доверять свою безопасность какому-нибудь лодочнику и его подручным, поскольку всего в двух неделях пути меня поджидал собственный корабль с командой. Через неделю езды в потемках, когда наши лошади осторожно выбирали, куда ставить копыта на извилистой приречной тропе, мы отклонились к северу, перейдя через предгорья Снежных гор, и увидели раскинувшуюся на берегах Гвадалквивира великолепную Кордову. Сердце мое возрадовалось при виде знакомых минаретов и высоких стен, но вместе с тем я обнаружил, что город выглядит уже не таким чистым и нетронутым, как когда-то. Участки стен, не имеющие стратегического значения, стали разрушаться. Войдя в город, я заметил в тупиках улиц кучи мусора, а по сырым проулкам то и дело пробегали дети, явно осиротевшие. В гражданской войне, охватившей Кордову, несколько претендентов на престол халифа по очереди захватывали город: каждый хотел видеть его бриллиантом в короне своих владений. Тем не менее, Кордова кишела людьми – здесь могла бы обитать не одна дюжина каинитов.
Прокладывая себе путь к медине, мы почти уверились, что так оно и есть. Чудовища-вампиры таились в проулках, охотясь на сирот. Воины моего клана наблюдали с восхищением за городской стражей. Временами до моих чутких ушей долетали звуки музыки, извлекаемые гораздо искуснее, чем могли бы сделать человеческие руки. Во всей этой откровенной активности вампиров было что-то обескураживающее, но, как всегда, первой моей целью в Кордове была Великая мечеть в сердце города.
Омейяды выстроили Великую мечеть в конце VIII столетия. Это самое большое религиозное сооружение в исламском мире. Мой сир рассказывал, что был свидетелем закладки фундамента этого великолепного здания, и я завидую ему, ведь он получил шанс лицезреть столь важный исторический момент (уже не говоря о том, какие невероятные возможности открывались при этом событии для прозорливого торговца редкостями!) Священное строение представляет собой огромный прямоугольник, который можно, правда, обойти кругом за несколько минут. Войдя, я попал сначала в Патио-де-лос-Наранхос, или Апельсиновый двор, и глубоко вдохнул цветочный аромат, который испускали растущие здесь деревья, даже несмотря на то, что сами цветы с наступлением ночи свернулись в бутоны. С севера, востока и запада двор окружают крытые аркады, неосвещенные, но полные звуков дыхания спящих и бормотания молитв.
Я пересек двор с севера на юг и прошел в глубокое святилище со сводчатой крышей, поддерживаемой колоннами толщиной со ствол дуба, вырезанными из ценных камней: порфира, яшмы и мрамора самых изысканных оттенков. Случайный свет звезд или отблеск факела скользил по колоннам, высвечивая игру минерала в их толще. Я никогда не считал, сколько здесь колонн, и сегодня не собирался делать этого, но, подняв глаза кверху, в тусклом освещении я увидел, что колонны смыкаются, образуя арки, а над ними размещены еще колонны, и еще, и еще. Я остановился возле третьего михраба – молитвенной ниши с небольшой восьмиугольной выточкой, прикрытой целой плиткой белого мрамора. Здесь, среди византийских мозаик и инкрустаций золотом, я вознес молитву Богу, который позволил возвести здесь столь великолепное здание.
Я покинул Великую мечеть с легким сердцем, но вскоре вновь обеспокоился числом каинитов, встреченных мною на пути в сукв, к моему жилищу. Большинство их – как я рассудил хотя бы по их действиям и отсутствию манер, не прибегая к своим магическим познаниям – были молодыми. В сукв меня впустили без задержек: Санжар уже позаботился обо всех необходимых документах от моего имени. Я устроился поудобнее, намереваясь занять писаниной остаток ночи. Завтра я буду искать встречи с султаном Кордовы, почтенным арабом по имени Гилель аль-Масаари. Он появился в городе с первыми арабскими завоевателями в 711 году н.э. и убедился, что эти воины заглянут под каждый камень и ткнут факелом в каждый темный угол, чтобы уничтожить Гангрелов и Вентру, обосновавшихся здесь в правление вестготов. С тех пор он оставался могущественным султаном – по крайней мере, до сих пор, ведь сейчас каиниты бегают по улицам без всякой осторожности.

4 июля 1194

Этой ночью я вновь пришел на медину, где в тени Великой мечети и судов кади султан Кордовы собирает свой сумеречный двор. Самого султана я не встретил, да и не слишком-то на это рассчитывал. Его подручные выслушали мое официальное представление и в ответ приветствовали меня в городе. Если честно, я бы даже испугался, если бы этот древний каинит собственной персоной снизошел до обмена приветствиями с таким относительно молодым вампиром, как я.
Ночь при султанском дворе не пропала, однако, даром. Я познакомился с юной представительницей касты визирей по имени Энам аль-Димшак. Я договорился встретиться с ней на следующий вечер, чтобы обсудить дела и политику. Оставшиеся до рассвета часы я провел в компании смертных купцов, укрывшихся в сукве, уговорившись (вновь с помощью долговых бумаг) о покупке некоторых ценных вещей: вышитых тканей, выделанных кож и изящных ювелирных изделий, каким нет равных в мире, и о доставке всего этого на наш корабль.

[Samouse]

5 июля 1194

Сегодня ночью я вновь встретился с Энам аль-Димшак и обстоятельно с нею побеседовал. Я испытываю к ней глубокую симпатию, ведь она в этом городе оказалась в весьма сложном положении: одна из немногих членов Аширры, заинтересованных в сохранении мира. Она оказалась столь добра, что пригласила меня в свое убежище. Ее небольшой, уютный домик в обнесенном стенами квартале был украшен изнутри таким количеством великолепных ковров и гобеленов, что я не мог не признать присущий хозяйке очевидный талант ткачихи. Я не замедлил сделать ей комплимент, к ее явному удовольствию. Энам предложила мне одного из своих давних слуг, чтобы утолить голод, что еще больше расположило меня к ней: в путешествии не всегда бывает легко отыскать пищу, а в Кордове, полной хищников, я вообще не рассчитывал найти себе пропитание. Покончив с любезностями, я занял предложенное мне место и с легким восхищением стал внимать рассказу этой юной искусницы в дипломатии – осторожному, но страстному – о своем городе и его обитателях. Сам я в то же время подыскивал слова, которые помогли бы мне получить сведения о безопасном заключении сделок и одновременно расположили бы ко мне тех, кого мы обсуждали и с кем я позже поделился бы этой беседой. В благодарность за гостеприимство и сообщенные мне сведения я постараюсь обдуманно использовать ее добрые слова в своих делах в городе.
По словам Энам – да и по моим собственным наблюдениям – в городе появилось довольно много новых каинитов. Одни – пришлые воины, привлеченные сюда обещанием славной священной войны и непреодолимой жаждой крови. Эти драчуны в основном принадлежат к Аширре, но некоторые – явно шпионы с севера или из мелких соседних королевств. Кроме них в Кордову проникли несколько Маджанин и европейских Малкавиан. Для тех, кто хочет провести свою не-жизнь в этом городе, они являются самой тяжкой головной болью. Приход безумцев в таком количестве часто считается дурным знаком, предвестником надвигающейся беды. Конечно, их приезд сулит по меньшей мере перемены, и для самых нерасторопных каинитов они могут стать роковыми. С практической точки зрения, подобный наплыв вампиров ложится бременем на вроде бы большое население города и лишь увеличивает тот почти ощутимый страх, который овладевает смертными на пороге войны.
Когда я задал вопрос о большом числе местных каинитов, Энам аль-Димшак заколебалась, сказав лишь, что в последние ночи было обращено много смертных, как в ряды Аширры, так и вне секты. Она предоставила мне возможность сделать собственные выводы, и я пришел к таким умозаключениям: султан Гилель в своем сердце остается воином и вполне естественно, как властитель города, уделяет основную часть своего внимания военным нуждам. Быстрая смена смертных султанов и диктаторов на троне Кордовы – пожалуй, отупляюще быстрая для столь древнего каинита, как султан Гилель – привела к тому, что значительная часть его влияния улетучилась, а времени на то, чтобы собрать в кулак остатки, у него крайне мало. Все мы суть коварные хищники, и кое-кто из ночных обитателей города наверняка возжелал прибрать к рукам столько могущества, сколько сможет. Обнаглев, они стали открыто попирать права лидера в отношении Традиции наследства. Султан же, стремясь удержать то, что можно, предпочел молчаливо одобрять такое поведение, в надежде обратить чье-то непослушание в должок. Не думаю, что это мудрый ход, но я ведь не советник султана.
Прежде чем проводить меня на увлекательный, как мне было обещано, вечер поэзии, моя хозяйка попросила меня о весьма ценной, с ее точки зрения, услуге. Очарованный ее манерами, я согласился. Она попросила меня, чтобы я, если встречу римского каинита по имени Юний, не обсуждал с ним местную политику. Кажется, этот тысячелетний Вентру, сумевший пересидеть в городе нашествия и вестготов, и мавров, в последнее время увлекся исламом – но не как религией, что подвигло бы его принять новую веру. Скорее он проявляет чисто интеллектуальный интерес к искусству построения империй и считает, что наша вера, законы и сообщества стали мощной основой для государства, которое способно посоперничать величием с Римом. Юний потерялся в своих умствованиях и не осознает пока, что халифов и имамов вокруг – пруд пруди. Такое положение дел, однако, пока что устраивает его друзей и союзников из Аширры. Должен согласиться, что с чудачествами тысячелетнего мертвеца заигрывать не стоит.
Мы вышли в ночь, чтобы посетить чествование Айгара акху Кузмана, поэта, лишь недавно выпущенного из-под крыла сира. Необычное имя этого юного каинита выражает его почтение не своему сиру, а наставнику, смертному поэту ибн Кузману [1], почившему несколько десятков лет назад. Айгар, в то время еще юноша, был выхвачен из жизни Рай’ин аль-Фен, пребывавшим одновременно в гневе и панике оттого, что упустил шанс сохранить для вечности самогó великого сочинителя. К счастью для Аширры, ученик обладал бесспорным талантом, что, несомненно, признавал его учитель. Ибн Кузман был последним и самым почитаемым поэтом Кордовы; удачное смешение берберской, арабской и европейской культур в этом регионе породило целую россыпь новых поэтических форм и музыкальных стилей, с восхищением принятых по всему миру ислама. Это оживление творческой братии годами привлекало сюда Рай’ ин аль-Фен, сформировавших здесь уважаемое сообщество членов Аширры. Они также привечают гостей из Европы, бледнокожих христианских трубадуров, с риском для собственных не-жизней приходящих поучиться экзотическим для них стилям стихосложения. Айгар акху Кузман читал нам собственные стихи и произведения своего наставника. Как и обещала Энам аль-Димшак, ночь прошла великолепно. Там же я встретил того самого древнего вампира, Юния, но, предупрежденный, беседовал с ним недолго и лишь об архитектуре и погоде.

7 июля 1194

Прошло несколько ночей с того приятного вечера поэзии. Мои дела в Кордове завершены, хоть и с необычным поворотом событий. Как это обычно происходит, среди торговцев пошел слушок, что я покупаю качественные товары. Днем к Санжару обратился книготорговец из дворцового суква и поинтересовался, не захочу ли я приобрести несколько томов из его лавки. Мой спутник договорился о встрече с ним вечером, и с заходом солнца я отправился во дворец. Это сооружение, выстроенное Омейядами на другом берегу Гвадалквивира, носит имя Мадинат аль-Захра. Мавры также перестроили в своем стиле разрушенный мост римской эпохи. Со времен великого халифата этой династии стало традицией, что персоны, обладающие политической и военной властью, селились поодаль от управляемых ими городов – возможно, чтобы звуки их пиршеств и утех с женщинами не навлекали сразу же гнев священнослужителей на их головы. Как бы то ни было, дворец обычно имеет собственный рынок ради удобства тех, кто там живет и трудится. В его сукве можно найти высококачественные товары, которые непросто достать в других местах.
Имя моего нового знакомого легко открыло мне доступ в сукв, хотя множество лавок в нем уже закрывались на ночь. В свете ламп я добрался до лавки книготорговца, и тот показал мне тома, отложенные специально для меня. Поистине, я был поражен видом этих книг. Хорошо, что у меня гораздо больше опыта сокрытия эмоций, чем у любого смертного купца. Тома, которые книготорговец любовно разложил передо мной, были иллюстрированными священными текстами – в числе прочего, там был полный текст Корана – и все они, похоже, вышли из-под одних и тех же, невероятно одаренных, рук. Книги были великолепно переплетены в кожу, с чеканными золотыми украшениями. Я спросил торговца, как их хозяин, а затем и он сам, решились расстаться с такими сокровищами. Тот ответил, что как раз таково желание их владельца: эти уникальные артефакты должны покинуть Кордову, чтобы они не попали в лапы христиан-мародеров; их следует увезти в безопасное место, где бы их холили и пользовали с почтением. Вторично я был удивлен, когда продавец назвал мне цену, которую просил за помощь в этом благородном деле; она была мне по средствам, и я даже не мечтал сторговать подобные ценности за столь умеренные деньги. Сделка была заключена быстро и к нашему общему удовольствию. Позже, сидя в своих комнатах, тщательно упаковав и уложив бесценные книги, я мог лишь надеяться, что не стал невольным соучастником какого-нибудь гнусного преступления – убийства или кражи. Мне было стыдно за эти мысли, поскольку, вернее всего, намерения книготорговца были чисты.
Возвращаясь из Мадинат аль-Захра, я заметил одну мерзкую личность – одного из Носферату, явно стремившегося попасться мне на глаза, ведь мои способности не идут ни в какое сравнение с этими мастерами скрытности. Это создание махнуло мне, призывая подойти ближе, и я, скрывая отвращение, подошел на несколько шагов.
Я вспомнил слова Энам аль-Димшак – она упоминала это существо по имени аль-Вали, покрытое ужасными шрамами, и говорила о нем увлеченно, называя особенно ценным источником сведений. Проглотив охватившее меня омерзение, я подошел к этому существу еще ближе, и оно радостно повлекло меня, но недалеко – к месту, которое, надо полагать, служило ему временным логовом. Аль-Вали предложил мне теплую, но уже остывающую крысу. Я отказался, и мой «хозяин» с облегчением вгрызся в скудный ужин сам. Закусывая, он засыпал меня множеством вопросов о том, где я недавно побывал и куда направляюсь дальше. Я вежливо отказался поделиться подробностями предстоящего мне пути, но тем не менее, мой говорливый собеседник поведал мне все свои умозаключения насчет текущего положения дел в Кордове. Раболепно извиняясь перед моим кланом, он предложил, чтобы султан Гилель активно поддержал создание новых вампиров в городе, чтобы можно было натравить их на подступающие армии христиан. Я постарался окончить неприятный мне разговор как можно быстрее, но про себя задумался, насколько оценка ситуации, изложенная аль-Вали, близка к истине. Надеюсь, что Кордова уцелеет в грядущей битве. Здесь есть много того, что достойно сохранения.
_______________
[1] Абу Бакр Абд аль-Малик ибн Кузман (1078 – 1160) – самый известный поэт в истории Испании периода исламского владычества. Известен произведениями в жанре заджаль, напоминавшими по духу поэзию европейских трубадуров.

[Samouse]

Севилья, 12 июля 1194

До Севильи мы добирались верхом четыре ночи, следуя течению Гвадалквивира, несущего свои воды в море. От побережья нас отделяли еще несколько суток пути, но уже здесь русло реки достаточно глубоко, чтобы корабли могли приставать к ее восточному берегу.
Как и в Кордове, ночь в Севилье не так уж тиха, вот только шум здесь иной. Здесь он говорит о трудолюбии: семьи после тяжелого рабочего дня обсуждают что-то за поздним ужином, торговцы и стражники устраиваются на ночь в бараках и казармах, матросы в гавани сворачивают паруса и сматывают канаты в бухты, проложив судам путь в доки при свете последних лучей солнца. Севилья – столица государства альмохадцев, и правящая династия, очевидно, рассудила, что местный народ более законопослушен. Здесь легче поддерживать порядок. Город гораздо меньше, чем Кордова, а его близость к морю обеспечивает ему дополнительную защиту в виде береговой линии, не позволяя в то же время атаковать Севилью напрямую с воды, кроме как через реку – а в ее русле очень мало места для маневрирования кораблей.
Добравшись до города, я отправил Карифа набирать команду для нашего корабля, а Санжар тем временем хлопотал о жилье для нас и следил, чтобы товары, которые мы приобрели выше по течению, были благополучно размещены в одном из складов суква.
Я же отправился на обязательный поклон к местному султану. Я слышал, что местная правительница весьма привлекательна собой и к тому же деятельно участвует в делах сообщества Аширры. Имя ее Геруша, и происходит она из многочисленной иудейской общины Севильи. Здесь многие каиниты принадлежат к этой вере и мирно сосуществуют с Аширрой – насколько это возможно для вампиров, обитающих в столь тесном пространстве. Однако султан Геруша удивила весь город своим «вторым Обращением» – переходом в ислам. Это осложнило взаимоотношения между «людьми книги» в Севилье. Прочие каиниты-иудеи почувствовали себя преданными. Да и среди членов Аширры есть те, кто про себя поговаривает, что решение султанши было не искренним, а продиктованным политическими мотивами. Правда, все признают, что подобные россказни недостойны ни самой правительницы, ни тех, кто их повторяет, но слухи все же расходятся. Султан Геруша встретилась со мной, что стало приятным сюрпризом, и кратко побеседовала со мной о моей торговле и сделках, заключенных выше по течению. Выслушав мой ответ, она отпустила меня. Я ушел в уверенности, что вести дела в Севилье вполне безопасно.

13 июля 1194

Санжар уснул, утомленный сверкой счетов, которой он занимался весь день, а мы с Карифом вышли в город. Похоже, ночь – лучшее время и для дела, порученного Карифу, – найма матросов. После долгого дня в порту моряки, не занятые на кораблях, прямо-таки рвутся выйти в море. Мне же хотелось взглянуть на масштабное строительство, о котором прошлой ночью говорили при дворе султанши.
Севилья, в отличие от Кордовы, избежала разрушений, когда мусульмане прогнали из города вестготов. Кое-кто возразит мне, что хорошая перестройка здесь не помешала бы – улицы города сильно напоминают лабиринт, а обнесенные стенами общины без всякого порядка перемешаны с двориками и небольшими рынками. До вестготов в Севилье хозяйничали вандалы, а еще раньше – римляне и местные иберийцы, и каждый раз новые господа предпочитали усложнить план города, а не начинать все заново. Я незнаком с городом, и по пути от суква к медине заблудился целых два раза. Конечно, я не чувствовал себя в опасности, но впечатления у меня остались малоприятные.
В конце концов, я нашел путь к нужному району, и больше я здесь не заплутаю.
Вступив на медину, я увидел обе начатые на ней величественные стройки. Я живо вообразил себе, что здесь творится днем: облака пыли, поднимаемые рабочими, сливаются в одно марево, накрывающее все вокруг. Большая мечеть выглядела более законченной, поскольку ее возводили на фундаменте вестготской церкви. С некоторым трепетом я подошел к зданию и, пробираясь незамеченным меж груд камней, ощутил стеснение в груди, хотя давно уже не испытываю потребности в дыхании. Это ощущение усилилось, когда я приблизился к бывшему фасаду христианского храма. Алтарный придел был заложен камнем и застроен, так что внутри ничего не было видно, но я поверил слухам, которые доходили до моих ушей ранее: якобы к самому алтарю прибит деревянными колами старый, сильный вестготский вампир. Меня передернуло от мыслей о муках, которые испытывает это существо, но я уж точно не стал бы выковыривать камешек из стены, чтобы взглянуть на него. Надеюсь, что освящение этого места во славу ислама сотрет окутывающую это место ауру ужаса и запечатает монстра в его склепе навеки.
Когда я приступил к осмотру второго строящегося здания – будущего величественного дворца Алькасар – я уже не был единственным вампиром Аширры на площади. Когда дворец будет достроен, его внешние укрепления протянутся вплоть до берега реки; самые высокие башни уже  выпирают с обрыва, отбрасывая на темную воду совершенно черные тени. Я уселся поудобнее, чтобы посмотреть на череду посетителей, и был вознагражден за терпение с лихвой. Я обнаружил беспечного Муташарид, кравшегося вдоль основания; он проверял, все ли крысиные норы еще расположены так, как он планировал. Молодой, хорошо одетый каинит тащил под руку сонного инженера; было слышно, как он втолковывал ему что-то о технике резьбы по камню и качествах различных ценных минералов, которые, конечно же, придадут блестящий вид этим тусклым стенам. Еще я увидел женщину-воина, читавшую стражникам лекцию о возможных уязвимых местах в обороне дворца – ее маскировка, даже на мой взгляд, была плохой. Должно быть, каждый каинит в городе так или иначе имел свой интерес в этом строительстве, которое должно было закончиться еще через несколько десятков лет. Наверное, и мне следует принять в нем участие, поскольку теперь у меня есть несколько лет на организацию добычи некоторых редких и ценных камней и поставки их в Севилью.

21 июля 1194

Команда нашего корабля собрана, и каждый ее член скрупулезно проверен Карифом. Санжар пересчитал и бережно упаковал каждую вещь, которая поплывет с нами, включая местные вина и оливки. Мы отплываем с приливом, и это дает мне время, чтобы записать в журнал последние впечатления от Севильи.
Прошлым вечером, обсуждая сделку с перепуганным старым торговцем, я приметил бледного, но хорошо сложенного юношу, пытавшегося привлечь мое внимание. Я пожелал своему компаньону хорошего отдыха, я проводил его до наших комнат, а затем пригласил войти того юнца. Он представился Надимом ибн Нури, молодым Вентру. Ибн Нури был облечен незавидной задачей обустройства своих старейшин и надеялся на мою помощь в этом деле. Его делом было организовать использование близлежащих руин крупного римского города Италики [1] – родины императоров Траяна и Адриана. Расположенные на другом от Севильи берегу реки, всего в нескольких минутах езды верхом, остатки амфитеатра давно уже приспособлены для ночных встреч различных групп вампиров: и Amici Noctis, и римских изгнанников, и ужасающих драматургов с их леденящими душу произведениями, и многих других. После нескольких лет верной службы на ниве поддержания социальной структуры в заброшенном городе ибн Нури открыл для себя, что может еще и зарабатывать, получая как деньги, так и обещания на будущее, поставляя определенного рода товары и услуги для этих сборищ. Теперь он обустраивает безопасные убежища для странствующих каинитов, достает подходящую пищу для вампиров своего клана, а также подыскивает необычные вещи для роскошных ритуалов, если это необходимо. Насколько я знаю, вдобавок ко всему этому он нашел одного старейшину, посредничество в удовлетворении экзотических нужд которого также сулит ему заманчивый доход. Все это меня заинтересовало, и остаток ночи я вместе с ибн Нури составлял списки необычных минералов, ценных масел и весьма точных требований к рабам. Благодаря его усердию я еще несколько лет буду занят поставками самых таинственных пунктов из его списков. Чувствую, следующая поездка в Севилью доставит мне немалое удовольствие.
_____________
[1] Италика – римская колония примерно в 9 км от Севильи, основанная в 206 году до н. э. Сципионом Африканским. Статус колонии получила при императоре Адриане; в память о его предшественнике Траяне в городе были возведены храмы и огромный амфитеатр (всего в два раза меньше Колизея), вмещавший в три раза больше зрителей, чем население всей колонии.

[Samouse]

22 июля 1194

Мы благополучно погрузились на корабль. Команда состоит из уроженцев почти что всех морских держав, и порой я не могу разобрать язык, на котором они говорят. Впрочем, это отвечает моим намерениям. Кариф, увы, не смог набрать команду моряков, происходящих исключительно из исламских земель, но и сам корабль отличается новшествами, с которыми мусульманские матросы незнакомы; поэтому мы просто наняли лучших людей, каких смогли найти. Исходя из этого, Кариф набрал и проверил всю команду так тщательно, как смог. Они общаются между собой на моряцком волапюке, позволяющем им выполнять свою работу, но при этом каждый говорит на одном языке лишь с горсткой других матросов. Этот языковой барьер, надеюсь, не позволит им сплетничать о моем необычном поведении и замышлять мятеж, если мне окажется необходимо открыть свою природу.
Судно, которое повезет нас по всему Средиземному морю – великолепный образчик мастерства корабелов. Это существенно улучшенная кариб – которую в аль-Андалус, да и везде в остальном мире именуют «каравеллой». У нее плавные обводы, а доски обшивки плотно подогнаны друг к другу. Ее облик совершенно не похож на ершистые очертания северных судов, чьи борта обшиты внакрой [1]. Многие корабли этого типа – те, что не приспособлены к плаванию вдали от берега – имеют только одну мачту, притом закрепленную жестко, и не могут разворачивать паруса по ветру. Моя же красавица может похвастаться двумя мачтами, на передней укреплен треугольный латинский парус, а на задней – большой прямой парус; их сочетание позволяет извлекать предельную выгоду даже из слабейшего средиземноморского бриза [2]. Подвижные весла заменены на кормовой руль, но смысл этого недавнего улучшения я пока не понимаю. Внутреннее строение судна также немного изменено, чтобы придать ему остойчивость. Наконец, ради моей безопасности половину трюма закрывает плотный настил палубы.
Друзья мои, не соглашайтесь на путешествие на простом торговом коге, иначе на рассвете вы будете прятаться в трюме, пытаясь укрыться за первыми попавшимся под руку ящиками и тюками с товаром. Крытая палуба служит защитой не только мне, но и некоторым ценным товарам: это мыла, специи, великолепно окрашенные ткани и прочие предметы роскоши. Мое судно невелико, вмещает менее 24 тонн груза, поэтому, чтобы возместить расходы на наше путешествие, на этом корабле с нами едут только высококачественные товары, за которые мы выручим большие деньги, а вся прочая масса покупок попроще поплывет следом, на более подходящих судах.
Позвольте мне рассказать тем из вас, кто незнаком с морскими путешествиями, о типах кораблей, какие вы можете встретить. Как я уже писал ранее, суда северян имеют борта, обшитые досками внахлест, и сильно полагаются на мощь ветра. С одной мачтой такое судно называется «ког», а двухмачтовое – «бот». Они все чаще используются крестоносцами и европейскими торговцами, но если вы встретите такой корабль, всегда есть шанс, что его команда родом из еще более дальних земель, лежащих за океаном к северу и западу от аль-Андалус.
Карибы, суда с гладкой обшивкой корпуса, и корабли, полагающиеся вместо силы ветра на силу весел, впервые появились в Средиземноморье. Гребцы были необходимы до изобретения парусов, способных поворачиваться по ветру, и все еще требуются на боевых судах, где нет достаточных припасов на случай, если судно попадет в штиль или собьется с курса. Если вам встретится корабль с несколькими гребными палубами, будьте осторожны: такое судно наверняка создано для военных целей, весьма маневренное и может набрать огромную скорость, чтобы таранить противника.
Самые крупные корабли, которые встретятся вам в Средиземном море – это «галеры» водоизмещением в 300 тонн, способные при необходимости вместить до пяти сотен мужчин. Они перевозят объемистые товары: зерно, кожи, тюки тканей, вина, сушеные продукты. Если вам улыбнется удача странствовать по морю Кулзум или морю Фарис, а то и через Индийский океан, вы наверняка увидите массивные, неуклюжие корабли Таугаста, что на Дальнем Востоке зовутся «джонками». Мне дали понять, что корпус этих судов состоит из двух каркасов, а их паруса – странные конструкции из небольших лоскутов и множества поперечин. Выглядят они странно, однако я наблюдал, как такие корабли спокойно скользят по воде против ветра.
Покинув аль-Андалус, наш капитан Абу Рахид взял курс на Гибралтарский пролив. Я довольно долго убеждал себя в том, что он – умелый и знающий человек, и остался им доволен. Я знаю лишь то, что пролив коварен; ему же известно, в чем это коварство состоит, какой погоды и каких течений ожидать в это время года, и тому подобное. Мне не остается ничего, кроме как удалиться в свой лишенный света закуток, так как перед рассветом корабль заволакивает туманом. Прохождение через сам пролив я пропущу и не увижу ни унылых скал Магриба на одном берегу, ни скалы Джабаль-Тарик на другом. Лучше всего проходить эту стремнину при свете дня.

Магриб, 1 августа 1194

Мы высадились в Себте [3], гостеприимной бухте в тени горы Ачо. Этот естественный залив ценился на протяжении столетий – карфагенянами, греками, римлянами, византийцами, а теперь – династией Альмохадцев. Через него проходит торговля золотом, слоновой костью и рабами – все это доставляется к побережью Средиземного моря из сердца Африки. Но как бы ни был важен порт, мои дела здесь расположены южнее, в городах Фес и Марракеш.
Эти земли зовутся Магриб, или «земля заходящего солнца», и здесь зародилась империя альмохадцев, а до нее – династия альморавидов. В этом регионе, тянущемся от самой долины Нила до океана, а на юге глубоко забирающегося в пустыню Сахара, в основном живут мирные берберы. Они возделывают склоны прибрежных холмов, где часто идут дожди, а на засушливой дальней стороне гор пасут коз и овец. Мы оставили наш корабль на якоре в Себте, и, пробираясь на юг меж оливковых рощ и засеянных зерном полей, я с трудом совмещал в уме аккуратные домики этих оседлых людей с дикими рассказами о варварском завоевании мусульманской части Испании.
Спокойствие местной ночи обманчиво. Народ берберов состоит из отдельных племен, и не все они разделяют интересы альмохадцев в политике или религии. Наиболее эффективно действующая группа бунтарей – это Бану Марин, которые сто лет назад были союзниками великой империи Омейядов. Даже сейчас Мариниды удерживают в руках некоторые удаленные области – но эти земли заботят альмохадцев столь мало, что ради них они бы ни за что не отвлеклись от христианской угрозы в аль-Андалус. Еще более беспокоят жителей этого региона согнанные с насиженных мест племена арабов, в том числе конные воины, которых угнали на запад фатимидские правители Египта. Но Фатимиды подчинились власти Салах ад-Дина, а бездомные арабы до сих пор грабят и устраивают набеги на деревни Магриба.

Фес

Мы вновь пересели на лошадей, но они оказались гораздо хуже, чем те, что везли нас в аль-Андалус, но явно той же породы. Ехать было трудно, все животные пугались моего присутствия, и я множество раз был вынужден спешиваться, пока Кариф не уговорил меня накормить моего скакуна из торбы овсом, смоченным витэ. Мне не хотелось этого делать, поскольку я не желал потом бросить животное, вкусившее моей крови. Вьючные животные, тащившие наши ценные грузы, также были недовольны моим присутствием, а еще необходимостью идти ночью. Со всеми этими неприятностями дорога в Фес заняла у нас больше недели – хотя в лучшем случае ее можно было проделать за пять дней.
Фес – древний город, но помладше тех, в которых я побывал недавно. Вначале появились два города, выстроенных по разные берега Вади Фес в конце VIII – начале IX века, рядом с местом, где этот периодически пересыхающий ручей впадает в реку Себу. Альморавиды объединили города, создав, таким образом одно из крупнейших поселений в Магрибе. Старый город, Фес эль-Бали, все еще кроется в сердце поселения, окруженный когда-то защищавшими его, но бесполезными теперь укреплениями. Внутри этих стен будет сосредоточена и большая часть моих деловых операций.
Там же, в крепости, расположены мечеть Каравийя и университет – старейшие подобные заведения в Северной Африке. Университет и расположенные рядом с ним медресе, собравшиеся вокруг мечети, как цыплята возле наседки, привлекают ученых и учащихся со всех концов света. Не все из них живые – члены Кабилат аль-Моут, бэй’т Мушакис, визири Бану Хаким и многие другие приходят сюда, чтобы познать мудрость старейшин каинитов и святых мудрецов. Мы миновали мечеть, направляясь к жилой части суква. Наш путь в ночи освещала громадная лампа из пяти сотен свечей, видная издалека, хотя само здание занимает почти семь акров земли. Позже вечером я вернулся в мечеть, чтобы помолиться, но перед тем провел некоторое время, готовясь к тому, что оказалось настоящим испытанием. Сочетание яркого света и священной ауры мечети делало каждый шаг мучительным и, боюсь, я произнес молитвы в темпе, вовсе не исполненном достоинства, как я того хотел.
В здания, где размещаются медресе, входить было уже не так страшно. Внутри я обнаружил помощника султана, корпевшего над каким-то свитком и явно ушедшего в работу с головой. Я ждал, с интересом наблюдая за ним и пользуясь моментом, чтобы собрать себя в кулак после посещения мечети. Прошло полчаса, прежде чем старик заметил меня. Я пришел выразить почтение султану Усаме ибн Джабару, но он, как оказалось, не принимает приветствий; более того, такие обязанности мешают его занятиям. Поэтому пожилой помощник снял с полки огромную книгу и занес туда мое имя, имя моего сира и день приезда. Он попросил также, чтобы я зашел вновь перед отъездом, чтобы записать и это событие, и пояснил, что если я понадоблюсь султану, он даст мне знать. Я ушел, несколько удивленный таким подходом. Надеюсь, в ближайшем будущем им, ради собственного спокойствия, не понадобятся более внимательные помощники.
________________
[1] Речь идет о двух типах обшивки судовых бортов досками: «в клинкер», при которой край доски перекрывает предыдущую планку, и «в карвель», когда доски укладывают на основу будущего корабля, плотно подгоняя их друг к другу. Первый тип характерен для североевропейских судов, в том числе когов викингов и Ганзейского союза, а второй создан на Адриатике и распространялся по Средиземному морю. Этнографические исследования в Европе установили «границу» типов судостроения – река Дуэро (Дору) в Испании и Португалии (источник: «Весло и парус», https://galea-galley.livejournal.com).
[2] Латинский треугольный парус, в отличие от прямого, устанавливается не поперек, а практически вдоль ветра, он оказывает меньшее сопротивление движению и более эффективно используется при слабом ветре. Считается, что треугольный парус на Средиземноморье принесли именно арабы, переняв технику его использования у мореплавателей Индийского океана (источник: «Весло и парус», https://galea-galley.livejournal.com)
[3] Себта, или Сабтах – арабское название города Сеута.

[Samouse]

3 августа 1194

У нас возникла финансовая проблема, заставившая мою холодную кровь бежать по жилам горячо и яростно. Одна из долговых расписок, которую я надеялся реализовать в этом путешествии, была выдана нашему торговому дому в качестве уплаты части долга. Теперь же давший ее смертный купец из Феса отказывается признавать долг, хотя все бумаги в порядке. Признаюсь, первым моим желанием было нанести этому наглому человечишке ночной визит, но Санжар убедил меня, что решать эту проблему все-таки лучше в рамках закона. Я благодарен ему за рассудительность и отвагу, ведь сам я был разгневан.
Я вновь пришел ко двору султана и был принят в другом медресе и уже другим помощником, правда, столь же умудренным годами. Я захватил с собой пачку первосортной бумаги, которую мы приобрели в Гранаде – в дар старику за то, что я отвлек его от занятий, чтобы получить помощь. Он явно остался доволен и, ощупывая тонко выделанные листы, посоветовал мне обратиться к местному каиниту Нахд ибн Раиду, при жизни бывшему ‘удулем, одним из улемов, и сохранившему обширные связи со смертными улемами Феса. Вернувшись в свои комнаты, я разбудил Санжара и велел ему сочинить письмо к этому старейшине, содержащее подробное описание нашей ситуации и просьбу о помощи. Этим он и занят сейчас, пока я пишу в путевой журнал, и наши перья скрипят в унисон. Днем он доставит послание, и вечером, когда старейшина пробудится, оно будет его ждать.

4 августа 1194

Этим вечером я встречался с Нахд ибн Раидом. Он пожелал увидеть меня, прежде чем углубляться в детали моего торгового спора. Так и должно быть; положение ‘удуля основывается не столько на его образованности, сколько на его репутации в сообществе, поэтому поддержка ненадежных индивидуумов может серьезно уменьшить доверие к нему. Ибн Раид, учитывая его сущность, более не выступает перед кади, за исключением чрезвычайных обстоятельств, однако весьма серьезно относится к своему статусу и обязанностям.
Я уже писал в своем дневнике, что не являюсь самым набожным из каинитов;  так вот, не отношусь я и к числу самых образованных. Возможно, если бы я прожил до более зрелых лет среди людей, я тоже пополнил бы со временем ряды улемов. Тем не менее, я искренен, и вера моя крепка. Видимо, ибн Раид увидел это во мне, поскольку согласился помочь в моем деле. За эти услуги денег не берут, посему я теперь должен ему услугу – чтобы рассчитаться за помощь. Мне повезло найти здесь, в Фесе, существо, верящее так сильно в то, что закон, как мостик, можно перекинуть между Аширрой и смертными, разделяющими наши убеждения.
Потребуется некоторое время, чтобы утрясти все разногласия и с торговцем, и с кади. Я вынужден буду пробыть в Фесе дольше, чем планировал, но здесь я мало что могу поделать. Теперь это дело будет решаться при свете дня, и мне остается положиться на Санжара, который будет блюсти и отстаивать мои интересы.

8 августа 1194

Возникший ранее спор разрешился ко всеобщему удовлетворению. Санжар рассказал, что кади посчитал нашу расписку и документы, подтверждающие перевозку товаров, достаточным свидетельством, поскольку они были зачитаны ‘удулем. Мудрый кади дал понять купцу, что он считает расписку действительной, и предложил, чтобы эта бумага стала основой для дополнительного соглашения между нашим торговым домом и этим смертным. Санжар одобрил такую сделку от моего имени, а ‘удуль подготовил бумаги, скрепившие ее. Как и подобает доброму правоверному, я оплачу услуги ‘удуля. Санжар же уже начал договариваться о закупке кож и тонко выделанной шерсти.
Кариф и я пока сидим без дела. Мы развлекли себя осмотром осыпающихся укреплений старого города и катанием на верблюдах по окраинам Сахары. Именно там, в песках, меня настиг дух-вестник. Большая часть моего клана полагается на гонцов и прочие обыденные средства сообщения, но наши колдуны рассылают таких вот странных созданий, которые нашептывают их слова прямо тебе в ухо. Прогулки на верблюдах враз оказались забытыми, поскольку теперь я тружусь, чтобы раздобыть все то, что просил вестник. Вскоре мы отправляемся в Марракеш; надеюсь, что найду там все недостающее.

[Samouse]

Марракеш, 10 сентября 1194

Мы благополучно прибыли в Марракеш после месяца трудного пути. К нашей маленькой компании из всадников и вьючных животных через неделю после выхода из Феса подошли было разбойники, однако обнаженный клинок Карифа и наши очевидно мирные намерения отвратили угрозу. Если бы эти негодяи знали, какие ценные вещи тщательно уложены в тюки на спинах невзрачной скотины, они наверняка нападали бы отчаяннее.
Прибыв в этот удаленный город-оазис, поначалу я с трудом припоминал, зачем же я так долго забирался в такую глушь. Еще когда город был столицей династии Альморавидов, он не разросся до неприличных размеров, а с тех пор как этих правителей разбили Альмохады, находился в постоянном упадке.
Все же Марракеш остается оживленным деловым центром; берберы из высокогорий и засушливых пустынь приходят на его возделанные, плодородные равнины, чтобы обменять пыльные плоды своих трудов на дары местных садов. Но все, что продается здесь, можно купить и на севере, в более доступном Фесе, и естественно, основная часть торговцев переместилась туда. Стерев дорожную пыль со своего лица, я вспомнил, что оказался здесь, чтобы оценить, покроет ли дешевизна товаров в Марракеше стоимость их перевозки караваном к побережью Средиземного моря. Впервые за несколько недель пути откинувшись на мягкие, чистые подушки, я сказал себе, что местные цены должны быть очень и очень выгодными, чтобы снова завлечь меня сюда.
Пока что я не отыскал следов присутствия в городе других каинитов. Это поражает меня и кажется более чем удивительным. Завтра я приложу больше усилий, чтобы отыскать бессмертных обитателей города. Это кажется мне вежливым и в данной ситуации – уместным.

11 сентября 1194

Медина Марракеша – его знаменитый «красный город» с его бастионами и прочими строениями из обожженного кирпича – с наступлением темноты был весьма оживленным местом. Казалось, что купцы и погонщики из глубин пустыни даже рады вести дела в поздние, более прохладные часы, если только торговцы Джемаа аль-Фна, крупнейшего суква города, готовы платить за масло для ламп. Огромные кованые ворота суква, выходящие на медину, захлопнулись окончательно лишь через несколько часов после захода солнца. Купцы бесцельно слонялись по мягко колышущей кронами пальмовой роще, окружающей центр города, прежде чем возвращаться к своим стадам и караванам, а торговцы тем временем закрывали лавки и фургоны, чтобы вернуться к ждущим их семьям. Но во всей этой суматохе я так и не увидел ни каинитов, ни их следов; возможно, это еще одна причина, по которой жители Марракеша столь свободно наслаждаться ночью.
Заросли олив и пространные, обнесенные стенами сады Агдал также были молчаливы. У меня мелькнула было мысль, что здесь я найду хотя бы кого-то из выродков Муташарид, прячущегося среди сотен акров оросительных каналов – но нет. Вечер был потерян, за исключением визита в мечеть аль-Кутубия; ее завершили столь недавно [1], что мозаичный пол еще не покрывала красная глиняная пыль, а дерево ценных пород – несомненно, привезенное из джунглей, расположенных за пустыней к югу – еще источало легчайший едкий аромат древесного сока. Минарет мечети возносится на почтительную высоту, свыше двухсот пятидесяти футов, но ведь он и должен служить в свете дня маяком для странников, утомившихся от долгого пути через пустоши.
Завтра ночью я извлеку максимум пользы из бессонницы, охватившей обитателей Марракеша, чтобы завершить наши дела и исследования как можно скорее. Я не нахожу приятной обратную дорогу в Фес, но чем скорее мы достигнем его, тем раньше отправимся на восток, к моей родине.

12 сентября 1194

Эта ночь оказалась щедра на небольшие открытия. Оба моих ансара днем трудились в поте лица: Санжар торговался с купцами и хозяевами складов, а Кариф утрясал дела с караванами и стражей. Пробудившись, я сумел заключить несколько прибыльных сделок и договориться с парой местных дельцов, что, надеюсь, позволит вести в этом регионе дела, не наведываясь сюда лично – по крайней мере, не часто.
Я как раз отослал своего новоиспеченного партнера спать, когда ко мне подошел юноша явно не берберского происхождения, а родом из Иберии – что для этих мест непривычно, но не странно. Осторожное изучение обнаружило в нем каинита – первого встреченного мной в этом пустынном месте. Он назвался Аратцем Лабарде и говорил на арабском с незнакомым мне акцентом.
Он утверждал, что забрался так далеко от родных земель, следуя за членами своей семьи, которых сюда пригнали альмохадские завоеватели в качестве рабов на строительство новой большой мечети и минарета. Как можно догадаться, он не причислял себя к Аширре – а учитывая страдания, причиненные его семье хозяевами-мусульманами, не думаю, что он обратится к истинной вере и через срок, равный жизни смертного.
Но все же его привлекла моя явная честность и открытое ведение дел, и он желал получить от меня совет о том, как выжить в этих местах. Я высказал мнение, что здесь может быть очень даже безопасно, если, конечно, не повстречаться с каким-нибудь тощим, голодным пустынным оборотнем или еще какой-нибудь тварью, вышедшей поохотиться. Молодой вампир заверил меня, что такая опасность здесь не больше, чем везде, а боится он скорее какого-нибудь древнего каинита, который как-нибудь ночью выберется из глинистой почвы и размажет его по камням за то, что осмелился поселиться в его городе. Я уверил его (и надеюсь, не ошибся), что оцепеневший Патриарх – небольшая угроза, а пробуждение кого-то из них возможно с той же вероятностью, что и смерч посреди города. Его, кажется, это успокоило, и он спросил, может ли он, по моему мнению, претендовать на титул султана города. В этот миг он стал держаться чуть иначе, мускулы на лице сократились, похоже, без его воли и незаметно для него самого; я же уклонился от прямого ответа, сказав, что этот вопрос должны решить все прочие каиниты города.
Повинуясь своему капризу, я разбудил Карифа и отослал его в квартал рабов перед рассветом, чтобы переговорить с надсмотрщиком насчет покупки строителей. Они наверняка должны были стоить дешево, раз основной их труд был завершен. Надсмотрщик сказал, что и рад бы был продать пленных из аль-Андалус, но многие из них таинственным образом скончались после окончания работ – причем кое-кто от рук неизвестного убийцы. Возможно, Лабарде вовсе не единственный каинит в городе, или же вскоре в Марракеше воцарится одинокий и безумный султан. Как бы то ни было, я не буду посылать сюда порученцев иберийского происхождения.
____________
[1] Мечеть аль-Кутубия (араб. «мечеть книготорговцев») выстроена в правление эмира альмохадов Якуба аль-Мансура (1184 – 1199 гг.). Своей конструкцией и отделкой вдохновила архитекторов, создавших колокольню Хиральда в Севилье и башню Хассан в Рабате. Название получила от множества книжных лавок на близлежащей рыночной площади.

[Samouse]

8 октября 1194

Обратное путешествие в Фес и затем в Себту прошло гораздо спокойнее, чем тяжкая дорога на юг. Я и мои спутники оставили вьючных животных в Марракеше, поскольку продали либо оставили в залог сделок все привезенные с собой товары, и поэтому возвращались без сопровождающих и налегке. Мы достигли побережья за меньшее время, чем то, которое потратили на путь от Феса вглубь страны.
Теперь мы вновь на борту корабля и плывем в Тунис. Даже при самых печальных обстоятельствах это плавание займет у нас не более месяца, хотя расстояние, которое нам предстоит пройти, почти вчетверо больше, чем дорога между Марракешем и Фесом. В этом и состоит прелесть путешествий по воде.
Однако у странствий на корабле много и недостатков. Всякое путешествие – дело серьезное. Я буду вынужден питаться кровью Карифа и Санжара и не делать ничего, что растратило бы силу моей крови. Я не увижу ничего, кроме корпуса судна и палубы надо мной в течение многих дней подряд: лучше прослыть чудаковатым, высокомерным или страдающим от морской болезни, чем возбудить подозрения команды, выбираясь на палубу лишь вечером после захода солнца. Чтобы использовать все возможности корабля и поймать господствующие ветра, мы не пойдем вдоль берега (что позволило бы голодному каиниту совершать ради пропитания набеги на прибрежные города и рыбацкие деревни), а отправимся подальше в Средиземное море. Если бы нам предстоял путь подольше, я подумал бы, не впасть ли в оцепенение, но в этом случае при хороших ветрах я проснулся бы только через некоторое время после приезда. До прибытия в Тунис я буду читать, писать и отдыхать.

Тунис, 30 октября 1194

Мы добрались до Туниса за три недели – отличный темп для этого времени года, как уверил меня капитан Абу Рахид. Наше судно останется на якоре в Хальк аль-Вади, укрепленном порту, охраняющем вход в Тунисское озеро [1]. Товары, а реже – пассажиров вроде меня, переправляют в город паромом по каналу. Переход был небогатым на события, если не считать заоблачной цены, которую содрали с меня за перевозку небольшого количества груза и трех пассажиров после наступления темноты. В следующий мой визит в Тунис нужно будет товары и ансаров отправить на берег днем, а самому ехать ночью, чтобы сберечь кое-какие деньги.
Сам Тунис гораздо меньше размерами, чем я ожидал увидеть, учитывая его удобнейшее местоположение между двумя впадинами – восточной и западной – Средиземного моря. Город был разрушен римлянами вместе с Карфагеном, а потом ими же отстроен; с тех пор его значимость возросла, но численность населения не поспевает за ней. Такие условия кажутся идеальными для обитателей Туниса: город полон вполне обеспеченных ремесленников и торговцев, и даже рыбаки выглядят сытыми и окружены многочисленными семьями.
Мои комнаты над суквом все еще полнятся ароматами тысяч редких масел и специй, хотя все торговцы давно уже ушли по домам спать. Нужно выяснить, кто продает это ошеломляющее разнообразие товаров и при этом отсыпается днем. Я уверен, что где-то в этой экзотической мешанине найду последние вещи из списка, доставленного мне духом-вестником.
До меня дошел слух, что госпожа Софониба, султан Туниса, устраивает прием, чтобы приветствовать гостей ее города, в том числе нескольких каинитов, прибывших из Европы. Поскольку в то же время мне необходимо представиться ей, я не вправе отклонить приглашение, как бы я того ни хотел. Уверен, это будет богатая событиями и поучительная ночь.

2 ноября 1194

Позвольте мне начать новую страницу дневника со строгого предупреждения: находясь в Тунисе, не заговаривайте о Карфагене. Каиниты этого города куда старше его самого, древнéе, чем постройки римской и арабской эпох, служащие им убежищами. Они уцелели в течение всех трех Пунических войн и вовсе не любят слушать хвалебные песни о славе павшего Карфагена.
Прошлой ночью султан устроила прием в банях, где каждому гостю было отведено место для омовения, и каждый получил одежды, казавшиеся нашей хозяйке достойными: некая старинная разновидность туники, окрашенная в тот великолепный оттенок пурпура, что наполнял золотом кошели финикийских моряков. Мне потребовалась помощь слуг, чтобы облачиться в это одеяние так, как надо. Те же ловкие слуги проследили, чтобы я вдоволь напился крови перед собранием.
В главном зале бань к нам вышла госпожа Софониба и представила нам нескольких других каинитов примерно ее возраста – пар, наполнявший комнату, не расцвечивал их лица ни малейшим румянцем. Из приезжих я оказался самым старшим, что меня удивило, поэтому я представился так пышно, как смог, и получил ответное милостивое приветствие.
Европейские гости таких высот не достигли. Это была разношерстная компания юных Бруха, только-только отпущенных из-под крыла сиров и решивших отметить этот новый этап своей не-жизни странствием к развалинам Карфагена. Их одежды сидели на них неловко, а лица заливала краска жара. Они не говорили ни на принятом здесь арабском языке, ни на мертвом языке финикийцев (на котором, признаться, и сам я не умею ни говорить, ни читать), что заставляло хозяев приема общаться с ними на латыни. Одних их юношеских манер уже было достаточно, чтобы навредить их репутации. Но затем их вожак с желудком, полным крови, и головой, набитой полупереваренной философией, посчитал необходимым прочесть старейшинам лекцию о великом заговоре Вентру и трагическом падении мечты Бруха. Оседлав любимого конька, он принялся разглагольствовать, отбросив юношескую неловкость и не замечая застывших лиц и затуманившихся глаз своих слушателей. Вдруг госпожа Софониба без всякого предупреждения прервала свое пугающее спокойствие. Одним стремительным движением она отделила голову наглеца-Бруха от тела, которое свалилось в горячий бассейн и распалось в алой луже. Остальные европейцы бросились врассыпную. Чуть позже, извинившись – надеюсь, это звучало вежливо – ушел и я.
Вечером, проснувшись, я обнаружил доставленный с посланцем свиток. Он содержал написанную изящным почерком поэму с извинениями, адресованными сиру вчерашнего несчастливца – благоразумно составленную на латыни. Остальные гости, как выяснилось, также получили по свитку. Меня просили держать письмо при себе на тот маловероятный случай, если я повстречаю сира убитого юнца, поскольку госпожа Софониба выразила сомнение, что кто-либо из оставшихся Бруха протянет настолько долго, чтобы доставить послание адресату.
Сейчас мне нужно успокоиться, чтобы совершить последние покупки в сукве: купцы, продающие нужный мне товар, редко ведут дела в привычные для торговли часы. Санжар уже отослал по каналу в порт несколько лодок, нагруженных доверху коврами и тканями; окрашенная тем самым оттенком пурпура материя еще долгие годы будет напоминать мне о прошлой ночи. С утренним приливом мы покинем Тунис.

Аль-Кайрван, 5 ноября 1194

Мы достигли порта аль-Махдия, служащего морскими воротами священному городу аль-Кайрван [2]. Именно с этого города началось завоевание Магриба арабами, что позволило им нести слово Пророка по всему северу Африки. Здесь же нашел упокоение один из спутников Пророка, что сделало город политическим и интеллектуальным центром ислама и позволило аль-Махдие стать процветающим торговым портом. Но в последние десятилетия те самые племена арабов, досаждавшие берберам на землях до самого Феса, окончательно согнали с насиженных мест фермеров, которые поставляли в город все самое необходимое, и тем пришлось вести кочевой образ жизни, только лишь чтобы быть на шаг впереди налетчиков. Поэтому основная торговля перекочевала на север, в Тунис. Священному городу осталось лишь глотать пыль, поднимающуюся с иссохших полей, а его единственные посетители – кочевники в базарный день и случайные благочестивые паломники.
И, конечно, торговцы поневоле вроде меня. Я ждал, пока последние лучи солнца скроются за горизонтом, когда Санжар доложил, что рядом с окраиной доков ждут две черные лошади без всадников. Я вовсе не был удивлен тем, что Мирсус ожидал моего прибытия.
Большинство каинитов, даже Аширра, покинули пустыню, когда бесчинства бандитов достигли пика. Аль-Кайрван оказался идеальным пристанищем для группы колдунов Бану Хаким, странствующих мистиков-суфиев, объединивших пантеизм и странные традиции дервишей в собственную магию крови. Я слышал, что за эксперименты, которые кто-то счел богохульными, а другие – просто раздражающими, их изгнали из Аламута. По другим слухам, они покинули крепость сами в поисках безлюдного места, где можно было бы оттачивать свои ритуалы – и здесь они уж наверняка нашли свое уединение. Мне не особенно нравятся их обряды, но я знаю, что Мирсус, мой товарищ по горной крепости в течение многих лет, хоть и по-своему, но все же набожный мусульманин. Я бывал в аль-Кайрване чаще, чем хотел бы, но в этот раз мне хотя бы доступна такая роскошь, как путешествие на корабле.

6 ноября 1194

Кариф сопровождал меня на коротком пути в аль-Кайрван на случай нападения бандитов. Не хотел бы я оказаться грабителем, чьей добычей стали бы странные товары, заказанные Мирсусом, но невероятная судьба налетчиков служила мне слабым утешением, пока мои потроха тряслись в такт лошадиной рыси. Вокруг расстилалась голая степь, и это успокаивало мои страхи, а кони тем временем неслись вперед без поводьев, как будто точно знали дорогу.
Прошло менее часа, и мы оказались на окраине спящего города. Лошади остановились как вкопанные, едва завидев завию Сиди Сахаб, святого братства, охраняющего могилу спутника Пророка. Из ворот завии вышла процессия всадников  в белом и направилась прямо к нам. Я почувствовал некоторое облегчение, когда Мирсус отдернул с лица защитную вуаль; манеры его с годами становятся все более странными, но я скорее буду иметь дело с Мирсусом, чем с холодными и могущественными колдунами нашего клана. Мы спешились и приветствовали друг друга, а затем занялись распаковыванием узлов с необычными покупками моего друга. Спутники Мирсуса смотрели на нас из седел, даже не моргая, уже не говоря о том, чтобы как-нибудь помочь нам. Среди того, что я привез, был изукрашенный самоцветами кувшин с мазью из жира морских птиц, гирлянда скорпионьих хвостов, еще блестевших от яда, и маска, выточенная из черного, как ночное небо, дерева, и еще множество кувшинов и бутылей со странными ярлыками, о содержимом которых я не хочу ничего знать. Мирсус ковырялся в своих новоприобретениях ловкими пальцами, его глаза блестели, и иногда он издавал возгласы удовольствия. Никаких денег он мне не дал; всю плату за эти заказы получает мой сир, и чаще всего это услуги. Довольный, Мирсус тщательно приторочил бесценные узлы к седлу, вскочил в седло и вместе со своими спутниками бешеным галопом направился вглубь залитых лунным светом степей; конечно, они уже предвкушали ритуалы, для проведения которых ждали лишь доставленных мною компонентов. Перед возвращением на корабль я остановился в завие, кратко и быстро помолившись в нише подле могилы спутника Пророка.
_________________
[1] Тунисское озеро – природная лагуна, отделенная песчаной косой от Тунисского залива, сообщается с ним каналом. Во времена Римской империи поперек озера была построена дамба, разделившая его на две неравные части. Сейчас она служит дорогой, соединяющей порт и аэропорт Туниса с основным городом. В XVI веке на месте Хальк эль-Вади (около морского устья канала) испанцы возвели цитадель, названную Голетта («горло»).
[2] Аль-Кайрван основан около 670 г. н. э. как плацдарм для завоевания северо-западной части Африки и первоначально служил столицей этой части исламской империи. В правление халифа Му’авийи стал важным центром распространения ислама в регионе, в связи с чем считается священным городом для мусульман Северной Африки. В городе сохранилось несколько мечетей, возведенных одновременно с основанием города, в том числе Мечеть Цирюльника, где похоронен сподвижник Мухаммеда Абу Зама аль-Балави, который, согласно легенде, сохранил три волоска из бороды Пророка (отсюда название мечети).

[Samouse]

Долина Нила, 6 декабря 1194

Эти земли находятся под властью династии Айюбидов. Их великий вождь Салах ад-Дин недавно почил в бозе, и наследником стал его брат аль-Адиль. Его империя, отвоеванная у Фатимидов из Каира и с помощью фанатичной веры устоявшая против нападений европейских крестоносцев, теперь стала распадаться на небольшие, союзнические уделы, управляемые родственниками и вассалами. Но все же Айюбиды контролируют плодородную долину Нила, священные города на Аравийском полуострове, а также Иерусалим и другие города в Святой Земле. Величайшей угрозой династии остаются крепости крестоносцев, возведенные вдоль побережья.

Каир

Путь из аль-Кайрвана в Каир оказался долгим: нам нужно было преодолеть больше полутора тысяч миль по восточной впадине Средиземного моря. Как мне сказали, нас потрепали несколько штормов – но я этого не помню, поскольку погрузился в долгое оцепенение, благодарный за возможность передохнуть после того, как мы избавились от нашего отвратительного груза. Я очнулся от того, что Санжар настойчиво тряс меня за плечо, что, как всегда, доставляло неудобство мне и подвергало опасности его самого. После неудачной попытки вцепиться Санжару в горло я выслушал его тревожный рассказ.
Как оказалось, коптский корабел, взявшийся за постройку двойника нашего корабля на водах моря Кулзум, бесследно исчез вместе с немалыми деньгами, выплаченными ему вперед за материалы и работу. Обещанного нам судна, разумеется, нет и в помине. Ночью я лично отправлюсь на поиски этого вероломного мастера, но сомневаюсь, что кого-нибудь найду. Это может серьезно застопорить мое путешествие. Мне важны и скорость, и безопасность, и я вряд ли найду среди кораблей, продающихся в Каире, судно, сочетающее в себе и то, и другое. Мой необычный маршрут может сделать покупку непредсказуемой. Следовательно, я должен отыскать иной выход.
Сам Каир – чудесный город. Возможно, это крупнейший город мира, ведь соперничать за это звание он может только с Константинополем и великолепным Багдадом. На моем пути это самый молодой город. До прибытия мусульманских завоевателей политическая жизнь долины Нила была сосредоточена на побережье, в Александрии. Но Фатимиды выстроили сердце Каира, мечеть Азхар, и окружили ее огромным процветающим городом, ставшим столицей их империи.
Я радуюсь, посещая Каир. Несмотря на то, что в городе преобладают Валид Сет, расплодившиеся в невообразимом количестве, в Каире они вынуждены носить своих ручных змей в рукаве. Если придется, я предпочту иметь дело со спокойным, дружелюбным Сетитом, чем с тем, кто запуган. Однако проблема с кораблем расстроила меня. Я постараюсь разрешить ее как можно быстрее, чтобы затем вновь наслаждаться городом.

7 декабря 1194

Мне удалось обнаружить и свой корабль, и плотника, и увиденное меня не обрадовало. Главный корабел исчез, как я уже писал. Материалы, необходимые для постройки судна, так и не были закуплены в достаточном количестве. Ученик мастера, напуганный и странным исчезновением учителя, и осознанием важности заказа, попытался исполнить его, не имея, понятно, ни материалов, ни мастерства. Результат оказался плачевным.
Я отправил посланца с этими вестями своему сиру. Ситуация могла быть результатом обыкновенной жадности смертных, но могла оказаться и следствием незваного вмешательства в наши дела. Какой бы из вариантов ни оказался правдой, я должен продолжать намеченный мною путь, предоставив честь расследования кому-нибудь более способному. Я договорился о том, чтобы мой корабль провели как можно выше вверх по течению Нила, там разобрали и на барже через канал переправили бы к морю. Сначала я подозрительно относился к этому плану, но подмастерье корабела уверил меня, что таков самый обычный способ транспортировки кораблей из дельты Нила, где есть дерево, подходящее для судостроения, к морю Кулзум, где такого дерева нет. По сути, фараоны прорыли канал, по которому поедет мое судно, именно для этих целей. Подмастерье будет сопровождать наш корабль под присмотром Карифа, соберет его заново и удостоверится, что спущенное на воду судно способно пересечь море. Все это затянется надолго.
В образовавшееся у меня свободное время я совершу путь вдоль побережья к Иерусалиму, Дамаску и Алеппо. Странствовать через эти охваченные войной земли без защиты меча Карифа будет небезопасно, но он нужнее здесь, а я, в отличие от многих членов Аширры, не могу терять время понапрасну.
В самом Каире у меня тоже найдутся более приятные занятия. Вся городская торговля пряностями и рабами почти целиком проходит через руки Сетитов или их прислужников, поэтому дела приходится вести с ними. Они умелые купцы и торгуются отчаянно, но по крайней мере, мне не придется изобретать оправдания своему ночному образу поведения или шататься по всему сукву, чтобы найти партнера по сделке. Я не буду искать встречи с султаном – по крайней мере, не сразу. В этом море смертных и каинитов одним членов Аширры больше, одним меньше – какая разница? Если возникнет необходимость или появится удобный случай представиться султану Антонию, я охотно это сделаю.

8 декабря 1194

Ночь оказалась плодотворна, но принесла и огорчения. Прокладывая свой путь по темным улицам, я приметил знакомое лицо – весельчака Валид Сет по имени Билаал. Я встречал его в мои прошлые посещения города и уверен, что он помнит меня так же хорошо, как я его – но всякий раз он общается со мной как при первой нашей встрече: как к паломнику или гостю, желающему осмотреть местные красоты. Впрочем, я столь же убежден в том, что делает он это единственно для того, чтобы узнать, сумеет ли он разозлить меня такой простой выходкой. Билаал предлагает всем желающим прогулку по городу, гарантируя безопасность тем, кто жаждет взглянуть на мертвых фараонов и тому подобную священную гниль. За свои услуги он берет разумную плату, и я еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь понес ущерб, находясь под его опекой. Я, однако, не питаю интереса вновь платить за то, что уже осмотрел в компании Билаала несколько десятков лет тому назад – Город Мертвых, протянувшийся вдоль восточных и южных окраин Каира. Я бы не поехал с ним (и не поеду) даже к пирамидам Гизы. Как всегда, я объяснил ему, что желаю посетить только храмы, посвященные Хусейну и Фатиме [1]; где они находятся, я знаю и сам: в нескольких сотнях шагов от мечети Азхар.
Билаал хихикнул, что привело его телеса в движение, и пожелал мне доброй ночи и приятного времяпрепровождения в Каире. Я никогда не думал, что каинит способен набрать вес, но Билаалу, похоже, как-то удалось это сделать с последней нашей встречи. Его лицо было розовым, а сам он прямо-таки сочился свежевыпитой кровью. Надо было бы посчитать это очередным вызовом, но я твердо уверен в том, что аппетит Билаала не покинет его и на пороге Окончательной смерти. Что примечательно: удаляясь вперевалочку прочь, Билаал подозвал к себе трех молодых каинитов – вероятно, своих потомков. Мне трудно представить себе, что султан Каира позволил ему такое, однако Билаал – один из самых уважаемых Сетитов в городе. Его знание города и его достопримечательностей непревзойденно.
Несколько позже я пришел к обиталищу Бека, моего давнего знакомого, торговца из Валид Сет. Учитывая историю наших долгих и взаимовыгодных сделок, большая часть моих приобретений в Каире в последние десятилетия шла через его руки. Наше доверие друг к другу сильнее, чем это обычно бывает меж членами наших кланов, что было бы невозможно, обладай мы опытом и памятью наших старейшин. История давнего конфликта для нас – слова, а не дело, и потому ее легко отбросить в сторону. Итак, хорошенькая девочка-рабыня пригласила меня войти в дом Бека. Я ожидал хозяина во дворе, а вокруг царила необычная даже для логова каинита суета: рабы всех оттенков кожи сновали по дому туда и сюда. Потом Бек вышел приветствовать меня, одетый в лучшие ткани, изукрашенные драгоценными камнями; на его пальцах сверкало столько колец, что я засомневался, может ли он сжать руку в кулак. Бек и раньше был богат, но в последние ночи дело его явно преуспевает.
Мой друг и впрямь торговался отчаянно, как будто знал: его товар рано или поздно кто-нибудь купит именно за ту цену, которую он назовет. Я спорил, кивая на наше давнее знакомство, что Бек с неохотой, но признавал. Я не ждал, что он снизит цены в ближайшем будущем, и надеялся хоть так уберечься от их повышения. Разумеется, гарантией сделки служило слово Бека. Суды местных кади вряд ли имеют большое влияние на Валид Сет.
Завершив наши обычные дела насчет покупки пряностей и рабов, Бек объявил, что желает предложить мне нечто особенное, чтобы почтить наши давние отношения. Он сказал, что владеет четырьмя весьма ценными рабынями, каждая из которых красива, умеет музицировать, читать стихи и рукодельничать. Его дом, как я мог заметить, и так полон невольников, поэтому он был бы рад уступить мне этих женщин по особенно низкой цене. Не желая показаться неблагодарным или скаредным, я согласился. Мы договорились, что рабынь приведут в мои комнаты, как только Бек сочтет их должным образом подготовленными.
Из двух моих сегодняшних встреч, да и просто из наблюдения за каинитами города, я сделал очевидный вывод о том, что Сетиты значительно укрепили свою власть в Каире – и экономическую, и политическую. Удивляюсь лишь, как султан Антоний, Вентру римского происхождения, позволил их влиянию разрастись, как бурьяну в поле. Столько лет он держал все в руках и прошел через такое число войн – и вот теперь, по иронии судьбы, нынешние времена расцвета оказались настоящей проверкой его правления.
____________
[1] Мечеть Аль-Хуссейн – одно из самых святых исламских мест в Каире, по преданию, в ее мавзолее хранится голова внука Мухаммеда, Хуссейна ибн Али, убитого в сражении с армией Омейядов около Кербелы. Что касается «храма, посвященного Фатиме», то, вероятно, имелась в виду сама мечеть аль-Азхар, название которой означает «мечеть Сияющей» или «мечеть Великолепной» (подразумевается дочь Мухаммеда, Фатима). В Каире есть еще несколько мечетей, так или иначе связанных с дочерью Пророка, однако они либо расположены довольно далеко от аль-Азхар, либо построены несколько позже, уже в период Османской империи.

[Samouse]

11 декабря 1194

Если прошлые ночи в этом городе были просто беспокойными, то нынешняя совершенно выбила меня из колеи. Я прошу прощения у писцов, которые будут разбирать эти каракули; мои руки все еще дрожат так, что я сам едва прочитываю написанное.
Прошло несколько ночей с моей встречи с торговцем Беком. Этим днем юный слуга пришел к нам с сообщением, что к вечеру доставят товары: пряности, которые заполнят небольшой трюм нашего корабля, и четырех купленных мною рабынь. Санжар тут же начал приготовления – похоже, я забыл предупредить его о том, что с нами поедут женщины, а их нельзя просто оставить на складе до отъезда. Я проснулся от шума телег, которые разгружали во дворе, и возмущений стражников – их просили отпереть ворота после наступления темноты, и наконец, от тихого стука в мои комнаты. Оценив обстановку, я открыл дверь, чтобы принять свою покупку. В комнаты ввели четырех женщин в вуалях, скованных – больше для украшения – серебряными цепями. Сопровождающий вложил в мою руку маленький ключ, низко поклонился и вышел вон. Рабыни опустились на колени, ожидая моей оценки.
На первый взгляд все четверо выглядели весьма прелестно, как и обещал Бек. Я по очереди снял с них вуали, чтобы взглянуть на их лица. Одна была нубийкой с кожей темнее, чем полированное красное дерево, вторая – темноволосая и меднокожая – родилась, наверное, на островах к востоку от Индии, а третья, очень бледная девушка с локонами соломенного цвета, происходила с берегов Аральского моря. Но когда я откинул вуаль последней рабыни, мое сердце подпрыгнуло в груди; взор ее карих глаз пронзил меня не хуже деревянного кола. Ее лицо, подобное луне, и щеки, благоухающие розами – то была копия женщины, давно умершей и для меня потерянной. Сладостный изгиб ее улыбающихся губ словно стиснул мою грудь ледяной рукой, а затем на смену пришла волна жаркого гнева, и я испугался, что впаду в ярость. Я безрассудно метнулся прочь от нее, кувырком через закрытое ставнями окно, свалившись прямо на тюки со специями, сваленные внизу, и сильно напугав рабочих. В слепом страхе я бежал из суква, чтобы очнуться несколькими часами позже в чреве каирских трущоб под холодным зимним дождем. Бог да простит меня за то, что я совершил этой ночью: сам я даже не помню того, за что стоит просить прощения.
Женщин уже увели. Я велел Санжару убить арабскую женщину так быстро и безболезненно, как он сможет. Он не обрадовался моему приказу, но я не могу отделаться от мысли, что она – соглядатай или убийца, и не способен вынести ее присутствие поблизости. Карифа нет рядом, поэтому задача досталась Санжару. Я же пребываю в раздумьях: зачем Беку понадобилось так поступать? Хотел ли он уничтожить меня или просто выбить из колеи? Да и как это было проделано – они что, прочесывали пустыню, чтобы найти девушку, как две капли воды похожую на мою покойную возлюбленную, или же у меня появились неведомые враги, способные изменять плоть по образу и подобию призраков? Мне необходимо обдумать эти важные, чрезвычайно важные вещи, но пока что я могу сосредоточить свои мысли лишь на том, что где-то там, на улицах Каира, я обронил тот маленький серебряный ключ.
Мы уезжаем из Каира следующей ночью.

12 декабря 1194

Я отложил отъезд из Каира еще на одну ночь, но задержка того стоила. Сразу после заката, пока Санжар готовил наш поезд к отправлению на север, я решил посетить храмы Хусейна и Фатимы. Хотя сам я по природе существо не набожное, я решил, что немного созерцания пойдет на пользу моему растревоженному духу. Образ рабыни, проданной мне Беком, преследовал меня все время дневного сна. Пожалуй, я не выдержу еще одного дня страха.
До храмов я так и не добрался. Прокладывая свой путь по узким улочкам, почти пустым ночью, я заметил высокого нубийца, чьи движения были полны молчаливой уверенности, выдававшей в нем проклятие Каина. Он, как и я, был плененным хищником. Я подумал еще, что он принадлежит к Валид Сет, и может быть, даже состоял в сговоре с Беком, и решил проследить за ним. Через несколько поворотов в лабиринте улиц я услышал голос муэдзина, призывавший правоверных к молитве. Но в отличие от большинства ночей, когда этот крик рождал в моем сердце страх и легкий трепет, на этот раз я ощутил радость. Завывания укрепили мою душу, и я пошел на звук, впервые за много лет по-настоящему жаждая помолиться.
Я почти что потерялся, когда увидел, наконец, муэдзина на вершине минарета, который почему-то не был виден с других углов обзора. Белые одежды и покрытое шрамами лицо выдавали в нем одного из хаджж, святых подвижников Аширры из бэй’т Муташарид. Как и их дикие собратья, и воины моего клана, они умеют пропадать из виду. Наверное, этим же объясняется и секрет исчезновения минарета. Но об этом я думал уже после. В тот момент на меня снизошел истинный покой, и я вступил в мечеть.
Здесь присутствовали по меньшей мере три десятка вампиров из самых разных бэй’т. Мужчины с одной стороны, женщины с другой – все преклонили колени, обратив лица к Мекке, и молились. Это была настоящая мечеть Аширры, сердце религиозного сообщества отпрысков Каина. Я вспомнил утомительные ритуалы в Аламуте и то ощущение единства и общей силы. Все заботы поблекли перед мощью ислама.
После молитвы я уже собрался было тихо уйти, не желая, чтобы праздная болтовня и неизбежное соперничество между нами разрушили внутренний покой, которым я так дорожил. Я поискал глазами в толпе того нубийца, следуя за которым нашел мечеть. Он стоял в первом ряду, слушая муэдзина-хаджж. Подле него стоял еще один мужчина, окруженный небольшим ореолом теней, что выдавало его принадлежность к Кабилат эль-Хайял, и исполненный тихой уверенности, основанной на возрасте и власти. Его смуглое лицо с арабскими чертами и пронизывающий взгляд придавали ему облик повелителя пустыни, одного из немногих племенных князей, которые вышли из Медины вместе с Пророком и завоевали мир.
Лишь на пути к своему жилищу я сообразил, что имел честь молиться бок о бок с самим Сулейманом ибн Абдуллой, основателем и первым имамом секты Аширра. Воистину, Каир – город чудес.

13 декабря 1194

Мой верблюд бредет прочь от Каира, и огни города тают вдалеке, уже едва видные сквозь разлетающиеся занавеси паланкина. Позже придет очередь Санжара спать на спине животного, а я буду шагать рядом в темноте и укроюсь, лишь когда горизонт подернется угрожающим отсветом зари. Понятия не имею, когда будет отдыхать наш погонщик верблюдов, и мне нет до этого дела. Он сможет поспать, когда мы удалимся от Каира.
Когда мы снаряжали наш маленький караван, ко мне подошел стражник в ливрее цветов благородного дома. Он сообщил, что меня желает видеть советник султана, причем немедленно. Я последовал за вооруженным стражем, ломая голову над тем, что такого я успел натворить за прошлую ночь ужаса, что привлекло внимание столь высоких персон. Но мучился я напрасно. Стражник препроводил меня в цитадель Салах ад-Дина. Внутри ожидал советник султана, каинит африканского происхождения, чья черная кожа напомнила мне одновременно обсидиановый оттенок плоти самых почтенных старцев моего клана и лик нубийской рабыни, стоявшей передо мной на коленях прошлой ночью. Советник велел обращаться к нему по имени, Джубал; голос его был тих и спокоен. Затем он стал уже менее приятным тоном журить меня за несоблюдение положенных традиций по приезде в Каир.
Однако его разнос, похоже, был не единственной целью встречи, и не похоже было, чтобы я совершил нечто ужасающе грешное, о чем я сам бы не помнил. Пристыдив меня как следует, Джубал уже обыкновенным тоном заговорил о торговых делах, о самоустранении султана от влияния на политику смертных с приближением Крестовых походов, и о все большем количестве каинитов, привлеченных в Каир его культурным и историческим значением. Советник вежливо попросил меня поскорее посетить город вновь и рассказать моим собратьям по клану, что столица империи Салах ад-Дина ждет их с распростертыми объятиями. Затем он пожелал мне доброго пути.
Этот советник султана – добрая душа, но работа его трудна. Я согласен с ним: в Каире должно быть больше Бану Хаким. Валид Сет набрали здесь чересчур большую силу и вконец обнаглели. Возможно, пришло время снова разрыть змеиное гнездо… и выставить его на солнце.

[Samouse]

Иерусалим, 27 декабря 1194

Дорога до Иерусалима заняла больше двух недель, и порой нам приходилось даже брести сквозь пургу. Через несколько дней после отправления из Каира нам пришлось снизить наш бешеный темп, иначе суровый холод пустыни наверняка бы прикончил нашего погонщика. Когда мои страхи улеглись, караван вернулся к обычной скорости. Теперь мне остается лишь надеяться, что мой корабль достигнет моря без новых происшествий.
Приблизившись к городу, мы разделились: Санжар с вьючными верблюдами отправился в обход, а я решил пройти через Золотые Ворота к Куполу Скалы. Это, конечно, было грубым отступлением от традиции, согласно которой торговый люд не может входить в священный город через эти ворота, но ведь на деле я прибыл в Иерусалим не ради торговли. В годы испытаний, которые претерпел город, мои знакомые были убиты, умерли с голоду или мудро решили переехать куда-нибудь еще. Половину торговли контролирует Мушакис по имени Азиф, а другую – вампир по имени Варшик, чьего происхождения я не знаю. Единственный член моего клана в городе, с кем я знаком, – это женщина-убийца по имени Хабиба. Она обитает за городом, в пещере на склоне Елеонской горы. От одного ее присутствия рядом мне становится не по себе. Я вообще не посещал бы Иерусалим, если бы не находящиеся здесь святыни.
Прогулка под сводом Золотых Ворот причинила мне некоторое неудобство. Приближение к Куполу Скалы сделало боль от близости святыни почти непереносимой. Я так и не смог войти внутрь благословенного строения, и мои страдания доказывают, что я пока что не достоин переступить его порог. В такие времена я роняю пару слезинок по своей утерянной смертности, но меня уже давно не утешает осознание того, что самый распоследний опустившийся смертный способен войти под Купол Скалы, а я – нет. Я прошел в укрытие мусульманского квартала, но все же я ощущал теперь себя очищенным, оголенным, как будто на коже моей открылись язвы, и через них вышла наружу вся греховность, накопленная с тех пор, как я соблюдал все требования моей веры. Я присоединился к Санжару как раз, когда он раздавал на Дамасском базаре взятки страже и бандитам попеременно, чтобы наш маленький караван не трогали до моего прихода.
Мы отдохнем здесь день или два. Мне нужно поохотиться, чтобы восстановить силы, а затем мы отправимся в Дамаск.

Дорога на Дамаск, 13 января 1195

Я предвкушал то время, которое проведу в Дамаске, но, похоже, мы пробудем здесь недолго. Эти слова я пишу в лачуге подле лошадиного рынка, расположенного за городской стеной. И это ближайшее расстояние, на которое мы подойдем к столице Салах ад-Дина. Но вместо купцов, которых я рассчитывал встретить здесь, меня приветствовала сестра по крови.
Я не встречался с Бистакх бинт Фахд, яростной и воинственной дочерью племени курдов, уже несколько лет, с тех пор как сопровождал своего сира в Аламут. Тогда ее сир Фадх был казнен за то, что проглядел склонность к инфернализму в подчиненных ему колдунах и визирях клана. Я помню, что мой сир выступал в защиту Фадха и прославлял его отважное решение ответить за преступления, которых он не совершал.
Бистакх объявилась прямо посреди нашей стоянки с напугавшей меня непринужденностью. Каста воинов нашего клана весьма умела в вопросах скрытности. Мысль о том, насколько мы все для них уязвимы, удручает. Но, к нашей удаче, Бистакх не желает мне зла. Наоборот, она явилась предупредить меня, что именно в Дамаске сокрыты инфернальные бездны, которые осквернили подопечных ее сира и привели его самого к Окончательной смерти. Сама она находится в городе с миссией отмщения, порученной ей Аламутом, и не хотела бы увидеть меня в ловушке демонов Баали, на которых она ведет охоту.
Я не был бы потомком своего сира, если бы не сумел учесть ее просьбу и заодно выполнить свое задание. Мне нужно было раздобыть в Дамаске несколько весьма важных вещей, и я объяснил Бистакх, что мне, как и ей, нужно уважить своего сира. Немного поколебавшись, она согласилась достать для меня требуемое и доставить через посредников в дневное время. В конце концов, месть воина ничуть не менее важна, чем сделка визиря.
Завтра ночью мы выезжаем в Алеппо.

Алеппо, 29 января 1195

Оставив Сирийскую пустыню к востоку от себя, а массивные прибрежные горы – к западу, мы добрались до Алеппо за каких-то пятнадцать ночей. Мы двигались медленно и осторожно. Сам маршрут не приносит особых тягот, а горы являются хорошей защитой от лагерей крестоносцев, еще разбросанных по всему берегу Средиземного моря, зато все те смертные, кого захватчики вынудили покинуть свои дома и стать разбойниками, бродят вдоль дороги на Алеппо, ища, чем бы поживиться на этих камнях. Зимние холода лишь сделали их еще более отчаянными. Мы передвигались только в самые темные ночи, избегая даже света луны, чтобы не нарваться на драку.
Алеппо – независимый город, правители которого с X века происходят из мусульманских династий. В теории, он расположен на землях, находящихся под властью султаната Айюбидов. Но влияние крестоносцев здесь гораздо сильнее; семьдесят лет назад Алеппо выдержал долгую осаду, остался непокоренным, и с тех пор его не пытались захватить. С таким прошлым городу трудно было бы не процветать. Его расположение на значительном расстоянии и от берега Средиземного моря на западе, и от реки Евфрат на востоке, обеспечило его благополучие на тысячи лет. Амореи, хетты [1], ассирийцы, персы, греки, римляне, византийцы и, наконец, арабы – все они проливали кровь в борьбе за владение этим городом. Следы ушедших цивилизаций можно увидеть на улицах и в зданиях Алеппо – и в существах, бродящих по городу в ночи.
Каиниты Алеппо никогда на моей памяти, да и на памяти моего сира, не были единой силой. В городе нет султана или кого-то еще, кто принял бы на себя бремя верховной власти. За право командовать в Алеппо соперничают трое вампиров, происходящих из разных эпох прошлого. Все они обладают значительной мощью, и город как бы подвешен между ними и подобен хрупкому сосуду, покоящемуся на треноге. Каждый из этих владык породил потомство, что еще более осложнило борьбу. До упомянутой мною ранее осады эти выводки были довольно многочисленны. Однако в окруженном городе, где смертные жители боролись за выживание, даже любимых потомков, бывало, отправляли за стены, чтобы найти пищу в стане осаждающих или погибнуть в попытке накормиться. Теперь воинственные новообращенные вампиры вновь кишат в ночи Алеппо, обманывая и устрашая, но их древние предки не забывают никого из погибших. И в своих утратах они винят друг друга.
Если же кому-нибудь посчастливится не ввязаться в кровожадные политические игрища города, он окажется в замечательном месте для торговли. Мои прошлые сделки здесь приносили солидную прибыль, и я уже предвкушаю возобновление своих знакомств. Ремесленники Алеппо производят красители самых чистых и глубоких оттенков, какие можно достать вдоль побережья Средиземного моря, и потому местные ткани и кожи пользуются высоким спросом.

30 января 1195

Проходы базара в Алеппо крытые, что позволяет самым храбрым из нас бродить по ним до заката солнца. В писках выгоды, ради дела я могу проявить отвагу, поэтому я отправился на улицу. От этих ощущений кровь моя бурлит. Я успел переговорить с двумя торговцами, прежде чем базар начал сворачиваться на ночь. Во тьме покрывала, укутывающие прилавки в лабиринте проходов, напоминают призрачных мотыльков, порхающих вокруг цитадели на высоком холме в центре города. Я слышал рассказ о том, что когда-то город стоял на равнине, но поколение за поколением люди возводили свои дома на остатках старых строений, пока не появилась нынешняя впечатляющая возвышенность. Проходы и стоки под цитаделью дают убежище большинству городских каинитов, и они затрачивают массу сил на выкапывание новых туннелей в поисках тайных путей к укрытиям своих врагов.
Пробираясь под сенью крыльев базарных «мотыльков», я случайно увидел знакомое мне лицо – по правде говоря, слишком безобразное, чтобы забыть его. Этот лик принадлежал Самси, Носферату по крови, а если судить по имени – женщине. Я вежливо поздоровался с ней, и она ответила мне взаимным приветствием, восславив Пророка. С ее стороны это было просто знаком уважения: сир Самси бродил по улицам города еще во времена империи ассирийцев, и, полагаю, он и его потомки почитают какого-то древнего бога. Однако позже в разговоре она упоминала о своих собратьях по клану, принадлежащих к Аширре, и многих других. Взяв меня за руку (что я позволил ей сделать с содроганием), она повела меня по извилистым улочкам, чтобы познакомить со своим новым близким другом по имени Коссос, который когда-то был одним из молодых смутьянов Алеппо. Этой ночью он, запинаясь, приветствовал меня на арабском языке, а не на привычном для потомков эллинов греческом; он объяснил, что практикуется, чтобы лучше понимать Священный Коран.
К этому моменту мое самообладание улетучилось, уступив место крайнему недоумению. Как резвые дети, эти двое тянули меня к цитадели, намереваясь показать мне нечто весьма для них ценное. В длинной, узкой пещере под скалой была прорублена молитвенная ниша, где когда-то стоял алтарь, посвященный Хуррису, богу ночи древнего государства Миттани [2]. Обломки тяжелого каменного идола, изображавшего быка, все еще лежали рядом на полу. Возле ниши на коленях стоял Варро – один из старейшин, составляющих триумвират Алеппо. Коссос сделал несколько шагов вперед, чтобы помолиться рядом с ним, а Самси, наоборот, отступила на почтительное расстояние; я же, развернувшись, выскочил из темного прохода в холодный зимний воздух.
Я уже отписал послание моему сиру и поручил Санжару доставить его на побережье. Теперь я спешу написать эти строки в надежде, что мне не придется потом под принуждением вырывать эти страницы из дневника. Наверное, я должен радоваться тому, что целый город каинитов обратился к исламу, но не верю, что это на самом деле произошло с их сердцами. Меня охватывает ужас при мысли, что за существо может обладать таким могуществом, чтобы подчинить себе сердца тех троих вампиров, что веками боролись за этот город. Знаю лишь, что не хочу оказаться мухой в паутине этого создания, а еще – что для меня будет величайшим оскорблением, если моя вера и вера миллионов других будет использована как старое одеяло, которым притушат пожар Алеппо. Я должен скорее уехать отсюда, пока мое сердце не ожесточилось сильнее.
__________________
[1] Амореи – кочевой народ (позже – группа народов) семитской группы в Передней Азии, позже расселившийся по пространству практически всей современной Сирии и части Ирака. Хетты – народ бронзового века, обитавший в Малой Азии и Анатолии (современная Турция).
[2] Митанни – древнее государство на территории северной Месопотамии и прилегающих территорий. Возникло в условиях политического вакуума, образовавшегося вследствие падения Вавилонской империи в XVI в. до н. э. Что касается «Хурриса», возможно, имелся в виду Тешшуб – бог грозы народа хурритов, глава их пантеона. Священным животным Тешшуба был бык, а сам бог изображался стоящим на спине этого животного.

[Samouse]

Аравийский полуостров, 18 февраля 1195

Я и мой ансар Санжар прибыли в портовый город Аила [1], что на берегу моря Кулзум. Все, что было при нас, когда мы покидали Алеппо – вьючные животные, ценные вещи, погонщики – осталось где-то в Иорданской долине. Санжар догнал меня по дороге на Дамаск, успешно доставив мое послание на корабль у берега Средиземного моря. Путь наш был спокоен и скуден на события до тех пор, пока мы не приблизились к Иерусалиму. В паре дней пути от города отчаянные бандиты, сторожащие торговые пути, накинулись на нас, хоть мы и старались двигаться осторожно и незаметно. Этих тварей было несметное множество, и мы бежали. С теми, кто не удовлетворился содержимым наших тюков и погнался за нами, надеясь сорвать какое-нибудь украшение с моего тела, я разобрался лично. Я не воин и не люблю проливать кровь. Я утешаю себя тем, что те, кого я убил, никоим образом не могут быть причислены к «людям Книги», ведь они по собственной воле опустились до скотского состояния. Что касается остальных, то добытые ими тонко выделанная бумага и мыла для них бесполезны, а изящные украшения, надеюсь, примерзнут к их никчемным шкурам прежде, чем они смогут извлечь из них выгоду.
Мой корабль, вопреки ожиданиям, оказался в Аиле раньше нас, ведь я не предполагал прибыть в порт пешком, да еще помогая идти раненому писцу всю дорогу от Иерусалима до моря Кулзум. Наша кариб, похоже, несколько пострадала от своего воскрешения, подобно фениксу, из груды корабельных досок, но, кажется, подмастерье корабела уяснил всю тяжесть своего положения и сделал все, что мог. Думаю, он посчитал меня способным выйти из глубин моря по дну, в соли и водорослях, чтобы покарать его, если судно утонет. Он проверил каждую щель в корпусе корабля и заделал все дыры, и капитан сказал, что мы удержимся на плаву. Я написал молодому мастеру рекомендательное письмо, которое поможет ему найти нового наставника, и посоветовал отправиться с этой целью в другой порт, держа в уме подавляющее влияние Валид Сет в Каире и его окрестностях.
Команда также оказалась хуже прежней. Матросы, которые правили судном в Средиземном море, не захотели покидать знакомые им воды, не желая проводить столь долгое время в порту, или просто испугались своего ночного нанимателя. Как бы то ни было, нам пришлось подбирать новую команду, более однородную и менее искусную. Капитан Абу Рахид клянется, что сумеет обучить этот сброд делать то, что нужно, но на некоторое время наше путешествие замедлится. Путь будет для меня трудным испытанием, так как плавание до Джидды не настолько долгое, чтобы прибегнуть к относительному удобству оцепенения, и при этом я должен держаться подальше от новой, пугливой команды и тщательно расходовать силы.

Джидда, 28 марта 1195

По мере того, как мы продвигались на юг, в мои сны начал вторгаться Вопль. Ощущение сродни тому, как будто лучи солнца над Аравией обратились в рев, и этот звук прорывается сквозь мою дневную дрему. Временами он утомляет не более, чем гроза где-то вдали, но иногда обрушивается на голову так, что мне кажется – корабль вот-вот развалится на части от всепроникающего звука. Полагаю, что сила его зависит от нашей удаленности от берегов, но я не рискнул бы покинуть свои запертые комнаты, чтобы провести измерения. И, разумеется, я единственный представитель Аширры на борту, способный услышать Вопль. К тому времени, как наше судно благополучно пришвартовалось в порту Джидды, и я вновь сошел на пески родины, Вопль превратился в давно знакомый слабый фон.
Забыть о близости к священным городам Мекке и Медине, однако, невозможно. Даже если рев солнца не послужит достаточным напоминанием об этом, то ночной воздух, кажется, так насыщен верой, что сквозь него трудно углядеть что-либо. Будучи живым, я множество раз проходил в ворота обоих городов, не обращая на это особого внимания, но теперь я не способен даже подойти к ним близко. Знай я об уготованной мне судьбе, я был бы более осмотрительным и набожным в те дни. Хотя мой клан в хороших отношениях с муллой Тариком аль-Хаджи и его собратьями-Носферату, охраняющими священные города, сам я недостаточно чист, чтобы войти в Мекку или Медину, и не буду просить об этом ради столь низменной цели, как торговля. Вместо этого я останусь здесь, в Джидде, и буду заключать всевозможные сделки с местными портовыми купцами, пока Кариф и Санжар доставят мои послания в Мекку, а затем в расположенную севернее Медину, чтобы подтвердить налаженные связи с нашими агентами в благословенных городах.
Что касается политики, творимой при свете дня, то земли вдоль побережья принадлежат династии Салах ад-Дина. Они вошли в состав его владений довольно мирно. В этих краях вообще не случалось крупных политических конфликтов с тех пор, как карматы – шиитские бандиты с юга – в X веке разграбили Мекку и утащили оттуда Черный Камень Каабы. Среди местных лидеров Аширры наблюдается такая же стабильность. После возвращения Каабы делами веры в секте заправляют хаджж, а мирская власть сосредоточена в руках древней линии европейского клана Вентру. Я называю их европейцами лишь потому, что основная часть их родичей безусловно относятся к франж. Местные же вампиры называют себя Эль Хиджази, по названию своего родного региона Аравии, и обитают здесь уже тысячи лет. Они благородны и горделивы, но до мозга костей аравийцы.
Ночи ожидания потекут, конечно, медленно. Джидда слабо соответствует понятию города, разве что лежит близко к святыням. Единственным моим утешением станут прочие члены Аширры, желающие предпринять паломничество в Мекку (насколько это получается у нашего проклятого рода), и несколько моих собратьев по клану, помогающих хаджж оборонять стены священного города. К несчастью, я обнаружил, что из воинов моего клана получаются плохие собеседники.

Ат-Та’иф, 31 марта 1195

В сам Ат-Та’иф я не поеду, и вам не советую. Это небольшой красивый городок на окраине пустыни, где все же есть в достатке благословенная влага для прелестной зелени и фруктовых деревьев. Кроме того, здесь расположены могилы сыновей Пророка. Однако прошлое Ат-Та’ифа мрачно и все еще преследует его.
Во времена до появления Пророка, когда пелена невежества укрывала эти земли, город и плодородные поля, окружающие его, были вотчиной языческой богини Аллат [2]. Ее последователи не пожелали мирно отойти в сторону, когда Мухаммед принес им слово единственного истинного Бога. Наоборот, они остались при своих верованиях, став еще более жестокими и фанатичными, так что в конце концов пришлось изгонять их силой. Корни этой древней религии, кажется, уцелели до сих пор, но за века исказились и ушли в подполье. По слухам, тайные почитатели Аллат снюхались с силами тьмы и зла. Другие рассказывают, что беспокойство в Ат-Та’иф разжигают не последователи забытой богини, а помешанный Старец Маджнун по имени Аль-Усса, корчащийся от мук под покрытым лесами взгорьем (а вовсе не под самой Меккой, как верят некоторые). Но какова бы ни была причина – потомки Аль-Уссы, освободившийся джинн или культисты-фанатики – бродить в окрестностях Ат-Та’ифа безопасно лишь для тех Аширра, кто не переоценивает свою доблесть в обращении с клинком и собственными клыками.

6 апреля 1195

Моя добровольная ссылка в Джидде закончилась; я не понес практически никаких убытков, кроме денег, потраченных на развлечения смертных купцов по вечерам, и переполнивших наши амбарные книги записей об относительно неважных сделках вроде покупки сушеных фиг. Мои спутники-ансары выполнили свои задания в священных городах быстро, но без тонкостей, которые я учел бы сам. Капитан нашего судна все это время пребывал в море с нашей неотесанной командой, убивая сразу двух зайцев: повышая искусство матросов в обращении с усовершенствованной оснасткой нашей кариб, и одновременно избавляя меня от необходимости тратить деньги за простой корабля у причала.
Теперь мы плывем в порт Аден, который номинально находится под властью Айюбидов, но племена южной части полуострова никогда особенно не были связаны клятвами повиновения далеким халифам; недавнее же ослабление власти династии лишь усилило эти местные настроения. Порядок в этих землях поддерживается исламской сектой зейдитов [3], происходящей от шиитов Плодородного Полумесяца, ушедшей в эти отдаленные области Аравийского полуострова еще в IX веке. С тех пор секта получила огромную власть над здешними военачальниками. Имамы зейдитов и прочие святые люди обладают огромным влиянием на местных жителей – даже большим, чем сражающиеся между собой посланцы Айюбидов или вожди племен.
Остановка в Адене и путь дальше, вглубь владений Сан’ы, весьма значимы для моего дела – даже значимее, чем я предполагал, отправляясь в путь. Валид Сет оплели торговлю специями и рабами в Каире столь плотной сетью, что теперь важнее, чем когда-либо, укрепить альтернативные источники этих ценных товаров. В Адене есть возможность перехватить пряности из Индии и островов в юго-восточных морях, а также рабов с побережья Африки, до того, как корабли, перевозящие их, войдут в море Кулзум. Я не сомневаюсь, что найду Змеев и в Адене, и в Сан’е, но здесь они не могут быть столь развращены, как в гадючьем гнезде, в которое превратился Каир.
_____________
[1] Аила – древний порт на Красном море. В настоящее время носит название Акаба и является единственным морским портом Иордании.
[2] Аллат – богиня, входившая в пантеоны арабов доисламского периода, шумеров, халдеев и других народностей Ближнего Востока. В различных пантеонах отвечала за разные объекты и явления (небо, дождь, подземное царство), а также отождествлялась с Афродитой, Артемидой или Афиной. Древние арабы скрепляли договоры клятвой «Клянусь солью, огнём и Аль-Лат, которая превыше всех». Мухаммед приказал разрушить идол Аллат в Ат-Та’ифе, но запретил последователям осквернять ее священные территории (охотиться и вырубать лес).
[3] Зейдиты - одно из «умеренных» шиитских течений в исламе, образовавшихся в VIII в. Основатель – Зейд ибн Али (правнук Али ибн Абу Талиба, зятя Пророка). Последователи течения основали несколько небольших государств на территории современных Ирана, Ирака, Йемена.

[Samouse]

Аден, 28 апреля 1195

Морское путешествие из Джидды в Аден вновь оказалось сущей мукой. Как и предыдущий отрезок нашего пути, этот оказался слишком короток, чтобы впасть в относительный комфорт оцепенения. Но теперь я, по крайней мере, не должен волноваться еще и за то, что мы плывем на судне с залатанным днищем и необученной командой. Чтобы наилучшим образом воспользоваться ветрами и течениями, мы много дней плыли вдали от берега, так что плеск волн о борта заглушал слабый отзвук Вопля в дневные часы. Хотя я провел несколько месяцев на родине, отсутствие Вопля рождает во мне жуткие ощущения.
Я прибыл в Аден и устроился, как обычно, в комнатах для торговцев суква. К моему неудовольствию, пришлось подкупать стражу суква, чтобы они открыли нам ворота после наступления ночи. Аден – оживленный порт, и этой ночью я оказался не единственным купцом, прибывшим после заката. Стражники, должно быть, хорошо набили карманы подачками от честных торговцев, желающих, чтобы их товар был благополучно переправлен с кораблей на берег.
В городе мало того, что не связано с торговлей. Порт в бухте ат-Тавахи и застроенный складами сукв очень стары и существуют еще с тех пор, как человек впервые догадался погрузить товары в лодку и отправиться за прибылью по волнам. Дома горожан и даже молельные дома выглядят иллюзорными в сравнении с памятниками искусству торговли.
Я покинул сукв – дав на лапу очередному стражнику – чтобы встретиться с султаном Адена. В иных обстоятельствах я и не подумал бы сделать этого. В моей памяти этот якобы султан, по имени Шамит ибн Ясир, остался неопытным юнцом, вдобавок привязанным к истинному хозяину региона – своему сиру в Сан’е. Однако теперь этот порт должен стать важным звеном в моей торговле, и я подумал, что, если объявлю султану о своем присутствии в городе и деликатно испрошу его одобрения своему предприятию, это окажется дальновидным шагом. Сейчас, мысленно оглядываясь назад, я понимаю, что вот так, невзначай, принял поистине мудрое решение.
Я потратил прискорбно много времени, чтобы отыскать местного члена Аширры, который бы рассказал мне, где искать султана. Я ожидал встретить большее количество вампиров в Адене; при таком числе смертных, находящихся в городе проездом, поиск пищи – чрезвычайно легкое дело. Либо здесь дело не в этом, либо местные каиниты настороженно относятся к чужакам и умеют отлично прятаться. Наконец я выследил одного из Аширра, и он был неприятно поражен тем, что я сумел обнаружить его. Тем не менее, он оказался вежлив и снабдил меня сведениями, необходимыми для встречи с ибн Ясиром, хоть и отказался сопровождать меня ко двору. Он представился просто Баджатом, не назвав ни имени своего сира, ни происхождения. Его лицо было укрыто шарфом, но он не выказывал манер, свойственных выходцам из южных племен. Я подозреваю, что мой добрый информатор сам был в бегах. Наша встреча оказалась короткой, и я могу лишь пожелать ему удачи.
Двор султана располагается не в самом Адене, а на небольшом полуострове на другой стороне бухты, известном как Малый Аден. Там он возвел резиденцию со столь высокими и толстыми стенами, что она похожа скорее на маленькую крепость. По крови ибн Ясир – Мушакис, и в их обычае строить такие вот рибаты [1] в качестве убежищ. Я довольно долго ожидал, пока меня пригласят в покои султана, проведя все это время в милом садике. Куда девался неуверенный в себе, почтительный молодой вампир, которого я повстречал несколько лет назад? Теперь я оказался перед гостеприимным, крепко стоящим на ногах правителем. Мы обсудили положение в Каире, и я изложил султану свою просьбу о развитии своего дела в его владениях. Его мрачное удовлетворение упадком власти Айюбидов и ослаблением султана Каира привело меня в замешательство, но учитывая, что за земли достались ему самому, было вполне понятно. Он же уверил меня, что здесь Валид Сет находятся под плотным контролем; это утверждение я вынужден принять на веру, поскольку пока что не видел свидетельств обратного. Кроме того, ибн Ясир сказал, что я могу вести свои дела, не опасаясь неуместного сверхъестественного влияния Змеев. Правда, продолжал он со смешком, всякое неуместное воздействие экономической природы – это уже моя забота. Да, приближающаяся к Адену война пойдет ибн Ясиру только на пользу. Я не боюсь вероломства в торговле и перемещении грузов; моя уверенность в своих силах, кажется, еще больше развеселила султана.
Собравшись уходить, я спросил ибн Ясира, с кем лучше иметь дело в Сан’е в торговых вопросах. Я, конечно, подразумевал, намекая на укрепление торговых связей с его сиром, считая это необходимым. Султан, однако, порекомендовал мне нескольких ремесленников и уважаемых купцов, как смертных, так и членов Аширры, ни словом не обмолвившись о сире. Я выдержал паузу, но султан, явно более опытный в чтении по глазам собеседника, чем я помнил или ожидал увидеть, остановил меня взглядом. Он прохладно, но вежливо пожелал мне благополучно добраться до Сан’ы, отметив, что путь вглубь страны уже не так безопасен, как в былые времена. Насколько я знаю, дорога между Аденом и Сан’ой была завидно безопасной именно из-за Кровавых уз между ибн Ясиром и его родителем.
В Сан’е придется действовать с осторожностью. Любые товары, приобретенные здесь, в Адене, нужно будет отправлять на север, а дорога посуху вдоль берега более удобна и менее затратна. Наверняка мой читатель не удивится, если я напишу, что не жажду оказаться между молотом и наковальней в конфликте могущественного вампира и его потомка.
На то, чтобы договориться с местными торговцами, уйдет несколько дней; если же придется запугивать, умасливать или даже уничтожать тех, кто подвержен влиянию Валид Сет, времени понадобится еще больше. Это задержит нас в Адене на более долгое время, чем я планировал, и приблизит нас к сезону муссонных дождей, опасных для путешествия на борту корабля вокруг полуострова к морю Фарис. Поэтому в Сан’у мы пойдем так быстро, как позволят нам наши лошади и верблюды.

Сан’а, 2 июня 1195

Мы затратили больше времени на путь до Сан’ы, и наши животные заметно утомлены дорогой. Поджарый верблюд, которого я подпоил своей кровью, чтобы он вез меня без возражений, оказался крепкой скотиной, но его поступь смертному растрясла бы все кости. Несколько раз на нашем пути он встряхивал мой паланкин так, что я просыпался посреди дня. В эти ужасные мгновения внутрь проникал палящий жар солнца, от которого меня отделяли лишь задернутые занавеси, и мой Зверь в страхе визжал, перекрывая монотонный звук Вопля. Разумеется, ты, читатель, рассудил уже, что раз я продолжаю свой рассказ, то уцелел в пути, но я с отвращением думаю о том, что меня ввергла в такие мучения неуклюжая тягловая скотина. Я уже предвкушаю, как перережу этой твари глотку по возвращении в порт.
Тяжкая жара несколько ослабла, когда мы поднялись в холмы, чтобы достичь Сан’ы, которая угнездилась на западном склоне горы Нукум [2]. Гора охраняет подступы к городу с востока, а остальные его стороны защищает крепкая стена, кое-где достигающая тридцати футов высоты; неслучайно название «Сан’а» переводится как «укрепленное поселение». Местные верят, что город основал Сим, сын Ноя. Правда это или нет, но потомки рода Сифова [3] жили здесь со столь же давних времен, как и в других городах, появившихся в местах скоплений людей. Этот оазис божественной благодати в пустошах языческой Аравии стал приютом для христиан и иудеев в темные времена – до того, как Пророк поделился с народом своим священным знанием. Иудейский квартал города, Ка’аль-Яхуд, до сих пор занимает всю его западную часть и отгорожен собственными стенами, как и множество подобных ему жилых сообществ. Местные ремесленники считаются одними из лучших на полуострове в обработке золота и серебра.
Я отправлюсь в иудейский квартал в какую-нибудь другую ночь. Сейчас же я устроился в комнатах при Сукв аль-Милх, или Соляном базаре. Этот огромный базар состоит из множества мелких рыночков, где можно купить самые разнообразные товары, несмотря на общее название места. Он начинается сразу от Йеменских ворот – главного входа в город – и тянется до самой Джами’ аль-Кабир, великой мечети Сан’ы. Такая планировка города облегчила мне доступ в сукв после заката, поскольку и с наступлением темноты людской поток и возле ворот, и около мечети не иссякает. Я не посещал местную великую мечеть и не собираюсь делать этого, поскольку она главным образом служит местом поклонения зейдитов. В пределах внешних стен Сан’ы расположено сто шесть мечетей, и некоторые видны в окна моих комнат. Полагаю, лучше будет, если я посещу одну из них до исхода ночи.
Вскорости я разбужу Карифа и Санжара; путешествие утомило обоих, и они задремали, а мне нужно преподать им небольшой урок правильного поведения. Сан’а выделяется среди прочих мусульманских торговых городов тем, что имеет записанный на бумаге кодекс ведения деловых операций в его стенах. Этот документ существенно помогает странствующим торговцам, поскольку они незнакомы с принципами, на которых (если дело дойдет до спора) строят свои решения местные кади, находящиеся под влиянием зейдитов. У нас осталось совсем мало времени до наступления сезона дождей, чтобы опередить неблагоприятные ветра в море, поэтому днем встречаться с купцами придется даже Карифу; мне же хотелось бы избежать любых проблем с законом, причиной которых может стать мой помощник в ходе заключения своих «сделок». Сам я буду встречаться с теми членами Аширры, кого порекомендовал мне султан ибн Ясир в Адене. Увы, бессмертные обитатели Сан’ы не располагают писанным торговым кодексом наподобие того, что есть у смертных.
______________
[1] Рибаты – первоначально крепости, строившиеся вдоль границ завоеванной территории в первые годы исламской экспансии. Позже стали использоваться как опорные пункты для защиты торговых маршрутов и как гостиницы для идущих по ним купцов, а также стали центрами мистической культуры суфиев.
[2] В мемуарах раввина Сан’ы Иосифа Кафика упоминается: «Город Сан’а выстроен у подножия горы Джабаль Нукум, на ее западном склоне». В настоящее время гора, возле которой расположена Сан’а, носит название Эн-Наби-Шуайб (араб. «гора пророка Шуайба»). (источник: https://en.wikipedia.org/wiki/Yi%E1%B8%A5yah_Qafi%E1%B8%A5#cite_note-5)
[3] Имеются в виду иудеи. Сиф – третий сын Адама и Евы, рожденный после убийства Авеля и изгнания Каина.

[Samouse]

4 июня 1195

Сегодня ночью я встречался с Харвиндаром аль-Камбеем, каинитом, давно обитающим с Сан’е, хотя происходит он с берегов Индии. Если честно, не знаю даже, принадлежит ли он к Аширре, но его имя в числе прочих назвал мне ибн Ясир; за ним не замечено каких-нибудь безобразных споров с кем-либо из членов нашей секты, и даже имя свое он составил на мусульманский манер. Всего этого вполне достаточно, чтобы иметь с ним дело. Аль-Камбей обитает в богатейшем квартале города. Стражники пропустили меня без возражений, но двое из них сопроводили меня до дома купца. Здания в этой части города, как и в других древних и состоятельных общинах, выстроены из черного камня и песчаного кирпича, а окна и дверные проемы украшает замысловатая резьба. Темная поверхность камней сохраняет летний жар и после заката, поэтому прижиматься к стенам для неосторожных может быть опасно.
Поддерживать дом в столь шикарном квартале аль-Камбею позволяет его состояние, добытое прибыльной торговлей смертными рабами и рабынями. Покупать специи и ценные украшения с африканского побережья, а также договариваться о перевозке товаров мне придется с другими купцами: аль-Камбей занимается исключительно живым товаром и известен тем, что продает только здоровых и красивых мужчин и женщин. Выбор у него существенно меньше, чем в Каире, поскольку через эти места проходит лишь один маршрут торговли рабами, но я уже предвкушаю удовольствие от сделки в такой деликатной сфере с торговцем, не поклоняющимся Сету. Впрочем, выбирать здесь особо не из кого, да и после событий в Египте у меня пропала охота ожесточенно торговаться; так что мы завершили обсуждение деловых вопросов еще ранним вечером, оставив всю ночь для прочих бесед.
Я быстро понял, что мой хозяин гораздо более сведущ в деле мореплавания, чем я сам. Он живо заинтересовался моими неуклюжими объяснениями об оснастке и управлении нашей кариб, и стал горячо проситься сопровождать нас на обратном пути в Аден, чтобы увидеть это чудо кораблестроения своими глазами. Я с готовностью согласился и, скрепив таким образом начало добрых деловых отношений, уже более свободно затронул тему местной политики. Мой новый друг рассказал, что султана Сан’ы, Абд аль-Хакка, уже много лет никто не видел. За все это время не случалось серьезных кризисов: если верить аль-Камбею, никто из местных каинитов Аширры не желает заявлять о притязаниях на трон, по крайней мере, не настолько сильно, чтобы разгневать этим друг друга или верных сторонников Абд аль-Хакка. Я с трудом поверил в это, учитывая свойственную всем нам – и, думаю, хорошо известную тебе, читатель – натуру, но не стал высказывать свои сомнения хозяину. Он же поведал мне, что помощники-ансары султана один за одним исчезли. Как-то ночью в убежище правителя – летнем дворце имама, расположенном за стенами города к северо-западу – до самого утра полыхали вспышки огня, отбрасывая тени на крутой склон скалы. С тех пор окна дворца каждую ночь темны, как и во всем остальном городе.
Договорившись через несколько дней отправиться на юг вместе, мы расстались. Я разбудил Карифа, чтобы приказать ему оставить завтра свои занятия «торговлей», а вместо этого ночью понаблюдать за дворцом имама. Мой помощник был только рад новому поручению.

5 июня 1195

Следующей ночью мы покидаем Сан’у. Кариф подтвердил, что в летнем дворце имама не происходит по ночам ничего необычного, по крайней мере, так было в несколько ночей его наблюдения. Я беседовал еще с несколькими городскими членами Аширры по деловым вопросам, одновременно делясь новостями, услышанными мною по пути сюда, но все они, что удивительно, почти лишены политических амбиций. Для них я, конечно, чужак, но горжусь своим умением чутко слушать собеседника и ловко выуживать из него сведения; я не буду хвастать впустую, если скажу, что мог бы в разговоре почуять интригу, затрагивающую весь город, если бы таковая существовала. Я говорил даже с младшей из потомков Абд аль-Хакка, девушкой по имени Сакан. Ее можно считать еще новообращенной – не так давно она была красивой дикаркой-кочевницей из глубин пустыни. Я не ожидал увидеть в ней каких-нибудь надменных чаяний в политике, просто полагал, что ей может быть что-то известно о местонахождении ее сира – и что вытянуть сведения из нее будет легче легкого. Это юное создание не находило ничего плохого в своем нынешнем положении недоучки – что сам я считаю прискорбным – и не смогло пролить ни малейшего света на возможные причины падения султана. Мне остается надеяться, что прочие городские члены Аширры возьмутся за ее образование ради нее же самой, поскольку в первые годы не-жизни каинита Зверь бывает необычайно силен.
Я сделал все, что мог, за то краткое время, которым располагал. Я договорился о месте на складах, заключил соглашения о поставке специй, рабов, слоновой кости, ценных пород дерева и редких самоцветов. Кто бы ни дирижировал ночными событиями в городе, он (или они) кажется столь же непоколебимым, как городские стены. Торговля идет рука об руку с риском, и в Сан’е риск заключается в вероятности того, что по ее улицам вскоре потечет алая кровь каинитов, схватившихся за власть. Поистине, в городе, где собралось столько членов Аширры и прочих каинитов, нет большей опасности.

1 июля 1195

Наше возвращение к Аденскому заливу было поспешным, но оказалось безопасным. Постоянные обитатели Сан’ы и Адена, пожалуй, переоценивают опасности пути между двумя городами, а может быть, наш переход был спокойным благодаря большому, хорошо вооруженному эскорту аль-Камбея. Сам я считаю такие меры предосторожности чрезмерными и даже вредными, и стараюсь обеспечивать безопасность более скромными методами. Правда, все это сопровождение было полностью оплачено аль-Камбеем, и похоже, придавало уверенности в себе ему самому – а заодно означало, что мне не придется вновь ехать на горбу того мерзкого верблюда. Аль-Камбей, оглядев киль и рулевой узел моего корабля, выразил и удивление и восхищение, и пожелал арендовать судно для небольшой прогулки по морю. Предложение было заманчивым, но я отказался; мы и так встретим на пути к Оманскому заливу муссонные ветра, и любое дальнейшее промедление обернется катастрофой. Кроме того, признаюсь тебе, читатель, что хоть я и наслаждался обществом этого каинита все те несколько недель, что был знаком с ним, мне не нравилась идея допустить его к своему убежищу или к команде корабля. Стоит хоть раз отпустить вожжи в деле обращения с суеверными людьми, управляющими моим судном, и под ударом окажется моя собственная безопасность, особенно при том, что я собирался впасть в оцепенение на время плавания вокруг южной оконечности полуострова.

[Samouse]

19 августа 1195

Очнувшись от дремы в Оманском заливе, я обнаружил, что промок до нитки. Как мы ни спешили отправиться в путь, муссонные ветра все же настигли нашу кариб уже за портом Зуфар [1], где-то на полпути к Сухару, на восемнадцатый день плавания. Санжар рассказал мне, что после нескольких дней высоких волн и проливного дождя многие из креплений корпуса, наложенных египетским мастером в Каире на судно, сработанное в аль-Андалус, дали течь от излишнего напряжения. Команда сутками латала эти дыры и откачивала воду из трюмов, одновременно стараясь удержать корабль на плаву, да еще не сбиться с курса. Санжар и Кариф сами заботились о запечатанной части нижней палубы, где лежал я. В тех углах, которые остались сухими, в первую очередь сложили наши записи и контракты, включая и этот дневник, а следом – самые ценные товары. Мне, конечно, стало не по себе от мысли, что меня оставили мариноваться в морской воде, но ничего дурного не произошло, разве что краска с тканей моих одежд ненадолго перешла на кожу. Многие товары оказались попорчены сыростью, однако мои ансары спасли от влаги не один тюк со специями, за что я им благодарен.
Через несколько дней мы достигнем Сухара. Там нам предстоит быстро починить судно и оценить, наконец, весь нанесенный грузу ущерб.

Сухар, 23 августа 1195

Мы благополучно пришвартовались к причалам Сухара. И команда, и мои спутники совершенно измождены постоянным бдением и откачкой воды из трюмов. Я и сам поучаствовал в этой работе, осушая недра корабля по ночам. Кариф сообщил, что матросы, конечно, были недовольны моим явным самоустранением от общей беды, но ворчали они насчет моего предполагаемого статуса богатого торговца, не высказывая подозрений о моей сверхъестественной природе.
В порту нам отдохнуть не придется. Корабль нужно чинить; те товары, что еще можно спасти, необходимо просушить и упаковать заново, а еще закупить провизию для смертных на борту. К нашей удаче, единственным объектом для сделок в этом порту является ладан.
Позвольте же мне вкратце объяснить все тем из вас, мои читатели, кто не знаком с ценностью ладана. Многие века смола ладанного дерева ценилась выше своего веса в золоте. Она легко горит и при этом источает приятный аромат, из-за чего используется в религиозных ритуалах как благовоние. Ее дым обладает консервирующими и лечебными свойствами, поэтому ладан часто применяют врачи – для борьбы с недугами и бальзамировщики – чтобы останавливать гниение. Наконец, он служит основой для ароматических масел, являющихся одним из ценнейших предметов роскоши. Таким образом, ладан пользуется огромным спросом, но деревья, дающие эту смолу, произрастают только на юге Аравии  и на небольшом клочке земли в Африке, возле моря Кулзум. Народы этих земель чрезвычайно разбогатели именно на торговле ладаном. В последние годы, однако, спрос на него сильно упал, поскольку многие народы мира отошли от язычества, обряды которого требовали умасливать духов воскурением благовоний. Колдуны моего клана, однако же, все еще питают нездоровую страть к подобным ритуалам, поэтому мне нужно посетить Сухар и удостовериться в том, что ценный ресурс продолжит поступать в Аламут.
С политической точки зрения этот портовый город не преуспевает так, как в финансовой сфере. Подобно многим городам, чьим источником благосостояния стала торговля, Сухару более тысячи лет. Изначально он был ценен огромными залежами меди, которую жаждали заполучить обитатели Месопотамии, что на дальнем конце моря Фарис, ведь в земле их родины металлов мало. Власть над Сухаром переходила из рук в руки по мере расцвета и падения империй, расположенных между Тигром и Евфратом: сначала здесь правили ассирийцы, потом персы и, наконец, исламские халифы, с перерывом на неизбежные восстания местных жителей. С IX века эти бунты возглавляли жестокие секты хариджитов и исмаилитов, пришедшие в этот регион, спасаясь от влияния суннитов. Карматы, в X веке разграбившие Мекку и укравшие Черный камень Каабы, также нашли убежище именно здесь, но их политическое влияния сошло на нет благодаря действиям халифов Багдада и нападениям разгневанных пустынных племен. Единственная ветвь хариджитов, уцелевшая после чистки, устроенной жестокими фанатиками в силу своих умеренных взглядов – ибадиты [2] – все еще представляет собой силу, с которой стоит считаться. Они контролируют внутренние холмистые земли, оставляя побережье на милость владык извне. Но контроль временами слабеет, и тогда и кочевники, и ибадиты становятся проблемой для тех, кто захватил эту территорию.
Сейчас как раз наступили времена такой ослабленной власти. Я не знаю, кто в настоящее время здесь правит, но все-таки сошел на берег и добрался до медины. Город, еще двести лет назад бывший бриллиантом в короне ислама, теперь по большей части пребывает в запустении, брошенные дома осыпаются от небрежения. Бухта когда-то была переполнена кораблями, приплывавшими из-за дальних морей, а теперь причалы почти пусты.
Я дошел до убежища султана. Дом сожжен дотла, перекрытия и крыша провалились, так что здесь негде укрыться от солнца. Увиденное меня опечалило; правительницей Сухара была женщина из клана Вах’Шин, происхождением из ибадитов, несколько десятков лет поддерживавшая перемирие между кочевыми племенами, разношерстными обитателями города и своими яростными собратьями по клану, рыскающими по холмам и пустыням. Я уверен, что душа ее отлетела к Богу, и так же убежден, что без нее дневные и ночные обитатели Сухара подвергнутся жестоким и кровопролитным нападениям смертных и бессмертных врагов.
У меня нет ни малейшего желания становиться жертвой. Лучше уж оставаться на корабле, как бы сыро там ни было, правда, это замедлит его починку. Нам придется ремонтировать судно второпях, одновременно раскинув сети на торговцев ладаном, чтобы обновить некоторые из наших контактов, и отправиться в Ормузский пролив и дальше в море Фарис. На все про все у нас меньше одной недели.
________________
[1] Зуфар (Дофар) – самая южная мухафаза (провинция) в султанате Оман. Исторически являлась крупнейшим производителем ладана в мире. Собственно города с таким названием в провинции в настоящее время нет.
[2] Ибадиты - исламское течение, отличающееся как от суннизма, так и от шиизма, возникло в VII веке в Ираке. Создали собственные мелкие государства (имаматы) в Алжире, Тунисе, Ливии, а также в Омане, где до настоящего времени почти три четверти населения исповедуют это течение ислама.

[Samouse]

Плодородный полумесяц, 14 сентября 1195

Я уже рассказывал тебе, читатель, что в большей части исламского мира настали времена хаоса. Здесь, в роскошных землях меж русел Тигра и Евфрата, все то же. Стерпи же мои многословные, но необходимые речи, читатель, и слушай внимательно, ведь это знание может оказаться для тебя жизненно важным, если тебе потребуется странствовать по этим землям и идти дальше на восток. Арабская династия ‘Аббасидов, в далеком 750 году поднявшаяся на костях потрясших весь мир Омейядов, все еще имеет некоторое влияние в этом регионе. Однако их реальная власть понемногу утекает сквозь пальцы; в эти ночи багдадские халифы из династии ‘Аббасидов – лишь религиозно значимые фигуры. Это, тем не менее, не делает их безопасными для существ нашей природы.
Военная мощь в регионе распределена между тремя турецкими родами. Ветвь сельджуков из племени огузов почти полтора столетия была основной силой в регионе, усмирив персидских выскочек, которые, в свою очередь, вырвали власть из рук ‘Аббасидов. Набожные лидеры сельджуков приняли титул султанов и, признав главенство халифов, вновь объединили великую империю мусульман.
Однако всегда найдутся варвары, поджидающие у ворот. Племя караханидов [1] отобрало у ‘аббасидских управителей важные города Бухару и Самарканд (куда я еще отправлюсь позже). Они стали вассалами сельджуков с ростом их могущества, но обратились против своих господ под принуждением киданей, племени, изгнанного из родного им Таугаста. Этот мощный союз, названный Каракитайским ханством [2], в 1141 году в Самарканде поставил армию сельджуков на колени. Их стычки продолжаются и поныне.
Но султанов династии сельджуков ждало новое предательство этих собак караханидов. Управители Хорезмской области, принадлежавшие к этому племени, после победы в Самарканде присягнули на верность Каракитайскому ханству, хотя занимали свои посты именно за преданную службу сельджукам. Правда, эта присяга вскоре оправдала свою сомнительность: не прошло и поколения, как Хорезм-шах объявил независимость своих владений и вступил в войну с обоими бывшими господами.
Сейчас в регионе царят война и хаос. Я не знаю, кто окажется у власти в порту Басры, когда мы там причалим, и уж тем более – кто будет править великим Багдадом, сердцем империи ‘Аббасидов, когда мы достигнем его. Только за время нашего подъема по течению реки столица может перейти из рук в руки несколько раз. Но опасные времена – всегда еще и времена больших возможностей; по крайней мере, все участники этого конфликта – мусульмане, и во время пути я смогу рассчитывать на обмен любезностями. От захватчиков-христиан с запада такого ждать не приходится.

Басра, 16 сентября 1195

В городе нет ни ‘Аббасидов, ни сельджуков. Я ожидал оказаться в центре конфликта, но не думал, что огромные армии сельджуков просто уйдут из столь важного города. Стражники в гавани поведали мне, что армия сельджуков ушла на северо-восток уже более года назад. Возможно, они остановились в Багдаде; местные ничего не знают, и я смогу выяснить это, лишь добравшись до столицы.
Нет ничего удивительного в том, что Басра была сдана врагам столь легко. Этот порт имеет весьма важное географическое значение, однако его история с самого начала была омрачена всяческими бедами. Город был основан в VII столетии халифом из династии Омейядов в качестве военного укрепления. От слияния двух великих рек – Тигра и Евфрата – образуется мелкое и широкое озеро Аль-Хаммар, воды которого текут в море Фарис через протоку под названием Шатт аль-Араб. Басра же располагается на западном берегу Шатт аль-Араб. Вокруг множество болот и ручьев, которые прокладывают себе дорогу прямо через город, но при всем этом количестве влаги рядом Басре всегда не хватало питьевой воды для своих жителей. В одно из столетий под владычеством династии Омейядов город пережил целых три внутренних восстания. ‘Аббасиды, придя к власти, столкнулись еще с тремя бунтами: восстания рабов под началом пришлых зоттов с востока Индии и занджи из Африки [3], на подавление которых ушли годы. Третье же было скорее вторжением, чем восстанием: на город напали бунтари-карматы и разграбили его, и Басра так и не оправилась от этого опустошительного набега. Учитывая столь регулярные периоды беспорядков, вполне понятно, почему многие торговые семейства переместили свои накопления в город Сираф, что на восточном берегу моря Фарис. Боюсь, что эта последняя глава в истории города станет завершающей и в книге блестящих вкладов Басры в исламскую культуру. Даже в гуще нескончаемых сражений животрепещущая смесь народов, населяющая город, сумела породить в нем образованную касту художников и религиозных ученых, с которыми лишь недавно смогли посоперничать блистающие города аль-Андалус.
Я охвачен смесью возбуждения и ужаса от стоящей передо мной задачи распутывания полуночных союзов Басры. В свои лучшие дни город был домом для более чем двухсот каинитов изо всех уголков мира. В этой толпе вампиры Аширры едва-едва превосходили остальных числом, но все же контролировали город. В беспокойные времена еретики из дальних земель хватались за любую возможность ослабить хватку Аширры в Басре.
________________
[1] Огузы – группа средневековых тюркских племен, живших до XI века в Центральной Азии и Монголии, а позже расселившихся по территории Закавказья и Ирана. Сельджуки – одна из ветвей огузов. Караханиды – династия средневекового государства в Средней Азии, на территории современных Казахстана, Узбекистана, Монголии. Название династии условное, сконструировано историками XIX века из титула, который носили правители государства (карахакан).
[2] Кидани - кочевые монгольские племена, в древности населявшие территорию современной Монголии и Маньчжурии. Считается, что историческое название Китая в славянской и западной (Cathay) традициях восходит именно к названию этих племен. Каракитайское ханство объединило под своей властью земли Караханидов и современной Монголии и просуществовало до 1218 года, когда было завоевано Чингисханом.
[3] Зотты – арабское название индийских и пакистанских цыган. Занджи (араб. «черные») – общее арабское название негроидных народов.

[Samouse]

17 сентября 1195

Положение в городе оказалось даже страшнее, чем я предполагал. Санжар рассказал мне, что днем город живет достаточно спокойно: пусть его повелители бежали, но на своих постах остались управляющие, которые худо-бедно исполняют основные функции городских властей. Это остатки персидской знати, занимавшиеся делами в регионе на протяжении сотен лет. Ночью, однако, в сукве, расположенном в рыночном квартале Ашар, воцаряется атмосфера натянутого перемирия: из-за быстро пустеющих лавок и навесов каиниты бросают друг на друга взоры с самой разной степенью враждебности. Когда та или иная группа бессмертных отваживается выйти в узкие, прикрытые навесами улочки, все остальные провожают их пристальные взглядами; не раз я слышал слабые отзвуки драки, еще больше усиливающие напряжение вокруг.
Когда же я и мои компаньоны решили прогуляться вдоль жилых кварталов, выскользнув из суква, дела обернулись еще хуже. На нас напали трижды в разных частях города; один раз это была четверка каинитов, по которым было заметно как их высокое поколение, так и малый «возраст» бессмертия, в другой – небольшая, но разъяренная толпа с агрессивно настроенным хозяином-хищником. В последней и самой серьезной стычке нам пришлось противостоять толпе не то смертных, не то ансаров, с факелами в руках. Я не имел ни времени, ни желания разбираться, кто это был, поскольку две первых драки сделали нас довольно-таки слабыми. Жилые кварталы мусульманских городов обычно патрулируют стражники-добровольцы. Однако в Басре многие патрули, похоже, уже не добровольные. Как я уже писал в своих заметках, я не боец, но опыта у меня хватает. Поэтому я понял, что наиболее благоразумным будет вернуться в сукв, в охраняемые комнаты, которые мы там заняли. Я искренне надеюсь, что стража получила достаточную плату за свой труд.

18 сентября 1195

Сегодня мне нанес визит не самый званый гость. Это был один из вчерашней толпы факелоносцев – правда, на этот раз он явился без своего огненного орудия – который предложил мне некие сведения в обмен на глоток моего витэ. Представился он как Юсри аль-Маргиль и утверждал, что является брошенным слугой некоего турецкого члена Аширры, который бежал из города вместе с отступающими сельджуками. Сам мой гость и несколько других бедолаг, оказавшихся в подобной же ситуации, с тех пор поддерживали свое необычное состояние, договариваясь с немногими путешествующими вампирами, проезжавшими через Басру, либо выслеживая и уничтожая молодых каинитов, наводнивших город. Гость сообщил мне, что в Басре сейчас нет ни султана, ни имама Аширры; в каждом огороженном стенами квартале свой старейшина, но никто из них не силен настолько, чтобы подмять под себя любого потенциального соперника. Вампиры постарше и похитрее по освященной веками традиции обитают рядом со смертными, обладающими властью и влиянием. В более бедных кварталах всевозможные выскочки плодят отряды потомков, и после заката за запертыми воротами кварталов проливаются реки крови правоверных мужчин и женщин, чтобы накормить голодный молодняк. Хуже всего то, что Юсри убежден: один из таких анклавов пал жертвой заразы Баали.
Я распрощался с этим смертным так скоро, как сумел. Мне было неудобно давать свою кровь такому, как он, после того, как он сам признался, что убивал моих собратьев. Однако сделка есть сделка, и я свою часть ее выполнил. Разумеется, полностью доверять ему нельзя. Даже если часть его россказней – правда, любой из городских каинитов сумеет вертеть им, как хочет, так как он безрассудно жаждет витэ, которое подержало бы его неестественное состояние. Тем не менее большая часть сообщенных им сведений согласуется с тем, что я видел сам. Нам остается заключить сделки – какие сможем – с местными смертными торговцами: в нынешние ночи купеческие семьи с их недолгой жизнью являются более надежными партнерами, чем бессмертные. Наше судно я отдам в собственность капитану Абу Раджиду, а он заплатит за него услугами и товарами. Я не могу сказать с уверенностью, когда вернусь из восточных земель, и было бы мало пользы, если бы наша кариб все это время стояла в порту без дела.

[Samouse]

Багдад, 13 октября 1195

В Багдад мы прибыли, воспользовавшись старинным средством передвижения – лодкой из плетеного тростника с болот аль-Хувайза. Это было следствием не внезапно охватившей меня ностальгии, а скорее стечения странных обстоятельств. Покинув Басру, чтобы подняться вверх по Тигру, который в своем нижнем течении довольно-таки нетороплив, мы прошли через земли народа ма’дан [1]. Они населяли окрестности озера аль-Хаммар и топи вокруг на протяжении последней тысячи лет или даже дольше. После того как они отошли от своих грязных языческих обычаев и услышали слово Пророка, их стали называть странным именем «болотные арабы». Так вот, ма’дан предупредили нас, что наша «новая» лодка – то есть собранная из деревянных досок – подвергнет нас опасности нападению болотного чудовища, чье логово находится в топких прибрежьях реки. Кариф сразу же заподозрил их в хитрости, призванной вынудить нас обменять наше суденышко на другое, менее качественное, однако я уловил в их речи нотки страха и правдивости. Поэтому я согласился на обмен, и местные весьма быстро воздвигли на нашей новой лодке небольшую хижину, выразив таким образом почтение моему очевидному высокому положению. Я же, в свою очередь, исполнился уважения к ловким пальцам мастеров ма’дан: укрытие, долженствующее отражать мое богатство, оказалось еще и светонепроницаемым, а лодка не пропустила ни капли воды за весь наш путь. Санжар рассказал мне, что днем мы проплыли мимо деревянного судна, лежавшего на мелководье почти что вверх днищем. На обломках обшивки и весел остались метины – это явно была работа весьма сильного создания с огромными когтями; те обломки, что плавали на поверхности, были покрыты подсохшими брызгами крови.
Тем не менее было странно въезжать в столь современный, передовой город, как Багдад, таким примитивным способом перемещения. Этот красивый город и по размерам, и по великолепию легко сравнится с пыльным Каиром. Он занимает оба берега Тигра, а Евфрат протекает в 25 милях к востоку. Вниз по течению реки ее берега и устье Дийялы, впадающей в Тигр южнее, облепили мелкие деревушки, похожие на пылких почитателей красивой женщины. Погода в этот сезон чрезвычайно приятная; обжигающая жара середины лета ушла, и дни стали просто очень теплыми, а ночи – прохладными. Дожди не омрачают небо, к несчастью для тех, кто обрабатывает поля, поскольку им приходится еще и орошать землю с помощью сети каналов и канав, за которые они еще и платят налоги. В городе полно дворцов и больших мечетей, выстроенных ‘Аббасидами, и красота этих строений отражает высокое положение и богатство их хозяев, живущих так близко к сердцу империи.
Конечно, Багдад тоже не безупречен. Старые постройки столицы ‘Аббасидов, называемые Круглым городом (который почтенный халиф аль-Мансур предпочитал называть Мадинат ас-Салам, или «город мира»), были сильно повреждены в ходе борьбы венценосных братьев за наследство в IX веке. После город «облагораживали» турецкие воины, отряды которых ‘Аббасиды привели с собой, а после, в X веке, пострадал от восстания персидской династии Буидов [2] – которые, вообще-то, должны были знать, как сберечь столь великолепный город. Именно таким Багдад и остался в моей памяти: возможно, потрепанный, но все еще красивый и процветающий. Но сейчас я пишу эти строки и все сильнее опасаюсь завтрашнего вечера, когда мне придется выйти в город и увидеть, что с ним сотворили изменчивое время и политические игры смертных.

14 октября 1195

Нет, увы, Багдад уже не тот, каким я его запомнил. Я знал, чего ожидать, но перемены все же слишком сильны, чтобы принять их. Султан сельджуков и его подданные покинули этот город, как и Басру, и по рассказам, подались еще дальше на северо-восток, возможно даже к самому Черному морю. Персы и затесавшиеся среди них турки позволили кварталам на западном берегу Тигра прийти в совершенный упадок – теперь там практически одни руины. Ирригационная система, наполнявшая эту часть Багдада живительной влагой из русел Тигра и Евфрата, пребывает в столь бедственном состоянии, что урожаи снизились, и пищи не хватает. Величественный дворец наследников аль-Мансура разрушен – настолько пострадал в войнах, что попросту раскатился по камешку. Но и среди этого запустения и небрежения обитатели Багдада (которых, пожалуй, осталось здесь около четверти миллиона) прилагают всяческие усилия, чтобы сберечь красоту своего города. Новые постройки в городе располагаются между воротами аль-Му’аззам на севере и воротами аш-Шарки на юге. Для халифа ‘Аббасидов возводится новый дворец, обещающий стать не хуже разрушенного. Другие участки расчищают для строительства правового училища и новой мечети. Я до глубины сердца тронут тем, как город и его жители стойко сопротивляются хаосу последних лет.
Мое настроение еще больше поднялось после визита к старому знакомому. Я не могу назвать Исхака ибн Хайрата своим другом, ведь это унизило бы его – настолько превосходит меня и годами, и знаниями. При жизни он был глубоко уважаемым лекарем, а в посмертии стал членом бэй’т Кабилат аль-Моут, который читатель, знакомый с обычаями Европы, знает как клан Каппадокийцев. Он и сейчас продолжает углублять свои и так огромные познания к пользе смертных пациентов. Исхак обитает в багдадской лечебнице ‘Азди, где наставляет работников и медиков, и даже консультирует частных лекарей знати по вопросам некоторых необычных недугов. Я знаком с этим почтенным врачом в основном по переписке: его практика требует надежного источника странных плодов, трав и масел, которые под его руками превращаются в превосходные лекарства. Наши торговцы, как и множество других, поставляют ему нужные товары. Мой сир не получает прибыли от этих сделок, даже наоборот, часто терпит убытки. Но мы считаем это благотворительностью, какая подобает всем добрым мусульманам.
Сама лечебница – великолепное произведение архитектуры, а ее существование является данью набожности ее основателей. Просторные залы выходят во внутренние дворы, засаженные фруктовыми деревьями и украшенные фонтанами, где пациенты наслаждаются теплым солнцем и свежим воздухом. Есть для них и купальни с горячей и холодной водой. На заботу о пациентах здесь не жалеют никаких денег: они каждый день едят мясо для поддержания сил, получают редкие лекарства из набитой всевозможными ингредиентами аптеки, и даже для подхвативших летнюю лихорадку имеется лед. В лечебнице всегда присутствует лекарь, чтобы печься о больных днем и ночью. Сами врачи постоянно проходят проверки своих умений и продолжают обучение в обширной библиотеке, расположенной здесь же. Они проявляют большое искусство в своем деле, даже оперируют пациентам глаза по живым тканям и вырезают опухоли. Все их умение к услугам жителей Багдада, независимо от их способности оплатить лечение: даже самого распоследнего нищего от ворот лечебницы не прогонят.
Ибн Хайрат встретил меня во внутреннем дворе и провел в свои комнаты, которые он занимает уже много лет с полного ведома управляющих лечебницы и при их содействии. Мы обменялись любезностями и обсудили нынешние и будущие нужды заведения. Исхак, казалось, не интересуется тем, что город вот-вот переступит порог войны, если, конечно, эти проблемы не повлияют на доставку нужных ему товаров или не увеличат число нуждающихся в помощи – все остальные детали государственного управления никогда не были ему особенно интересны. Сейчас его главнейшей заботой, в связи с которой ему (к моему удивлению) потребовался мой совет, была безопасность странствующих лекарей. Правители династии ‘Аббасидов всегда видели мудрость в том, чтобы поддерживать здоровье жителей всей империи. Для этой цели они отправляли группы целителей в самые дальние провинции, чтобы лечить людей и докладывать об их самых насущных нуждах. Ибн Хайрат улучшил этот обычай; в группах лекарей он отправлял людей, сведущих в наблюдении и слегка знакомых с оккультизмом. Его посланники могут не только доложить об угрозе чумы или вспышке передающихся с водой болезней, они способны вычислить присутствие отступника из рядов Аширры, буйствующего каинита или охотничью стаю оборотней, угрожающих народу. Эти люди приносят огромную пользу, рискуя при этом своими жизнями – вот бы все члены Аширры обладали такой отвагой!
_______________
[1] Современное название этой народности – мааданы, или болотные арабы. Населяют болотистые районы Месопотамии на юго-востоке Ирака, вдоль границы с Ираном. Создали уникальную культуру, сосредоточенную на природных ресурсах болот. Нередко предоставляли убежище повстанцам и беглецам различного толка.
[2] См. примечания к главе I, раздел «Династические подвижки».

[Samouse]

14 октября 1195 (продолжение)

Уже почти в полной темноте я пересек реку, чтобы достичь базара аль-Карх к югу от разрушенного Круглого города. Пробираясь по улицам, заваленным мусором от рассыпающихся домов бывших богатеев, я достиг проулка, где стояло одно-единственное уцелевшее строение. Днем это магазинчик редкостей, хотя немногие оставшиеся в квартале жители уже мало чему удивляются. Ночью же он служит убежищем странной персидской колдунье по имени Мания. Никогда раньше я не был в ее лавке, но другие потомки моего сира предостерегали меня об ее странных повадках. Но и предупрежденный, я испытал сильнейшее потрясение.
Мания уже ждала меня, скрючившись прямо напротив двери, как тощая кошка. Я не знал, что ей известно о моем намерении посетить ее. Выведенный из себя ее внешним видом и едкими запахами каких-то ее магических опытов, я быстро положил перед ней список всех тех ингредиентов и вещей, затребованных нашими пугающими колдунами. Раздраженно бурча над моим аккуратным почерком, Мания принялась выкрикивать приказы и распоряжения на персидском языке – как мне показалось, в пустоту. После некоторого замешательства я сообразил, что она обращала свои вопли к маленьким статуэткам, расставленным по полкам и стойкам ее лавки. Фигурки, казалось, были сделаны из цветного стекла и изображали гротескно вытянутые и изогнутые человеческие тела высотой не более двух ладоней каждая. Их позы выглядели странными и иногда даже вызывающими; склонившись к одной из них, во тьме я заметил нечто вроде дымка, струящегося внутри стекла. Когда я выпрямился, пытаясь скрыть свою растущую тревогу, Мания как раз распекала такое вот создание из голубого стекла самыми грязными словами, и моих познаний в персидском языке не хватало для того, чтобы понять все использованные ею оскорбления.
Затем эта склочная старуха потащила меня в заднюю комнату лавки, уцепившись скрюченными, костлявыми пальцами за мой рукав, чтобы я забрал оттуда какой-то довольно увесистый узел. Я вынес его в лавку. Вернувшись, я увидел, что весь мой остальной заказ собран на прилавке, аккуратно упакован и перевязан бечевой. Стеклянные фигурки замерли на полках, но каждая в иной позе и на новом месте. Несчастная статуэтка голубого стекла, на которую Мания так яростно ругалась, лежала на полу разбитая. Дрожащими руками я отсчитал старухе требуемое золото. Остаток оплаты мы должны были вернуть ей услугами; надеюсь только, что мой сир отправит в помощь этой женщине не меня. Я очень сильно хочу верить, что Мания пленила в своих стеклянных фигурках одних лишь джиннов.

23 октября 1195

Наше двухнедельное пребывание в Багдаде близится к завершению. Я провел несколько вечеров в попытках отыскать хоть кого-нибудь, коме мне следовало бы должным образом представиться: было бы скверно разгневать создание, у которого достаточно могущества, чтобы подчинить себе столь обширные земли. Говорят, что султан Багдада обитает здесь с тех самых пор, как военное укрепление переросло в небольшой город. Мне неизвестно имя этого почтенного существа, но всем в Багдаде известно, что он желает называться халифом Абд аль-Хади. Сейчас же, по слухам, бессменный султан Багдада исчез, и произошло это перед самым отступлением сельджуков. В этом нет ничего ужасного или необычного – члены Аширры столь невероятного возраста могут время от времени отдаваться в успокаивающие руки оцепенения на довольно долгий срок. Здесь же необычным было то, что ближайшие советники Абд аль-Хади также бежали с уходящими войсками, или, если верить более кровожадным сплетникам, были перерезаны своими старыми врагами, столетиями ожидавшими шанса отомстить. Никто не знает, где отыскать халифа, оцепеневшего или бежавшего с остальными. Но в то же время никто не берет на себя риск занять его место: сама наглость такого поступка заставила бы старого вампира пробудиться.
Чтобы сохранить нормальное течение ночной не-жизни города, за дело взялись внуки халифа и еще более удаленные его потомки: они взяли на себя предполагаемые должности. Я уверен, хоть и не могу доказать это, что этих юных членов Аширры направляют старейшины прочих кланов Багдада (я называю их юными, читатель, но помни, что если дед на несколько столетий древнее меня, то его «юный» внук может оказаться старше многих из нас). Благодаря ли своим врожденным талантам, или содействию старейшин, невольные наследователи халифа пока что показывают себя дельными управляющими и дипломатами. Я, однако, не думаю, что такое положение продлится долго. Сейчас действия местных вампиров Аширры вызваны необходимостью, но как только старшие наставники освоятся с ситуацией и покрепче возьмут за шкирку своих учеников, интриг здесь, как это всегда и случается, станет больше.
В конце концов я представился недавно назначенной хозяйке пристаней (а значит, и всей торговли) по имени Мунья ибнат Мутаз. Она приняла мои заверения вежливо, но слегка неуверенно. В ее обязанности пока что входит следить за тем, чтобы контрабандисты, провозящие товары мимо носа инспекторов и мытарей Багдада, не получали никакой сверхъестественной помощи, что в противном случае лишило бы дохода сокровищницу города и ее смертных союзников. Такая должность не располагает к множеству почестей. Не желая упускать ни единой возможности, я предупредил госпожу Мунью о возможной угрозе Сетитов с запада, предложив ей уделять больше внимания всем подозрительным торговцам специями и рабами. Сомневаюсь, что Змеи в ближайшем будущем предпримут наглые шаги, чтобы прибрать к рукам торговлю на море Фарис, но лишняя бдительность (особенно проявленная не мною) никогда не помешает. Мунья ибнат Мутаз отнеслась к моему совету со всей серьезностью. Я не сомневаюсь, что теперь она станет присматриваться к торговцам, прибывающим на ее укрытые ночной тьмой пристани так же пристально, как и к их грузам.
Я услышал также, что через пять лет в Багдаде соберутся представители бэй’т Мушакис, что происходит раз в десятилетие. Могу лишь надеяться, что к тому времени город уже окажется в надежных руках. Внутренние споры клана фанатиков в городе, не имеющем четкого лидера, – это верный путь к катастрофе. Но я уверен, что буду далеко от Багдада, когда это произойдет.

[Samouse]

Средняя Азия

Остаток времени в Багдаде я посвятил подготовке к долгому странствию по Шелковому Пути. Я переполнен предвкушением грядущих приключений, не посещавшими меня уже так давно – с самых первых ночей после Обращения, переполненных благоговением. Восточнее Багдада я еще не бывал ни живым, ни после смерти. В посмертии же я так много сил отдал на поддержание того, что создал при жизни, и меня будоражит этот шанс ощутить нечто совершенно новое дарованными мне крайне обостренными чувствами. Обдумывание практических деталей путешествия – все эти лошади, повозки, стража, пища для смертных – теперь кажется моему воспаленному воображению едва ли не богохульством. Возможно, Санжар справится со всеми приготовлениями – мне не хочется уделять им ни капли внимания.

Самарканд, 25 февраля 1196

Эти страницы я пишу в уютных комнатах в Самарканде. Этим вечером я был принят Каримом, старым и могущественным султаном города. В отличие от многих своих ровесников-каинитов, встреченных мною, Карим, похоже, сохранил значительную часть своей энергии. Историю, которую я изложу далее, он выслушал с увлеченностью, задавая вдумчивые вопросы. Правда, я заметил за ним небольшие причуды: султан, похоже, предпочитал оставаться в своем кресле сандалового дерева, хотя ему явно хотелось встать и размяться. Кроме того, мы ведь не ощущаем зимний холод так сильно, как смертные, но правитель Самарканда был укутан в теплые одежды и носил плотные перчатки. Но эту загадку, полагаю, следует отложить на потом.
В свете угроз, встретившихся мне на пути из Нишапура [1], султан Карим предложил мне устроиться в своем роскошном поместье в богатом квартале Самарканда. Город весьма красив: в нем пересекаются сразу шесть крупных дорог, и каждая входит в него через ворота в толстых, высоких стенах. Стены огораживают пространство площадью более чем в полторы мили в поперечнике, а здания здесь выстроены из прочного камня, и некоторые относятся еще ко временам Александра Македонского. Самарканд расположен на пересечении торговых путей из дальнего Таугаста и из земель индусов к юго-востоку, и поэтому полон богатств. Зажиточные торговцы переходят от лавки к лавке, бренча серебром и золотом в кошелях, даже после захода солнца.
Касаемо пути из Багдада: отлично зная, что этот путь займет более трех месяцев, в мыслях своих я пребывал на распутье. Я мог погрузиться в долгий сон; это сократило бы для меня дорогу, поскольку не было бы нужды охотиться за кровью в городках, которые мы будем проезжать. Однако, пребывая в оцепенении, я не сумел бы помочь моим компаньонам, попади они в беду, да и сам был бы весьма уязвим для нападения. В конце концов я решил бодрствовать по пути из Багдада в Нишапур, а затем, когда наш отряд пойдет по менее плодородным и менее населенным землям, погрузиться в оцепенение и оставаться в нем до самого Самарканда.
Мой выход из оцепенения был довольно внезапным; в ночь после моего пробуждения, когда наш караван покинул Бухару, а до Самарканда оставалось лишь несколько суток пути, мы встретились с группой странных вампиров. Это были всадники из северных степей; на местных языках они говорили с запинками. Эти с виду варвары были перемазаны дорожной грязью, однако явно принадлежали к потомкам Каина. Они потребовали кровь моих спутников в уплату за проезд, а также за то, что мы якобы прервали их сборище – кажется, они назвали его курултай.
Хотя наши и их силы были примерно равны, я не желал сражаться с этими чужаками. Я был слишком голоден, и опасная перспектива потерять над собой контроль, находясь совсем рядом с целью нашего пути, замаячила слишком близко. Я предложил им рассказать любые сведения, какие они пожелают, в обмен на безопасный проход каравана. Они расспрашивали меня о Бухаре и Самарканде, выказывая особый интерес к средствам их защиты и к вампирам, обитающим в этих городах. Я постарался быть осторожным в раскрытии тайн, поскольку не желал стать подспорьем варварам в разграблении мусульманских городов. Мои собеседники с большой дороги были язычниками и явно ничего не знали об обычаях и истории каинитов; могу лишь предположить, что они – потомки какой-то брошенной линии каитиффов.
После нескольких часов этого выматывающего допроса и тщательного осмотра наших арабских скакунов (которых они оставили нам, почему-то предпочтя им своих коренастых пони) варвары позволили нам ехать дальше, вроде бы удовлетворившись. Я слышал стук копыт их коней, удалявшихся от нас на северо-восток. Пройдя в ворота Самарканда, я выполнил все предписанные мне действия, чтобы предстать перед султаном Каримом. Итак, читатель, я вернулся к началу сегодняшней записи в дневнике. За окнами уже светает, и близится время заслуженного отдыха.

28 февраля 1196

Встреча, произошедшая этим вечером, оказалась чересчур странной, чтобы не изложить ее на бумаге. Я метался туда и сюда между домами двух торговцев, рвавшихся взяться за заказ моего господина, и почти что столкнулся лбами с сумасшедшим, распевавшим что-то о несчастьях. Я бы не обратил на него внимания, если бы не его длинные и острые клыки. Я не сумел завести с ним внятный разговор – настолько он был одержим собственными демонами – но понял, что имя его Алам, и если он не был одним из одержимых джиннами отпрысков бэй’т Маджнун, то свихнулся от страданий, каковые мне не понять.
Алам видел разрушение Самарканда, костлявых воинов на лошадях, хватающих все подряд и сжигающих остальное прикосновением пальцев. Но это был лишь авангард, за ними шли лучники десяти футов ростом, бежавшие со скоростью ветра, и люди с крыльями, переносившие реки в руках. Алам был охвачен ужасом, как будто нападение происходило на самом деле, хотя уверяю тебя, читатель, все это существовало лишь в его уме.
Но больше всего меня обеспокоило поведение Алама, когда он угомонился настолько, чтобы взглянуть мне в лицо. «Твоя смерть уже расправила крылья», – сказал он глубоким голосом, на миг прозвучавшим вполне рассудительно. – «Ты больше не можешь прятаться от руки», – на этом слове он сделал ударение, – «тянущейся к тебе. Приведи свои дела в порядок».
Вскоре после этого он ушел, но я вынужден был отменить все назначенные на этот вечер встречи. Что же этот безумец увидел?
______________
[1] Нишапур – древний город на современной территории Ирана. В описываемое время был крупнейшим и одним из наиболее экономически развитых городов Хорасана, затем Персии, столицей империи Сасанидов. Был центром христианства несторианского толка в Средней Азии и одним из религиозных центров зороастрийцев. Родной город Омара Хайяма.

[Samouse]

Газни, 9 марта [1]  1196

Дорога из Самарканда в Газни была полна испытаний и угроз. После нашей встречи с каинитами-выродками подле Самарканда я даже не помышлял о том, чтобы закрыть глаза на большее время, чем требуется солнцу, чтобы пересечь небосвод. Поэтому нас замедлила моя потребность охотиться за кровью местных простолюдинов – эти люди часто оказывались ярыми язычниками, даже если на словах провозглашали себя сторонниками ислама. И хотя дорога вела нас на юг, нам пришлось в буквальном смысле карабкаться по скалам, пройдя по перевалу Кушан в горной цепи Кабул Кухистан [2]. Санжару и Карифу пришлось тяжко, но оба сумели справиться с испытанием благодаря моему витэ, текущему в их жилах. Охранникам каравана и конюхам повезло меньше: они все выжили, но кто-то обморозил конечности, а один сломал ногу. Но лучше уж этот парень, чем жеребец, которого он вел под уздцы – ведь животное пришлось бы убить.
Как только мы достигли Кабула, погода улучшилась, и дальше наш путь лежал по землям с умеренными высотами. Кабул процветает, но при этом среди прочих городов он – нечто вроде паразита. В нем мало что производится, а живет он на налоги, собираемые с торговцев вроде меня, вынужденных пользоваться проходами на север, запад и восток, чтобы провозить товары через горы. Да, читатель, я вижу особый юмор в том, что обвиняю других в паразитизме. Сомневаюсь, что те, чью кровь я пил в Кабуле, оценили бы шутку.
Город Газни является новым домом империи Гуридов. Два десятилетия назад он принадлежал династии Газневидов, которая правила регионом от имени турок-саманидов [3], но затем восстала против своих покровителей, подмяв под себя все их южные владения. Газневиды настроили племена гуридов против себя в начале XI века, убив в стенах Газни их уважаемого военачальника – по-видимому, он был отравлен. В гневе члены племени разграбили город, а столетием позже вернулись, чтобы окончательно завладеть этим сокровищем на обломках власти сельджуков. Влияние Гуридов продвигает ислам на юг, через Хайберский перевал [4], в богатые земли Индии, когда-то принадлежавшие их врагам, изобилующие золотом, которое так легко отобрать у праздных индийских владык.
Именно стремление Гуридов на юг и привело меня сюда. Их султанам отчаянно нужны лошади, особенно такой стати, каких выращивают на моей родине, в Аравии. Легкая кавалерия, составляющая основную силу их армии – подлинный бич равнин северной Индии, и они покупают любого коня, приведенного в такую даль, даже старую клячу – в надежде, что та выносит хоть одного жеребенка. Денег, чтобы заплатить за животных, у них хватает: из своих набегов на южные земли они возвращаются, таща на себе столько золота, сколько могут унести, да еще приводят рабов, которые также волокут награбленное добро. Мы останавливались в Газни всего на один вечер, и все же я успел закупить в огромном количестве и то, и другое. Если уж я не удержусь от соблазна продать и тех лошадей, на которых движемся мы сами, нам понадобятся рабы, чтобы сопровождать нас на обратном пути.
Одна вещица, которую я приобрел, особенно занимает меня. Это статуэтка, отлитая из столь чистого золота, что оно отливает розовым, и украшенная чистейшими красными рубинами и желтыми сапфирами [5]. Высотой она около четырех ладоней, а внутри, похоже, полая, иначе я не смог бы поднять ее так легко. Статуэтка имеет устрашающий вид: ее рот полон острых зубов, а во множестве рук, возведенных над головой, она держит самое разное оружие. Не могу понять, изображает ли она мужчину или женщину, ибо у нее есть признаки обоих полов. Торговец, который продал ее мне, сказал, что эта вещица стояла посреди алтаря в каком-то языческом храме. Что же, могу понять, почему дикари стали ей поклоняться. Странная статуэтка беспрестанно притягивает мой взгляд. Я засиделся над дневником этой ночью – мои глаза без конца возвращаются к этой фигурке и теням, которые она, кажется, отбрасывает даже без помощи света ламп. В какой-то момент я хотел укрыть ее, но поймал себя на том, что стою рядом с куском ткани в руках.
Мы не задержимся в Газни надолго – в этом нет нужды, и покинем город так скоро, как избавимся от лошадей. Затем мы вернемся в Самарканд и продолжим двигаться по Шелковому Пути. Это не вполне соответствует повелениям моего сира, но ни он, ни я не предполагали, на какие богатства мы наткнемся в этих диких азиатских царствах. Пока мы вернемся на запад, эти сокровища запросто осядут в казне местных правителей в виде налогов. Гораздо лучше будет, если я переправлю свои подробные записи сиру каким-нибудь иным способом, а сам отправлюсь дальше на восток, чтобы ухватить удачу за хвост покрепче. Моряки дальнего Таугаста знают путь на мою родину; я вернусь на одном из их странных кораблей с квадратными парусами, заваленном от носа до кормы экзотическими редкостями. Я проделал такой долгий путь сюда и теперь не могу заставить себя повернуть обратно.

<послесловие>

Я отдаю эту рукопись моего потомка писцам. Он не стал бы задаваться трудом и записывать так подробно историю своего путешествия, если бы не намеревался отдать свои записи для прочтения и широкого хождения.
На десятом дню апреля месяца года 1196 меня пробудило от дневного сна ощущение, как будто мое небьющееся сердце вырвали из груди. Перед моими глазами встало видение в алом свете: мое дитя, которого вы знаете теперь под именем Абу Фахим Катеб, разрывали на части пятеро созданий демонического вида. Его кровь – моя кровь! – лилась из его истерзанного тела, окропляя всех их, как свидетельство их преступления.
Я собрался в путь и проехал тысячи миль, чтобы найти его останки. Нашел я лишь записи, среди которых был и этот дневник, увязанные в кожаный узел, который, видимо, один из его преданных слуг успел спрятать, перед тем как тоже нашел свой конец.
Мой потомок отличался доверчивостью – забавный недостаток для того, кто странствовал по ночам под видом торговца. Я же мстителен, и этот мой грешок, пожалуй, не менее занятен, поскольку я считаю себя ученым. Я пишу это напутствие тем, кто приложил руку к гибели моего дитя: берегитесь, ибо я охочусь за вами. Вы не сумеете смыть с себя багровое пятно моей собственной крови. Я воздам за уничтожение своего потомка, какую бы цену ни пришлось за это уплатить. Считайте ночи до моего появления рядом с вами…
___________________
[1] Исправлена вероятная ошибка: в послесловии к дневнику упоминается дата «10 апреля» (см. далее), поэтому сюжетные события в Газни никак не могли происходить в мае.
[2] Перевал Кушан – проход в горной цепи Гиндукуш на севере современного Афганистана. Кухистан (перс. «горная страна») – историческая область на Иранском нагорье.
[3] Саманидское государство – среднеазиатское государство IX – X вв. со столицей в Бухаре. Особенностью его культуры было возрождение персидского языка, искусства, а также выдвижение на первый план коренных иранских династий. Газневидское государство было образовано в X веке одним из полководцев государства Саманидов Алп-Тегином, который сверг в городе Газни наместника Саманидов и захватил власть. Гуриды – династия правителей, происходивших из региона Гхор (Гхур), области в современном центральном Афганистане. В 1186 году султанат Гуридов поглотил Газневидское государство.
[4] Хайберский перевал - горный проход в хребте Спингар к югу от ущелья реки Кабул. Издревле служил важным торговым путем между Южной и Центральной Азией. Также использовался мусульманами при завоевании Южной Азии, что в XVI веке привело к образованию Империи Великих Моголов.
[5] Строго говоря, прозрачные кристаллы корунда называются рубинами, только если окрашены примесью хрома, то есть имеют цвет от бледно-розового до насыщенно-красного. Камни всех остальных оттенков, в том числе желтые, зеленые, фиолетовые и бесцветные, относят к сапфирам. В оригинальном тексте и красные, и желтые камни названы рубинами.

[Samouse]

Оставшуюся часть главы составляют краткие описания действующих в дневнике персонажей. Их, по уже сложившейся традиции, я выкладываю только в полном тексте главы, которую можно скачать по ссылке https://drive.google.com/open?id=1H4b76Yc-pcMbMqxyPPdRHBW4G82gIILW.

Дальше я буду выкладывать Главу VI, отдельно описывающую Дамаск - практически мини-книга в книге, но со всеми присущими серии "... в ночи" элементами - историей, географией и т.д.