Печать

[Samouse]

Шотландия и Ирландия

Акты об Унии (включившие в состав страны Шотландию в 1707 году и Ирландию в 1800 году) [1] вызвали недовольство у огромного числа смертных подданных обновленного государства. Что касается Сородичей, чья память простирается несравненно дальше, то они так же неприветливо встретили одновременное возвышение Лондона.
Природа обеих территорий дышит таким исключительным величием, с которым чопорный городской пейзаж Лондона просто не может сравниться. В Шотландии горы, вересковые пустоши, ревущие водопады и каменистые осыпи наполняют сердца местных жителей воинственной самоуверенностью и подозрительностью в адрес своих изнеженных южных соседей. И вне всякого сомнения, вампиры шотландского происхождения остались таким же грубым, горластым, суровым народом, каким они были при жизни в своих смертных кланах до депортации шотландцев [2], пошатнувшей могущество горцев и рассеявшей их по миру. Развитие промышленности в Эдинбурге и Глазго привлекло некоторых предприимчивых членов Камарильи, но оба города погрязли в междоусобной грызне, начавшейся из-за упадка, который, в свою очередь, был вызван объединением с Англией. Феод Эдинбурга, долгое время остававшийся вотчиной клана Тореадор, тесно связан с отдельными проявлениями весьма запутанных лондонских политических интриг (о которых можно прочесть в книге “Ночи Лондона”). В деревнях низинного юга, как и в высокогорьях севера, обитает мало Сородичей (если они там вообще есть); основную часть сельской местности они уступили местным оборотням и другим чудовищам пустошей.
Политическая атмосфера в Дублине, где гомруль [3] – единственное, что имеет значение, побуждает к действию всю территорию феода Коннахт [4], который исторически считается главным противником двора Митры. Политика смертных - «перетягивание каната» между юнионистами и ирландскими националистами - попеременно рождает в людях чувства ликования или отчаяния и жажду насилия, и все это Сородичи используют к своей выгоде, питаясь эмоциями так же охотно, как и кровью. В обширных сельских областях напряженность обстановки гораздо меньше. Здесь влияние католической церкви, представленной поместными священниками и множеством “часовен” (хотя это слово плохо отражает величественность бесчисленных церквей), нерушимо в сердцах прихожан.
 
Дублин

Дублин раскинулся вокруг устья реки Лиффи, которая делит столицу на две части; основная часть города ограничена круговой дорогой (Серкулар-роуд). Реку пересекают двенадцать мостов, главный из которых – мост О’Коннелл, соединяющий главную городскую улицу, Сэквилл-стрит, с основными улицами южной части города. На Сэквилл-стрит расположены лучшие гостиницы Дублина и городской почтамт. В южном конце улицы стоит памятник великому борцу за свободу народа Ирландии Дэниелу О’Коннеллу [5], а на севере улица выходит на площадь Ратленд, основной достопримечательностью которой является “Ротонда”, знаменитый трактир, в котором допоздна можно снять комнаты для встреч.
По берегам Лиффи стоят административные здания: городская тюрьма, королевские казармы и комплекс Четырех судов, в котором размещаются Верховный и окружной суды, биржа, местное правительство и прочие муниципальные учреждения. Множество других административных зданий, офисов и присутственных мест по всему городу опустели за ненадобностью – они лишились своих функций в результате объединения с Великобританией. Сородичи часто используют такие строения для встреч и организации «политических сообществ», которые с ведома Коннахта плетут интриги против Лондона.
Дублинский замок высится к югу от реки и выходит на Уэстморленд-стрит, напротив него находится здание мэрии, где располагается штаб-квартира Коннахта. На этой же улице можно найти Банк Ирландии и Колледж Святой Троицы [6], в котором хранится огромная коллекция древних манускриптов, включая “Книгу Келлс”. На западе города раскинулся огромный Феникс-парк, включающий зоологические сады; в этой же стороне лежит Гибернийское военное училище и «пятнадцать акров» – природный амфитеатр. На севере расположены ботанические сады, а к югу, за пригородом Ратмайнс, находится Поле Крови, где в 1209 году местные жители вырезали англичан-колонистов [7].
Столице Ирландии не досталось и доли изобилия, которое принес [империи] XIX век. Перенос властных структур в Лондон после Акта об унии 1800 года стал отправной точкой для спада, поскольку сотни ирландских чиновников забросили предприятия, которые прежде заботились о нуждах национальной политики, и так же поступили их семьи. Торговые ограничения, власть чужаков, угнетающие законы, принятые, чтобы держать в узде «подчиненное» население, а также религиозная борьба и большой голод 1845 года [8] лишь ускорили темпы упадка, и сейчас Дублин – одна из беднейших «столиц» Европы. Могущество феода Коннахт также ослабло из-за переезда смертных властей. Лондон от слабости Коннахта только выигрывает, что, разумеется, мало радует кланы Бруха и Тореадор, заправляющих в местном круге Первородных. Но все же при том, что экономика Дублина едва стоит на ногах, литература и искусство расцветают пышным цветом. К концу 1890-х годов эта нива принесла роскошные плоды: Йейтс, Джойс, О’Кейси [9] и другие титаны творчества Ирландии.
Возможно, подобный литературный подъем удовлетворил бы вампиров Тореадор, но он мало повлиял на улучшение политической обстановки в стране. Фанатичное сопротивление коннахтских Бруха Лондону не осталось без внимания, и на протяжении многих лет представители обоих феодов разыгрывали шахматную партию, полем для которой служил Двор Авалона. Сородичи, имеющие влияние на прессу, стремятся побольнее уколоть друг друга, буквально плавая в озерах яда, разлившихся вокруг проблемы гомруля. Парламентские билли то принимаются, то проваливаются, а политические конфликты и убийства важнейших смертных союзников только усиливают напряжение между двумя лагерями. Нервы у представителей обеих сторон истрепаны вконец, и уже давно никто и не помышляет о мирном, справедливом разрешении конфликта.
 
Европа
 
Несмотря на то, что Соединенное Королевство остается центром поздней викторианской эпохи, сами острова находятся как бы в блаженной изоляции от прочей Европы, уютно отгородившись от событий, происходящих  на Континенте. Многое из значимых происшествий в социальной сфере – военные конфликты, политические перевороты, националистическая активность и тому подобное – либо замалчиваются, либо просто проходят мимо большинства британцев. Многие Сородичи, обитающие при Дворе Авалона и под его защитой, включая самозваных «политических маклеров» Лондона, имеют дела со своими собратьями с Континента лишь по необходимости, во все остальное время предоставляя тем самим разбираться с проблемами, порождаемыми натиском современности.
Со своей стороны, Сородичи Европы также с трудом понимают своих британских собратьев, хотя до них, казалось бы, рукой подать. По сложившемуся общему мнению, после определенного момента устоявшиеся ветви потомства Сородичей стали самодостаточными, и от замечтавшихся подданных Двора Авалона, наблюдающих за стычками с другого берега Канала, на этой стороне никому не будет толку.
 
“Ближний круг” цивилизации
 
Жизнь в государствах, оказавшихся ближайшими соседями Соединенного Королевства, не похожа ни на один период их истории. Преобразования политической карты, кульминацией которых стало создание в 1871 году Германской империи, кардинальным образом изменили расстановку сил. Дипломаты одновременно страшатся канцлера Отто фон Бисмарка и завидуют его несравненной проницательности, благодаря которой он сумел объединить более трех тысяч различных мелких юридических субъектов в сплоченное государство. С помощью тщательно выверенной стратегии, включавшей маневры на выборах, давление в парламентских слушаниях и искусное разжигание розни, Бисмарк создал на континенте новую геополитическую силу, нацеленную на господство в любом аспекте европейских проблем. Кажется, нет силы, способной остановить германскую изобретательность и рациональное мышление, которые подстегивает настоящий поток невероятных открытий, совершаемых на фабриках и в исследовательских центрах империи.
Французы, дотоле занимавшие место политической доминанты Европы, просто не могут угнаться за соседями. Франко-Прусская война 1870-1871 годов [10] окончилась сокрушительным поражением французов, и их звезда, очевидно, клонится к закату. Германский триумф пошатнул духовное и военное могущество колыбели Революции 1879 года. Стала очевидна технологическая отсталость Франции, и ей пришлось отдать победителям веками оспариваемую область Эльзас-Лотарингия [11] почти без боя. В дни восстания Парижской Коммуны [12] пролились реки крови, но созданная в результате Третья республика тратила силы на отстаивание своей легитимности и оборону от наскоков всевозможных врагов, большей частью внутренних. В умах укореняются радикальные идеи, один за другим разражаются скандалы. Ядовитые последствия «дела Дрейфуса» [13], охватившие в 1890-х годах всю страну, окончательно выхолостили остатки французской армии.
Швейцария и страны Нидерландов (Низинных земель) [14] предпочитают оставаться в роли осторожных наблюдателей. Парламентская демократия обеспечивает этим странам относительно стабильный и хорошо управляемый рост экономики. Всеобщее избирательное право для мужчин было установлено в Швейцарии в 1874 году, а в Бельгии и Нидерландах – в 1890-х годах. Однако если Швейцария выбрала путь истинной демократии, составив в 1848 году свою конституцию по образцу американской, то страны Низинных земель предпочли конституционную монархию, при которой пожелания венценосных особ доводятся до нации через премьер-министров. Распространение избирательных прав подтачивает власть королей и подталкивает эти государства в сторону работоспособной демократии. Но независимо от государственного устройства все эти страны пристально следят за Германией, Францией и в меньшей степени – за Англией, которые почти что открыто толкаются локтями там, где дипломатических расшаркиваний недостаточно.
 
Страсбург

Регион Эльзас-Лотарингия две страны-соседки – Германия и Франция - оспаривали друг у друга веками, возобновляя конфликт в ходе любой стоящей упоминания войны. Страсбург, номинальная столица региона, в своей истории видел все: осады и битвы, сдачи и истребования, а Сородичи, обитающие в городе, приучились встречать очередное колебание этого маятника тем фирменным, вошедшим в поговорку галльским загадочным пожиманием плечами, которым местные жители отвечают на любое известие о мировых проблемах. В конце XIX века городская администрация при поддержке армии исполняет приказы Берлина; кроме того, в Страсбурге расположен католический епископский престол и расквартирован штаб пятнадцатого корпуса германской армии. Город может похвастаться внушительными фортификационными сооружениями (его строители вовсе не были дураками) и вмещает гарнизон из более чем шестнадцати тысяч солдат, относящихся ко всем родам войск и находящихся здесь с момента последней сдачи города в 1871 году.
Страсбургу удалось сохранить многое из своего средневекового облика: узкие, кривые улочки, проходящие сквозь сердце города к важным зданиям вроде Страсбургского собора или Епископского дворца [15]. Те здания, которые пострадали в последней войне, сейчас восстанавливаются и расширяются. Есть в городе и несколько образчиков современной европейской архитектуры: новое здание Университета с техническими училищами и факультетами, обсерваторией и учебным госпиталем, возведенное на юге старой части города. Основные занятия горожан не претерпели изменений со Средних веков. Выделка кож, пивоварение, виноделие и выращивание гусей для фуа-гра приносят не меньший доход, чем когда-либо; их дополняют современные отрасли производства: сталеварение, производство бумаги и мебели.
Расположение города на Рейне, соединенном каналами с Роном и Марной, позволяет поддерживать активную торговлю. Однако истинная ценность Страсбурга в его стратегическом положении: от него, стоящего на границе Германии и Франции, можно коротким путем добраться до Швейцарии, если плыть вверх по реке, и до Низинных земель – если направиться вниз по течению. Местное население в основном состоит из германцев, но очередную оккупацию они переносят тяжело; вдобавок в ходе войны они пострадали от тяжких поборов, и общее настроение горожан и селян нерадостное. Несмотря на то, что стычки между Сородичами практически прекратились, навязанное пруссаками военное положение, исполненное назойливого дружелюбия, превращает сосуществование кланов в нелегкое дело.
Сородичи ценят Страсбург за его удобство: отсюда можно отправиться в какой угодно маршрут по Западной Европе. Круг первородных города поддерживает старый военный городок в качестве свободной территории для путников,  способных оплатить постой и располагающих достаточным количеством извилин, чтобы не причинять неприятностей. Для одних подобное занятие, осуществляемое под прикрытием притесняющих население смертных властей – отличный способ отвлечься от интриг мира вампиров. Для других – это путь по лезвию ножа.
 
Мюнхен

Сородичи старой Священной Римской империи отличаются упрямством и гордостью, так уж сложилось исторически. Считая себя преемниками древнего государства, созданного Карлом Великим, они не смогли принять стремительность объединительных реформ Бисмарка. Склеивание многочисленных королевств, княжеств, маркграфств, герцогств и просто разросшихся поместий в единую картину гладко функционирующей империи  можно было назвать деликатным процессом лишь с большой натяжкой, и не один вампир обнаружил, что границы его домена попраны смертными во имя собственного единства. Сородичи, обитающие во вновь созданной империи, открыто воспротивились нововведениям, однако наибольшим рвением в отрицании административных новшеств отличились вампиры Мюнхена.
Мюнхен стоит на плоской возвышенности, на берегу реки Изар, примерно на полпути между Страсбургом и Веной. Старые кварталы формируют полукруг, примыкающий к реке, и пронизаны привычно беспорядочной паутиной узких, мощеных булыжником улиц. Более современная часть города пристроена к этому полукругу снаружи. Сам Мюнхен – это произведение искусства, в его архитектуре найдутся примеры построек всех эпох, в том числе характерные для других стран, и, просто прогулявшись по городу, можно совершить экскурс в историю человеческого творчества за последние две тысячи лет. Некоторые улицы перестроены и расширены, вдоль них разместились общественные здания и особняки знати, а также сады и парки, в том числе Английский сад площадью в шестьсот акров, расположенный на северо-востоке города. Две из основных улиц – Людвигштрассе и Максимилианштрассе – вместили самые примечательные церкви, банки, музеи и административные здания. Обе улицы ведут в центр старого города и оканчиваются неподалеку от главной площади, Фрауенплац. В Баварском национальном музее хранится необъятная коллекция научных экспонатов [16], а городская библиотека вмещает более миллиона томов. Мюнхенский университет, переехавший сюда в 1800 году из Ландшута [17] – один из лучших центров технического образования в Европе.
Объединение Германии весьма плохо сказалось на Мюнхене и всей Баварии. Законы, ограничивающие права католиков и политика, введенная в годы «культуркампф» [18] 1870-х годов, легли тяжким бременем на плечи жителей провинции, значительное большинство которых ходят к католической мессе. В результате Бавария превратилась в отправную точку антиимпериалистических движений Германии. Следуя примеру господина канцлера, князь Берлина, Густав Брайденштайн, попытался расширить собственную сферу влияния, разослав послов на юг с заданием заключить союзы против мюнхенских Сородичей. Вампиры столицы старой Баварии выразили категорическое несогласие с действиями Брайденштайна. Круг Первородных города тайно рассылает по южной Германии, Австрии, Швейцарии и Италии своих представителей, созывая союзников на борьбу с всепоглощающей властью Брайденштайна, хотя успехи их в этом деле неоднозначны.
Также мюнхенские Сородичи скрытно сносятся с главой оппозиции в самом Берлине, вампиршей из клана Малкавиан Софией Люстиг, в надежде открыть второй фронт. Ни берлинские, ни мюнхенские вампиры не обманывают себя относительно ставок в этой игре. Германия набирает вес одновременно в политической, экономической и научной сферах, а тому, кто контролирует Германию, будет до смешного легко задать курс будущего развития всей Западной Европе.
 
В круге втором
 
Страны южной и восточной Европы остаются в основном у своего сельскохозяйственного корыта, но нехватка промышленных предприятий, работающих от паровых двигателей, не препятствует развитию в иных областях. Националистические движения ворошат осиные гнезда политического единения в Италии и Австро-Венгрии, сводя разрозненные нации и регионы под флаги общих государств.
Противники подобного стиля государственного управления находятся повсюду. Правящие монархи не хотят доверять националистическим движениям, опасаясь за крепость своего трона. Малые национальности возмущаются своей новой, зачастую преуменьшенной, ролью в объединенном государстве. Чехи и словаки выражают желание создать собственные независимые государства в традиционном регионе, Богемии. Сербы, хорваты и другие южные славяне непреклонны в едином мнении: им тесно на одном небольшом полуострове. Царская Россия, беспрестанно ищущая возможности расширить круг своего политического влияния, открыто принимает сторону этих «забытых» народов, охотно играя роль старшего брата, не позволяющего игнорировать желания младших членов семьи.
Маневры русских, однако, имеют свои предпосылки. Совокупное могущество правящих монархических династий достигло максимума в первой половине XIX столетия, когда падение Наполеона и созыв Венского конгресса [19] привели к созданию альянсов между европейскими монархиями, призванных поддержать сложившееся положение и удержать Францию от новых завоевательных походов Grand Armée (Великой армии), но с тех пор неуклонно ослабевает. Теперь более ощутимой властью наделены официальные представительства монархов, а сами правящие семейства отходят на второй план со своим старомодным обычаем заключать союзы с помощью свадеб (или хотя бы помолвок) венценосных отпрысков.
Королева Виктория лично возглавляет всех прочих правителей на этом пути. «Бабушка всея Европы», как прозвали Ее величество, дирижирует женитьбами своих детей и внуков, породнившись с правящими династиями Германии, России, Греции, Румынии, Испании, Швеции, Норвегии, Дании и даже бывшими монархами Франции, Бурбонами Орлеанского дома. Этот интимный поворот европейских интриг часто сводит вместе Сородичей из разных уголков континента, которые иначе вряд ли бы имели общие интересы или повод для сотрудничества. Проистекающие отсюда взаимные разрешения на действия в чужом домене или проявление гостеприимства к чужакам, мало или вообще ничего не знающим о законах местного князя, становятся почвой для всеобщей подозрительности.
 
Севастополь

Знаменитый в первую очередь своей неприступностью в одну из самых известных битв недавней Крымской войны, Севастополь остается главным стратегическим портом России, ее точкой взаимодействия с остальной Европой. Бухта, зажатая между известняковыми скалами юго-западного побережья Черного моря, тем не менее достаточно велика, чтобы в ней могли встать на якорь все до единого корабли европейских флотов – чем не преминули воспользоваться объединенные силы Англии, Франции и Турции, осадившие город в 1855 году. Однако Севастополь выстоял [20], хотя бомбардировки уничтожили большую часть зданий – уцелело всего четырнадцать домов – и выгнали большинство горожан в степи.
Русский царь даровал множество привилегий подданным, чтобы поощрить восстановление и повторное заселение города, но на пепелища вернулось не более восьмой части довоенного населения. Сородичи, действующие в регионе, буквально накинулись на шанс прибрать к рукам обезлюдевшие улицы, правя в ночи теми отчаянными глупцами, кто рискнул возвратиться. Как следствие, недостаток крови стал насущной проблемой, и вскоре последовали внезапные атаки вампиров друг на друга, призванные сократить число конкурентов. И все же восстановление города и восполнение его населения продолжается, и ныне Севастополь – один из главных приморских городов Европы, предлагающий состоятельным гостям купание в море и отдых в лечебницах единственного русского порта в теплых водах. В 1870 году был восстановлен арсенал, а в 1890 году – военная крепость, а кроме того, в городе имеется морская исследовательская станция и два военно-морских училища.
Севастополь также привлекает некоторых местных Сородичей, в основном Цимисхов и прочих вампиров Шабаша из Восточной Европы, отвергающих космополитичный настрой императорского престола в Санкт-Петербурге и питающих непередаваемую ненависть к некоторым кланам Камарильи, тенью слонявшихся за осаждавшими город войсками и даже беспрепятственно проникавших за его стены. В изысканных частных купальнях (клиенты которых ну совершенно не поддаются какому-либо лечению) во множестве ходят слухи о союзах с отступниками-Ассамитами из Оттоманской империи, и все чаще приходят вести о Сородичах, встретивших незавидную Окончательную Смерть вместо импровизированного Элизиума, на пребывание в котором они питали надежду. Большинство западных Сородичей не без основания полагают Севастополь местом открытия Шабашем второго фронта. Однако чтобы эти планы принесли плоды, необходим общеевропейский военный конфликт в качестве прикрытия. А до этого, по мнению многих, еще далеко даже в самом худшем случае.
_______________
_{[1] Акт об Унии, принятый в 1706 году парламентом Англии, а в 1707 – парламентом Шотландии, предусматривал создание единого государства – Великобритании. До этого в течение столетия оба государства хоть и управлялись монархами одной династии, но оставались независимыми. Акт об унии 1800 года превратил страну в Соединенное королевство Великобритании и Ирландии.
[2] Принудительное переселение жителей Шотландского высокогорья в XVIII и XIX веках. Результатом депортации стало разрушение традиционной клановой системы шотландцев, их массовая миграция на побережье моря, Шотландские низины, в Америку и Канаду.
[3] Гомруль - движение за автономию Ирландии на рубеже XIX—XX вв. Предполагало собственный парламент и органы самоуправления при сохранении над островом британского суверенитета, то есть статус, аналогичный статусу доминиона.
[4] Коннахт – историческая область и современная провинция на западе Ирландии. Здесь же снова имеется в виду территориальное владение вампиров.
[5] Дэниел О’Коннелл (1775 - 1847) – ирландский политический деятель, прозванный на родине «Освободителем». Добился возвращения католикам права избираться в парламент Великобритании, боролся за отмену Акта об унии 1800 года. С 1924 года Сэквилл-стрит носит его имя.
[6] На самом деле Уэстморленд-стрит расходится к югу надвое, давая начало Колледж-грин (где расположен банк), и Колледж-стрит (на которую выходит колледж).
[7] В 1209 году около пятисот поселенцев родом из Бристоля, отправившихся в лес возле стен Дублина отпраздновать Пасху, были перебиты воинами гаэльского клана О’Бирн. Сейчас на этом месте расположен Королевский госпиталь Донниброк.
[8] Имеется в виду Большой картофельный голод 1845-1849 годов, причиной которого стало заражение картофельных посевов в Ирландии грибком фитофторой. Картофель составлял основу рациона ирландских крестьян. Спасаясь от неурожая, голода и сопутствующих эпидемий, множество ирландцев эмигрировали в Америку и Канаду. В общей сложности Ирландия потеряла до четверти населения.
[9] Уильям Батлер Йейтс (1865 – 1939) – ирландский англоязычный поэт, драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе 1923 года; Джеймс Джойс (1882 – 1941) – ирландский писатель и поэт, представитель модернизма, автор романа “Улисс”; Шон О’Кейси (1880 – 1964) – знаменитый ирландский драматург.
[10] Военный конфликт, спровоцированный Германией, но формально начатый Францией. Франция пыталась не допустить объединения германских земель и сохранить свою гегемонию в Европе, однако потерпела поражение. Объявление о создании Германской империи было сделано в Версальском дворце - умышленно, чтобы еще больше унизить французов.
[11] В этом регионе и неподалеку от него располагаются крупные залежи железных руд (ближе к Франции) и богатые угольные бассейны (ближе к Германии). Таким образом, регион всегда был крайне удобен для организации крупных промышленных предприятий и на протяжении столетий был яблоком раздора между Францией и соседними немецкоязычными государствами.
[12] Волнения, начавшиеся в Париже вскоре после заключения перемирия с Пруссией во время Франко-прусской войны, вылившиеся в революцию и установление самоуправления. Третья французская республика просуществовала вплоть до 1940 года.
[13] Судебный процесс (декабрь 1894) и последовавший социальный конфликт (1896—1906) по делу о шпионаже в пользу Германской империи офицера французского генерального штаба, капитана Альфреда Дрейфуса.
[14] Низинные земли - совокупность исторических областей в равнинном течении и в дельтах европейских рек Рейн, Шельда и Маас, охватывали территорию, соответствующую современным Бельгии, Нидерландам, Люксембургу и (частично) северной Франции.
[15] Münster в переводе с немецкого - “церковь”. В оригинальном тексте смешаны французское и немецкое названия: Straßburger Münster/Cathédrale Notre-Dame de Strasbourg. Не путать с Мюнстерским собором Св. Павла, расположенным, согласно названию, в городе Мюнстере. Епископские дворцы есть во всех городах с епископским престолом. Дворец в Страсбурге называется Роанским дворцом.
[16] На самом деле Баварский национальный музей посвящен культуре и народному искусству Баварии, а упомянутое собрание научных экспонатов хранится в Немецком музее, также расположенном в Мюнхене.
[17] Имеется в виду Мюнхенский университет Людвига-Максимилиана, основанный в 1472 году в Ингольштадте. Однако в 1800 году он переехал как раз в Ландшут, а в Мюнхене размещается с 1826 года.
[18] Период жесткой борьбы правительства Германской империи во главе с Бисмарком за установление государственного контроля над Римско-католической церковью. В итоге государству удалось получить контроль над образованием и государственными архивами, но конфликт стал причиной отчуждения целого поколения католиков от активного участия в общественно-политической жизни Германии.
[19] Венский конгресс 1814—1815 годов — общеевропейская конференция, в ходе которой была выработана система договоров, направленных на восстановление феодально-абсолютистских монархий, разрушенных Французской революцией 1789 года и наполеоновскими войнами.
[20] Осада Севастополя в ходе Крымской войны продолжалась 11 месяцев (с октября 1854 по август 1855); после взятия французской армией господствующей высоты - Малахова кургана - руководивший обороной князь М.Д. Горчаков вывел оставшиеся войска на другую сторону бухты, затопил остатки флота и подорвал пороховые погреба. По сути, город был захвачен. Вернуть его России удалось лишь через полгода, в марте 1856, в обмен на турецкую крепость Карс.}

[Samouse]

Северная Америка
 
Для большинства европейцев Новый Свет – это место, где все несоразмерно, неуправляемо и пущено на самотек. Это земля, заселенная жадными до денег подлецами, фанатиками и, с недавних пор, теми, кто пострадал в различных социальных перипетиях Европы. Ничто не имеет здесь своего законного места, отчасти потому, что пришедшие к власти люди сами порочны и предаются своим пустым увлечениям. Со своей стороны, даже те американцы, кто сетует на ничем не сдерживаемый хаос в обществе, считают Европу закоснелой и консервативной.
Обычай американцев откалывать шутки по любому поводу мало чем помогает в этой ситуации. В своих письмах в лондонскую газету «Таймс» Бенджамин Франклин [1] то и дело вставлял написанные невозмутимым тоном розыгрыши вроде такого:

«…Канадцы на Верхних озерах готовятся к летнему лову трески и китов. Трески? Китов? – удивятся иные. Да будет им ведомо, сэр, что треска и прочая морская рыба в случае опасности готова искать спасения даже в пресной воде; что киты, увлеченные охотой, устремляются за нею повсюду, и прыжок кита, преследующего треску, снизу вверх через Ниагарский водопад, по единодушному мнению очевидцев, являет собою одно из самых удивительных зрелищ на свете!..»

Чуть позже писатели-эссеисты – например, Марк Твен – объединили искусство журналиста с неприкрытой сатирой, и в их произведениях, описывающих континент с таким множеством чудес и загадок природы, стало трудно отличить шутки от серьезных мыслей. Европейские сановники относятся к авторам подобных работ и властям, рассыпающим им похвалы, как к людям, не стоящим доверия. Сами американцы подобное неуважение воспринимают как стимул к еще пущей демонстрации своих достижений, желая показать Старому Свету, как его обитатели ошибаются в своих старомодных предположениях.
 
Соединенные Штаты

Соединенные Штаты Америки переживают период судорожного возрождения. Страна, все еще затягивающая раны Гражданской войны [2] (которая предоставила мелким кликам Камарильи и Шабаша бесчисленные возможности стребовать друг с друга оставшиеся еще со Старого Света долги), приобрела в процессе исцеления глубокие и неприглядные шрамы. Когда сразу после признания Конфедерацией своего поражения Линкольн был убит [3], стало ясно, что многие южане не примут послевоенные договоренности добровольно и мирно. Наследие Реконструкции и разруха, оставшаяся от прошедших по южным штатам легионов «саквояжников» [4] также не сулят благих перспектив. Военные правительства, клятвы верности, неразбериха в политике и общественное неприятие всего перечисленного наполняют хрупкий мир, установившийся между двумя совсем недавно сражавшимися лагерями.
И все же страна дышит перспективой возрождения. На фоне череды безликих президентов истинную власть обретают рисковые предприниматели и бизнесмены. Поселения далеко на западе, развитие которых подстегивает активное строительство железных дорог (их сеть давно переплюнула европейскую), привлекает людей, желающих начать новую жизнь после того, как старую затянуло в мальстрём [5] войны. Население увеличилось в полтора раза и к 1900 году составляет семьдесят пять миллионов человек, каждым из которых движет стремление к комфорту и процветанию.
Вероятность исполнения их общей мечты, однако, все еще призрачна. Свобода развития промышленных предприятий отнюдь не улучшила условия труда рабочих по сравнению с Европой; домашний быт и работа не стерли тот налет страданий, какой часто бывает свойственен представителям рабочего класса. Положение освобожденных рабов Юга мало изменилось при введении неустойчивой системы испольщины [6]. Нищета, низкое положение в обществе, бесконечная подозрительность и насилие со стороны толп линчевателей и Ку-Клукс-Клана стали их повседневными спутниками. Тем временем в восточные порты прибывают потоки иммигрантов в поисках своей удачи, и все лишь затем, чтобы оказаться в гетто, без работы, не имея никаких связей с остальным населением страны. Западные регионы же страдают по-своему. Когда-то процветавшие провинциальные городки – плоды экономического подъема – угасают по мере истощения шахт и колодцев, а спекуляции с прокладкой железных дорог приводят к тому, что множество колей ведет в захолустья, куда никто не желает ехать. Циничные договоры с индейскими племенами постоянно нарушаются, а результатом становятся кровавые стычки, затеваемые сторонами поочередно. Бродяги и бандиты бесцельно блуждают от городка к городку, запугивая горожан и путешественников. «Американская мечта», заключавшаяся в увеличении богатства и качества жизни, доступна лишь немногим избранным. Для остальных она не более чем журавль в небе. Но те, кто умеет использовать обстоятельства к собственной выгоде, действительно смогли превратить мечты  в явью. Особенно это верно в отношении Сородичей.
 
Новый Орлеан

Новый Орлеан, расположенный чуть выше устья реки Миссисипи, не похож ни на один другой город Соединенных Штатов. Изолированный от окружающего мира рекой и озерами Пончартрейн и Борн, он очаровывает путешественника, откуда бы тот ни прибыл. Этот город разительно отличается от всех прочих ворот в Северную Америку; здесь можно встретить французов, испанцев, кубинцев, ирландцев, германцев, греков, хорватов, свободных рабов, местных индейцев и креолов. Изначально Новый Орлеан был форпостом колонистов, выходцев из Франции и Испании, но затем стремительно превратился в ключевой торговый порт, став за первую половину XIX столетия главным рынком сбыта хлопка, выращиваемого на Юге, и торговли рабами. Но и тогда город сохранил особенности своей общины, а к концу столетия его индивидуальность лишь усилилась.
Новый Орлеан буквально искрится движением. Нестареющее чудо Vieux Carré [7], старый квартал, сохранивший очертания первых городских стен, соседствует на юго-западе с современным коммерческим центром – Американским кварталом. Кэнал-стрит, главный бульвар Американского квартала – средоточие торговли и уличной жизни Нового Орлеана; здесь расположены различные магазины, таможня и несколько клубов для джентльменов. Чуть поодаль, на площади Лафайетт, можно найти мэрию, почтовую станцию, «Зал старых приятелей» [8] и две церкви, Св. Патрика и Первую Пресвитерианскую [9].
Французский квартал, несомненно, и есть воплощение Нового Орлеана, родина фестиваля Марди-Гра [10] и круглогодичных карнавалов, наполняющих город его особенным, бесшабашным духом. Здесь обитает большинство новоорлеанских Сородичей, ночами принимая участие в ничем не стесненных оргиях, а днем подремывая в наземных мавзолеях многочисленных городских кладбищ. В архитектуре квартала доминирует испанский колониальный стиль с его витиеватой лепниной на оштукатуренных фасадах, массивными коваными железными воротами и изгородями, импозантными арками и балконами, пышно украшенными фонтанами и статуями, увитыми буйной лозой ползучих растений. Широкие улицы и пыльные квадраты площадей навевают воспоминания об эпохе расцвета колониального управления, особенно это заметно на Джексон-сквер [11], старом парадном плацу квартала. Во времена колоний она служила местом народных собраний, а теперь служит чем-то вроде Элизиума для местных Сородичей, где они могут встречаться и обмениваться информацией, не опасаясь возможных преследований. На площадь выходит собор Св. Людовика, сбоку от которого стоят Каталажка и Кабильдо [12], бывшие административные здания испанских губернаторов, в которых сейчас размещаются городские суды.
Во Французском квартале можно также найти площадь Борегар, бывшую когда-то местом проведения аукционов по продаже рабов, и отель Ройял, выстроенный в 1884 году на месте отеля Сент-Луис, в котором размещалось правительство Реконструкции штата Луизиана. Некоторые закосневшие в своих привычках Сородичи, прибывшие в город еще с волной «саквояжников», до сих пор используют отель в качестве базы, хотя их приняли едва ли не наполовину менее радушно, чем самих янки [13]. Военная администрация эпохи Реконструкции во главе с генералом Союза Бенджамином Батлером [14] настроила против себя большую часть горожан, а ее карательные меры коснулись в том числе и обитавших в городе Сородичей. Правительство Батлера оставляло вампирам слишком мало места для маневра так, чтобы не привлечь внимание въедливого генерала и его клики. Батлер вряд ли сумел обнаружить факт существования Сородичей, однако он отлично знал, как выглядят беспорядки, и имел твердое намерение не допускать их у себя под носом.
Окончание Реконструкции в 1877 году ослабило ограничения, наложенные на город, однако в нем осталась группа Сородичей-чужаков с Севера, которые, вкусив крепкого напитка власти в Новом Орлеане, были не прочь посмаковать его букет подольше. Эти деятели (в основном Вентру) обосновались в Американском квартале и координируют свои действия в старинном отеле Сент-Чарльз в надежде подчинить себе более современные районы города, оставив Французский квартал и прочие колониальные районы города местным чудаковатым вампирам. Поначалу подобная вежливость была принята, хоть и со скрипом; князь города, принадлежащий к клану Тореадор, проявил даже несвойственную ему вспышку благодушия, позволив одному из новичков присоединиться к кругу Первородных на правах «министра без портфеля». Не так давно, однако, северяне через городской порт притащили в Новый Орлеан группу Джованни – торговцев и некромантов из Старого Света, в надежде обрести в их лице полезных союзников для борьбы с Первородными. Кульминационный момент борьбы наступил в 1890 году, когда суперинтендант полиции Нового Орлеана был убит бандой выходцев с Сицилии; возникшие в результате анти-итальянские настроения оказались именно тем инструментом, которым Первородные города воспользовались, чтобы нанести мощный удар по коалиции Вентру и Джованни. Разумеется, Джованни не достигли занимаемых ими высот, будь они слабаками, и не собираются уступать своих позиций без долгой и кровопролитной драки.
 
Канада

В 1880 году государство Канада едва разменяло первую дюжину лет после получения от Ее Величества статуса доминиона. В этом качестве Канада может жить по собственным законам до тех пор, пока она сохраняет союзнические отношения с «материнской» державой. Такое положение – а Канада обрела его первой из всех колоний Британской империи – поставило Свободный север [15] в неловкое положение из-за необходимости искать собственное лицо. Объединенная конституцией, принятой в 1867 году Актами о Британской Северной Америке, Канада все еще отбивается от неуместных попыток влияния со стороны Соединенных Штатов и борется за удержание своих провинций вместе.
Внутренние подвижки в Канаде во второй половине XIX века отнюдь не свойственны стабильной, самодостаточной политической структуре. В провинциях существуют по нескольку сообществ, у каждого из которых своя собственная оценка их вклада в общее дело государства. Квебек, единственная небританская провинция страны, громогласно отстаивает свою уникальную франко-католическую культуру, ограждая ее от набегающих волн британских и ирландских иммигрантов. Приморские провинции на западе – Нью-Брансуик, Новая Шотландия и Остров Принца Эдварда – беспокоятся о своей возможной изоляции; их заманили в конфедерацию обещанием проложить к их территориям железную дорогу из крупнейших городов, Монреаля и Торонто. Онтарио, самая крупная и современная провинция, задирает Квебек практически по любому поводу. Манитоба остается, по большому счету, огромной пустошью, а обитатели Британской Колумбии, которая расположена на тихоокеанском побережье и отделена от остальных земель обширными западными территориями, можно сказать, живут на другой планете.
Железнодорожное сообщение, однако, может сделать единство провинций реальным. Канадская тихоокеанская железная дорога, открытая в 1885 году, соединяет провинции страны со столицей в Оттаве; лишь по ней некоторые члены парламента могут добраться до места заседаний. Железная дорога символизирует прогресс и цивилизацию, приходящие в бескрайние прерии и леса, перевозит пассажиров и грузы в неосвоенные регионы. Мелкие ветки отходят от основного пути, доставляя оптимистично настроенных поселенцев к свеженарезанным наделам земли, поселкам и шахтам. В этот период Канада переживает скромный экономический подъем, при котором города вдоль железной дороги процветают. Торонто, Монреаль и другие крупные города демонстрируют взрывной рост населения, поскольку их улицы наполняются иммигрантами.
Успех, тем не менее, имеет свою цену: возросшее число поселений на внутренних территориях провоцирует конфликты с многочисленными индейскими племенами, населяющими обширные западные земли. Периодически возникающие стычки между местным населением и колонистами в 1885 году вылились в Северо-западное восстание, когда предводитель канадских метисов Луи Риэль [16] сформировал нелегальное временное правительство в будущей провинции Саскачеван. Риэль и его сподвижники обменивались точечными ударами с конной полицией и отрядами волонтеров вдоль южного течения реки Саскачеван, пока не прибыли регулярные федеральные войска. Риэль был схвачен, осужден за предательство согласно какому-то давно забытому пятисотлетнему английскому закону и вскоре повешен.
Сородичи тщательно оценивают перспективы своего обитания в Канаде. Желание властвовать над небольшими группами поселенцев весьма заманчиво, однако нельзя упускать из виду угрозу существования в изоляции. Пустоши – а они, собственно, занимают все, что дальше ста девяноста миль к северу от границы с Соединенными Штатами – кишат местными оборотнями, которые, и без того напуганные прокладкой железных дорог и наплывом поселенцев в их нетронутые владения, более чем готовы выместить свой гнев на вампирах, обосновавшихся там, куда не следовало бы и носа совать. Более того, хотя в некоторых регионах запада страны города растут, огромное количество народа стекается в крупные мегаполисы: Торонто и Монреаль на востоке, Виннипег и Ванкувер на западе. Таким образом, в деревнях людей становится все меньше, и для того, чтобы поддержать хотя бы видимость могущества и иметь стабильный источник пищи, Сородичи следуют примеру смертных и перебираются в бурно растущие города. Они жертвуют своими надеждами на спокойное, безмятежное существование ради очередного раунда смертельного соперничества с другими вампирами, бродящими по ночным городам.
 
Торонто

Торонто, один из крупнейших и наиболее влиятельных городов доминиона, лежит на северном берегу озера Онтарио, почти точно напротив Ниагарского водопада. В Торонто размещается администрация провинции Онтарио, здания парламента и судов, а также престижный Университет Торонто, знаменитый своими факультетами искусства, науки и медицины. Сам город в основном состоит из жилых кварталов, и его жители не трутся друг о друга локтями на относительно свободных улицах. Как следствие, город просторен, в нем много парков и просто сохранившихся среди застройки островков зелени.
Торонто является также центром крупного сельскохозяйственного сообщества в южном Онтарио, которому обязан множеством непромышленных товаров, которые город отправляет в другие провинции и даже экспортирует на юг, за границу. Это деловой и коммерческий центр юного государства; из города выходят целых пять железнодорожных веток, которые идут вдоль реки Св. Лаврентия на восток и на запад, в Манитобу, грубо повторяя очертания берегов Великих Озер. Канадская тихоокеанская железная дорога, однако, в число этих пяти веток не входит. Ее строительство было организовано и оплачено из Монреаля, поэтому колея проходит напрямую к Оттаве мимо Торонто, что доводит горожан до белого каления. Сородичи Торонто восприняли подобное соглашение точно так же, как и городские политики и акулы бизнеса: они посчитали его пощечиной, умышленно отвешенной им Квебеком; Оттава же во всем этом деле была не более чем самостоятельной пешкой. Вампиры Торонто в своей массе, как диктует им их врожденная гордость, ненавидят секты Монреаля всеми фибрами своих душ. Убежденные в том, что кучка приезжих самодовольных французишек без всяких на то оснований наложила лапу на политику доминиона, Первородные Торонто намерены утвердиться на позициях единоличных лидеров в развитых провинциях с помощью своих деловых и политических связей.
 
Мексика

Едва освободившись от колониальной зависимости от Испании в 1823 году, уже в 1848 году Мексика уступила почти половину своей территории – Техас, Калифорнию, Аризону и Нью-Мексико – Соединенным Штатам в результате Американо-мексиканской войны [17]. Вдобавок к этому национальному позору бесталанные правители Мексики взяли у европейских банков огромные суммы денег в долг на грабительских условиях. Когда же правительство страны объявило о своей неплатежеспособности, объединенная армия Британии, Франции и Испании в 1861 году вторглась в страну с целью захватить порты и таким образом силой вернуть одолженные деньги. Франция пошла еще дальше. Император Наполеон III затеял интригу, организовав в стране альтернативное французское государство, номинальным правителем которого стал его зять, австрийский эрцгерцог Максимилиан [18]. Правда, через несколько лет Максимилиан был смещен и расстрелян, но к тому времени уже Соединенные Штаты обратили внимание на своих южных соседей. Опираясь на «доктрину Монро» [19], призванную удержать европейцев от повторной колонизации Мексики, американцы размяли в регионе мускулы и превратились в Северного Колосса, опасного, но затаившегося, готового обрушиться на ослабленное, хрупкое государство. В самой Мексике бал правили хаос и коррупция. Соперничающие политики облагали поборами одинаково своих граждан и иностранцев, а местные власти позволяли грабителям и убийцам делать, что вздумается.
В 1876 году сын трактирщика по имени Порфирио Диас, вознамерившись навести в стране порядок, захватил власть. К своей цели Диас шел, не зная жалости. Ему удалось успокоить бандитов, затушить пламя гражданской войны и спасти экономику, стоявшую в шаге от банкротства. Диас правит с тонким пониманием граней враждебности между разными народностями и классами общества страны и охотно манипулирует вежливостью и безжалостностью ради поддержания стабильности. Диас начал свою карьеру при президенте Бенито Хуаресе [20], образованном человеке индейской крови, который столкнулся с фанатизмом и преследованиями и тем не менее сумел взойти к вершинам власти, оставив Мексике на долгую память церковь, отделенную от светской власти (что расстроило массу интриг и планов как Сородичам, так и смертным). Это наследство Диас сохранил, добавив к нему собственные нововведения.
Став президентом, Диас разрешил бандитам убивать друг друга с разрешения и благословения федерального правительства, дав им статус руралес, то есть местных офицеров полиции. Он организовал убийства главарей преступных банд, обставив это как неудавшиеся попытки побега из тюрем, а враждебных ему членов правительства отправил на губернаторские посты в самые захолустные уголки страны. Диас балансирует на напряженных отношениях между испанскими мексиканцами, метисами-полукровками и местными индейскими племенами в своей пугающей обезоруживающей манере; он отдает приказы спокойным, уравновешенным тоном, который, однако, всякий раз дает понять, что его слово – последнее. Именно этот непреклонный абсолютизм характеризует всю Мексику, воистину государство одного человека.
 
Мехико

Город Мехико Диас в 1867 году взял лично, выставив оттуда Максимилиана Габсбурга, а заодно раз и навсегда выгнав из страны иностранных интервентов. Чем-то напоминающий осмотрительного правителя страны, Мехико дотошно распланирован, компактен и почти точно сориентирован по сторонам света. Считается, что в городе почти девятьсот улиц и переулков, но такой рекорд достигается лишь за счет переименования всякой улицы с началом каждого квартала. Удобства города вполне соответствуют эпохе: дороги вымощены камнем или покрыты асфальтом и в большинстве районов освещены газом или электричеством. Обеспечение города электроэнергией привело к открытию большого количества промышленных предприятий в столице и ее окрестностях. Электростанции, по сути, являются ключом к процветанию Мехико, поскольку они позволяют работать ста пятидесяти пяти фабрикам и работным домам.
В планировке города много площадей, на них расположены все основные здания. На центральную площадь, Плаза-Майор, выходят национальный дворец Диаса, городской собор и мэрия. Главная торговая улица, Силверсмитс-Элли [21], уводит к западу, к общественным садам Аламеда, занимающим участок земли площадью в сорок акров, где раньше располагался старый ацтекский рынок; здесь же проводились публичные казни, а в 1574 году имело место первое в стране аутодафе. Рядом с Плаза-Санто-Доминго расположены старый монастырь и собор св. Доминго, а также Школа медицины – бывший дворец Инквизиции. Этого здания избегает большая часть Сородичей: ходят слухи о том, что подпольная секта Инквизиторов, обосновавшаяся в церкви иезуитов неподалеку, готовится к новой большой охоте.
Если так, то работа для охотников уже есть. В сообществе мексиканских вампиров понемногу вскипают воинственные настроения. Несколько поколений преступности и коррупции позволили обосноваться в столице группе вампиров Шабаша. После свержения императора Максимилиана в городе осталось слишком мало сторонников Камарильи, и этим обстоятельством с успехом воспользовались несколько членов клана Ласомбра, отлично устроившихся в тени железного кулака Диаса. Они то и дело отправляют банды отступников-Бруха (всякий раз элегантно расплачиваясь с ними кровью обнищавших индейцев с окраин города), чтобы те путались под ногами когда-то могущественных европейских Сородичей. Шепотки о том, что кому-то из Хранителей удалось Обратить самого Диаса тревожат как Сородичей, так и Инквизиторов. Мысль о том, что столь кровожадный, безжалостный ублюдок наделен властью, неприятна сама по себе, и любой из группировок города страшно даже подумать, что случилось бы, если он будет щеголять высшими уровнями Власти над тенью.
__________________
_{[1] В 1765 г. Бенджамин Франклин (тогда еще британский подданный), вступил в переписку с несколькими лондонскими газетами, подписываясь как «Зритель» или «Путешественник». В своих письмах он предлагал читателю «заведомо достоверную, проверенную» информацию о жизни в колониях, пародируя газетные заметки с фантастическими слухами о необыкновенном изобилии, которыми природа осчастливила-де заокеанские владения империи. Перевод (надо сказать, весьма вольный) отрывка взят из книги Т. Бенедиктовой «Разговор по-американски».
[2] Гражданская война 1861—1865 годов между объединением 20 нерабовладельческих штатов и 4 рабовладельческих штатов Севера (Союза) и коалицией 11 рабовладельческих штатов Юга (Конфедерацией).
[3] Главнокомандующий войсками Конфедерации генерал Роберт Ли подписал акт о капитуляции 9 апреля 1865 года. Авраам Линкольн был убит актером Джоном Бутом, сочувствовавшим южанам, через пять дней, 14 апреля. Смерть Линкольна способствовала созданию вокруг его личности ореола мученика.
[4] Период в истории США после окончания Гражданской войны, 1865 – 1877 гг., в который происходила реинтеграция проигравших в войне южных штатов в состав США, с изменением структуры власти и общества в бывшей Конфедерации и отменой рабовладельческой системы на всей территории страны. «Саквояжники» (англ. carpetbaggers) – презрительное прозвище северян-авантюристов, приезжавших на Юг после Гражданской войны в надежде быстро сколотить там состояние или сделать политическую карьеру. Зачастую все имущество такого предприимчивого типа умещалось в одной дорожной сумке, сшитой из кусков старого ковра, отсюда и название.
[5] Мальстрём - водоворот в Норвежском море, между оконечностью материка и островом Моске. Из-за сильно изрезанной береговой линии в неблагоприятных условиях превращается в цепочку сильных водоворотов с непредсказуемым направлением течения. В повести Эдгара По “Низвержение в Мальстрем” (и в нескольких других литературных произведениях) описан как огромная, ревущая воронка в море, из-за чего название стало нарицательным. В реальности единой воронки не существует, зато звук действительно разносится на несколько миль вокруг.
[6] Испольщина (издольщина) – вид земельной аренды, при которой арендатор отдает часть выращенного урожая хозяину земли в качестве арендной платы.
[7] Дословно с французского – «старый квартал», Французский квартал, старейший район Нового Орлеана. Из оригинального текста следует, что эти названия относятся к разным районам, на самом деле это английское и французское названия сердца города (в переводе исправлено).
[8] Возможно, имеется в виду «Братство чудаков» (Odd Fellows Hall), общественная организация, завезенная в Америку из Великобритании. Отдельные организации, хоть и исповедовали примерно единый моральный кодекс (взаимопомощь, приверженность истине, благотворительность и т.д.), были независимыми. В Новом Орлеане Братство действительно приобрело землю рядом с площадью Лафайетт, в черте Герод-стрит, Кэмп-стрит и Мэгазин-стрит. В настоящее время на этом месте располагается Арбитражный суд.
[9] Церковь Св. Патрика расположена неподалеку от площади Лафайетт, на Кэмп-стрит, а вот ближайшая Первая Пресвитерианская церковь находится в целых трех милях, на Саут-Клэйборн авеню.
[10] Фестиваль Марди Гра (Mardi Gras, букв. с французского – «жирный вторник») проводится в последний вторник перед началом католического Великого поста, по сути, аналог Масленицы. Изначально был костюмированным представлением по случаю встречи весны, позже был ассимилирован христианской традицией.
[11] Эндрю Джексон (1767 – 1845) – 7-й президент США, в период Войны за независимость – герой битвы за Новый Орлеан, не позволившей англичанам захватить город как плацдарм для высадки. Стоял у истоков Демократической партии США. В центре площади находится его конная статуя.
[12] Кабильдо - бывшая резиденция испанского губернатора колонии, а под “Каталажкой”, вероятно, имеется в виду Пресвитерий, где ранее размещался городской суд. В 1803 году в Кабильдо состоялась церемония передачи Францией Соединенным Штатам территории Луизианы (т.н. “Луизианская покупка”).
[13] «Янки» - вполне специфический термин, означающий потомка британских переселенцев, родившегося на территории владений империи в Америке. Но в данном случае речь о другом: в период Гражданской войны в США в штатах Юга так презрительно называли северян.
[14] Бенджамин Франклин Батлер (1818 – 1893) – американский государственный и военный деятель, генерал, участник Гражданской войны в США. Прославился защитой и освобождением перебежавших и добравшихся до линии фронта негров-рабов, и одновременно – жестокостью по отношению к мирному населению Конфедерации.
[15] Поэтическое название Канады, придуманное А. Теннисоном и позже использованное в национальном гимне страны.
[16] Луи Риэль (1844 – 1885) – канадский политический деятель, один из основателей провинции Манитоба, самый известный лидер канадских метисов. Северо-западное восстание, как и предшествовавшее ему восстание на Ред-Ривер (также под предводительством Риэля), имело целью остановить попытки Оттавы включить этот район в состав доминиона без согласия местного населения, а также прекратить бессистемную колонизацию этих территорий.
[17] Война 1846 – 1848 годов, начавшаяся в результате территориальных споров между Мексикой и США после аннексии Техаса Соединёнными Штатами в 1845 году. Отвоеванные американцами территории, помимо перечисленных в тексте, включают современные штаты Невада и Юта.
[18] Максимилиан Габсбург (1832 – 1867) – младший брат императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа, император Мексики (под именем Максимилиан I) с 1864 по 1867 годы. Непосредственных родственных связей с Наполеоном III не имел.
[19] Доктрина Монро – декларация принципов внешней политики США, которая провозглашала американский континент зоной, закрытой для вмешательства европейских держав. Названа по имени президента США Джеймса Монро, огласившего эти принципы в послании к Конгрессу в 1823 году.
[20] Бенито Хуарес (1806 – 1872) – мексиканский политический деятель, национальный герой Мексики, в 1867 – 1872 годах – президент страны. Порфирио Диас (1830 – 1915) – мексиканский государственный и политический деятель, президент Мексики в 1877 – 1880 и 1884 – 1911 годах. В ходе Мексиканской революции был свергнут, умер в эмиграции во Франции.
[21] Пешеходная улица Силверсмитс-Элли переименована в честь президента Франсиско Игнасио Мадеро (1873 - 1913). Плаза-Майор в настоящее время  носит название Площадь Конституции. Но в речи местных жителей она называется Сóкало (исп. zócalo - постамент, цоколь). Когда-то на площади планировали возвести монумент, посвященный  независимости страны, но на практике выстроили только основание для него, а дальше дело не пошло. В конце концов основание снесли, но прозвище площади ушло в народ. В некоторых крупных мексиканских городах центральная площадь по примеру Мехико тоже называется “сокало”, правда, без всяких оснований.}

[Samouse]

Южная Америка
 
Северная Америка стремится угодить тем Сородичам, кто оказался здесь по воле случая. Но далеко не всякий вампир, пересекший Атлантику, пожелает осесть на Земле странников. На каждое судно, на борту которого нежить прибывает в Нью-Йорк или Ньюфаундленд, приходится еще одно, плывущее южнее, чьи пассажиры готовы променять демократию, вульгарность и грубые манеры североамериканского общества на нечто более утонченное. Если кто-то покидает старое пристанище, это вовсе не означает, что заодно нужно отречься и от своего чувства прекрасного.
В то время как общество Северной Америки отторгает строгие нравы Европы, страны Южной Америки оказываются гораздо более восприимчивыми к идеям иерархии и взаимного уважения, которыми определяется викторианский мир. Традиции Старого Света были краеугольным камнем южноамериканского общества еще со времен конкистадоров. По следам испанских и португальских завоевателей шли Сородичи, питаясь тем, что оставалось после смертных всех мастей: обуянных жаждой золота и сырьевых ресурсов, желающих заполучить рабов или научить местных верить во Христа, а также явившихся на поиски Источника вечной молодости. Засилье выходцев из империй вылепило местные общественные институты согласно четким европейским канонам, и те Сородичи, кто сумел выбиться в лидеры, обрели прямо-таки безмерную власть над местным населением.
Однако к началу XIX века эти самые местные жители, вдохновленные успехами Американской и Французской революций, выступили против своих имперских повелителей. Войны за независимость вспыхнули в каждой колонии на континенте. Испания и Португалия, которым «доктрина Монро» запрещала вмешиваться в дела Америк, не имели возможности подавить эти восстания [1]. Итак, к 1831 году весь южноамериканский континент состоял из независимых республик.
Вместо того, чтобы бить тревогу, чуткие Сородичи увидели в новых, постколониальных условиях массу возможностей. Независимость не гарантирует стабильности, и те революционеры, кому удалось сбросить ярмо случившихся столетия назад завоеваний, оказались дрейфующими в море непредусмотренных последствий. Так называемые каудильос [2] - воинственные искатели приключений и их клики – заняли шаткие позиции лидеров в молодых республиках, беспокоясь в первую очередь о том, чтобы оттянуть момент неизбежного низложения, чем о своей склонности к государственному управлению. В городах агитаторы обнаруживают, что больше не могут управлять своими последователями. Порядок сохраняется исключительно под дулом ружья и часто сопровождается предварительно устроенной резней среди туземного населения – на случай, если те питают чересчур радужные надежды на независимость.
В столь хаотичных обстоятельствах в дело идут испытанные средства. Церковь, предприниматели-иностранцы и иммигранты из бывших колониальных держав устанавливают авторитарные режимы и пробивают себе путь на самый верх социальной лестницы. К концу столетия крупные города стран Южной Америки обретают четко ощутимый европейский дух. При этом каждое государство сумело сохранить некую изюминку, будь это залежи минеральных богатств, дешевая рабочая сила или особое отношение к приезжим иностранцам (а главное – к их толстым кошелькам).
Сородичи всех кланов и те, кто не имеет своего клана, занимаются каждый своими собственными делами. Тремеры прочесывают затерянные города Амазонки и руины инков, желая причаститься их ритуалов и магии племен. Ласомбра внедряются в церковные структуры и селятся в крупных поместьях в Аргентине и Бразилии, утоляя собственную манию величия. Бруха без конца раздувают в сердцах радикалов огонь борьбы. Несносные Малкавианы болтаются на задворках политических хунт и чахнут во чревах тюрем. Тореадор и Цимисхи соревнуются друг с другом в том, кто сможет больше выжать из Карнавала. С точки зрения Сородичей, эта часть Нового Света мало чем отличается от Света Старого, за тем исключением, что управлять ею самим вампирам куда как легче.
 
Буэнос-Айрес

Немногие города Южной Америки так судорожно цепляются за великолепие главных городов Европы так, как это делает Буэнос-Айрес. Со времени обретения Аргентинской республикой независимости в 1810 году ее столица значительно разрослась, хотя беспорядочная застройка новых пригородов разительно отличается от более тщательно распланированного центра. Иностранцы и селяне переезжают в Буэнос-Айрес целыми толпами, и перепись 1895 года насчитала более шестисот тысяч человек, с чем не может сравниться ни один другой город на континенте. В городе размещается правительство республики, но, кроме этого, Буэнос-Айрес является промышленным центром Аргентины; здесь располагаются тысячи предприятий, приносящие сотни миллионов прибыли. Кучка вампиров Вентру, имеющих связи в европейских транспортных и производственных концернах, запустили руки сразу в несколько крупных компаний.
Обладая таким сбивающим с толку разнообразием богатств, Буэнос-Айрес привлекает большую часть иностранных капиталов и гостей, и планировка города выполнена с целью обеспечить приезжим максимум комфорта. Архитектура города, много лет отражавшая его испанское колониальное прошлое, изменилась и стала более разнообразной, и теперь столицу украшают множество интересных общественных зданий и памятников, которые обошлись городской казне в немалую сумму. Свидетельства прибывших в страну иностранных богатств можно найти в основном на проспекте Альвеар и проспекте Майо, вдоль которых выстроились элегантные частные особняки и вычурно украшенные общественные учреждения, подражающие величайшим столицам Европы. Как и во многих городах средиземноморского региона, в Буэнос-Айресе много парков и площадей, например, огромный, занимающий 840 акров парк Трес де Фебреро, разбитый в память о битве при Монте-Касерос [3]. В результате этого сражения лишился власти диктатор Хуан Мануэль де Росас, а влияние фермеров-гаучо на политику Аргентины сошло на нет. В этой богатой и величавой атмосфере процветают живопись, музыка, театр и искусство верховой езды, пленяя как приезжих иностранцев, так и местных членов клана Тореадор.
Однако под ширмой этого великолепия скрывается шаткая политическая ситуация. Столица измучена воинственной полемикой по поводу ее статуса в стране. В 1880 году Буэнос-Айрес стал отдельной территорией, независимой от одноименной провинции (почти так же, как Вашингтон и округ Колумбия отделены от штатов Мэриленд и Вирджиния). Случилось это после того, как военный министр генерал Рока [4] отбил столицу у городского ополчения. Вскоре Рока занял кресло президента страны, но, несмотря на его успешный опыт в подавлении приграничных восстаний, стремление окраинных провинций умалить влияние Буэнос-Айреса привело к поражению генерала на очередных выборах 1886 года.
Последующие президенты по сравнению с Рокой оказались неэффективными администраторами; каждое новое правительство оказывалось прикормленным какой-нибудь очередной группировкой со своими интересами, будь это лига провинциальных правительств, картель местных бизнесменов или директорат иностранных богатеев. Карусель администраций и президентов, правление которых прерывается ожесточенными драками между правительственными войсками и доморощенными наемниками, уже привычно нарушает ровное течение деловых отношений по всей стране. За этот процесс ухватились Ласомбра, которые формируют марионеточные организации и поставляют им ресурсы, чтобы те поднимали восстания и подрывали  влияние крупнейших межнациональных концернов. Богатства Аргентины тают в руках коррумпированных правительств, а некоторые влиятельные члены Камарильи уже заводят речь о том, чтобы отправить в страну несколько штурмовых отрядов и развязать полноценную ночную войну против возмутителей спокойствия из Шабаша.
 
Рио-де-Жанейро [5]

Любопытно, что Бразилия, крупнейшая страна Южной Америки, некогда была колонией крохотной Португалии, которая проигрывает в размерах даже своему соседу по Иберийскому полуострову. Правда, этот факт вряд ли заботит горожан. Обитатели Рио гордятся необычной ролью своего города – контрастным украшением на фоне других столиц (в особенности для Буэнос-Айреса) – и со всей страстью отдаются поддержанию этого уникального статуса.
А страсть, во всех ее проявлениях, – это кровь Рио-де-Жанейро. Экстравагантность – не исключение, а правило, и его придерживаются повсюду: это и буйная растительность, покрывающая склоны гор Сьерра-да-Кариока к юго-западу от города, и живописные долины, усыпанные прелестными провинциальными домиками, выстроенными в черте города. Как и в Буэнос-Айресе, центр Рио спланирован тщательнейшим образом, но целое столетие роста принесло свои плоды: пригородные районы появились тут и там независимо друг от друга и от старого города, а в них прямые, как стрела, улицы пересекаются с извилистыми бульварами, проложенными по долинам или вдоль береговой линии.
Бухта Рио является крупнейшей в стране – как и в Севастополе, здесь может разместиться флот любой страны мира; порт же снабжен множеством коммерческих причалов для транспортных компаний и соединен трамвайными и железнодорожными линиями со всеми районами столицы и территориями за нею. Побережье поистине бурлит активностью; здесь можно встретить и крупных финансовых воротил, и «независимых» предпринимателей, и обычных горожан, вышедших прогуляться вдоль по проспекту Бейра-Мар от общественных садов Пассео Паблико до портового района Сауде [6]. По загруженности набережная уступает лишь Рюа ду Овидор, самой известной улице старого города, где размещаются магазины, кафе и издательства газет. Улица играет важную роль в социальной и политической жизни Рио: здесь горожанин может развлечь себя или поразмыслить о важнейших насущных вопросах, одновременно наблюдая за всем миром, местными и иностранцами, прогуливающимися мимо.
В таких обсуждениях страсти часто вспыхивают ярким пламенем, и на то есть веская причина. Климат Рио жарок и изнуряюще влажен, и это угнетает многих заезжих европейцев. Как правило, такая погода не влияет на самих Сородичей, зато неумолимо давит на тех, кто служит им пищей. Многих вампиров – уроженцев Старого Света ждет неприятный сюрприз: необходимость привыкнуть к жидкости, текущей в жилах местного населения. Те же Сородичи, кто уже освоился в регионе, учитывают это и готовы использовать условия, в которые попадают вампиры, только что прибывшие из Европы, особенно если это враги.
Ситуация в мире вампиров не столь шаткая, как в Буэнос-Айресе, однако это не означает, что местным бессмертным конфликты неведомы. Рио, как и вся Бразилия, борется за сохранение своего уникального колорита, отличного от остальной – когда-то испанской – Южной Америки. Чтобы обезопасить свои торговые маршруты в период Наполеоновских войн и защитить венценосную династию Португалии [7], укрывшуюся здесь от Grande Armée, Бразилия загодя заключила союз с Британией. Вампиры Тореадор, имеющие связи при португальском дворе, добились помощи от своих собратьев в домене Митры и создали негласный союз между членами клана из Рио и Лондона, что само по себе ценно для Тореадор, учитывая их действующее перемирие с Ласомбра.
Со своей стороны, Ласомбра, как велит им их натура, дергают за самые болезненные ниточки в недавней истории города. Считается, что некоторые Хранители сыграли существенные роли в военном перевороте маршала Фонсеки [8] в 1889 году, изгнавшего императора Педру II с семьей во Францию и провозгласившего создание Бразильской республики. В данной ситуации неважно, был ли это заурядный циничный маневр Ласомбра, известных своим искусством «делания королей», или точно рассчитанная месть за «Золотую буллу» 1888 года [9], отменившую в стране рабство без какой-либо компенсации рабовладельцам. Этот закон лишил Хранителей, засевших на сахарных и кофейных плантациях, большей части бесплатной рабочей силы. Не имеет значения и то, было ли вмешательство Ласомбра минимальным или его не было вовсе, поскольку противники Хранителей верят в их способность влиять на происходящие события. Важно лишь то, что в Рио-де-Жанейро установился шаткий мир между группировками Камарильи и Шабаша, и нужна лишь чья-нибудь дерзкая выходка на Карнавале, маленькая искра, чтобы произошел взрыв. А дерзости в таком городе, как Рио, всегда предостаточно.
 
Африка
 
Никто не посмеет сказать, что Сородичи пренебрегли Черным континентом. Южный берег древнего мира, сосредоточенного вокруг Средиземного моря, стал домом для Сетитов в Египте и для Бруха в старом Карфагене, а последовавшие затем пришествия римлян, мусульман и крестоносцев познакомили регион с еще большим количеством потомков Каина. Но и для них, как и для смертных европейцев, бескрайние просторы Африки сохранили свою загадочность на века. Мало кто из людей отваживался зайти поглубже в дебри континента; торговцы золотом, слоновой костью и рабами удовлетворялись тем, что создавали на побережье базы и ждали, пока местные жители сами принесут им товары. Сородичам же, в основной их массе, вообще ни к чему были тайны сердца Африки, что бы в нем ни скрывалось, ведь они всецело были заняты сохранением своих европейских владений.
Однако дыхание прогресса викторианской эпохи в корне изменило подобные взгляды. Уверенность обитателей Европы в своем технологическом и культурном превосходстве, почти что переходящая в чванство, пышно расцветает в последние десятилетия викторианской эпохи. Так называемое «бремя белого человека» – отдающий скептицизмом жест великодушия, повелевающий европейцам нести свет последних достижений в науке и общественном устройстве «отсталым» народам Черного континента – стало частой темой интеллектуальных диспутов этого периода. Формируются частные либо доступные всем желающим сообщества колонистов. Исследователи сменяют друг друга на кафедрах в битком набитых лекториях, объезжая Европу по кругу, и рассказывают о чудесах и бесконечных возможностях, которые таит в себе Африка.
В самом конце столетия европейцами овладевает нестерпимый зуд колониальных завоеваний. В их сознании наглым хороводом кружатся видения о еще не добытых рудах и самоцветах, неосвоенных источниках сырья, железных дорогах, пересекающих континент, и союзниках из местных племен, получивших подобающее образование. Государства рассылают официальных представителей как вдоль побережья, так и вглубь континента, чтобы найти лучшие участки земель. Предприимчивые вампиры, отправленные кланами и независимые, идут по стопам таких вот колонизаторов-первопроходцев, проникая в глубины Африки в поисках новых доменов, источников могущества и крови. Тремеры желают постигнуть сложности местных шаманских ритуалов. Вентру и Джованни жаждут обрести контроль над торговыми маршрутами, перевозящими золото, алмазы и каучук. Гангрелы наслаждаются очарованием диких, неосвоенных просторов, а Носферату разыскивают легендарные истоки древних цивилизаций.
Поначалу инициативы пришлых вампиров воплощаются без труда. Общество Камарильи, воплощенное в ее Шести Традициях, становится образцом для тех, кто готов сотрудничать с сектой. В результате представители ее кланов сделали вывод  о том, что их благородная и древняя родословная, нисходящая от самого Каина, наделяет их неоспоримым правом Обращать и порабощать все доступное им население Африки, только чтобы не допустить их попадания в лапы Шабаша и не дать им глубже погрязнуть в собственной дикости. Подобная постановка вопроса, однако, зачастую становится источником проблем. Посланники отдельных кланов и независимые вампиры регулярно вмешиваются в чужие миссии. В стремлении заполучить все большие владения Сородичи стравливают своих вновь обретенных союзников друг с другом в опосредованных войнах за территории или богатства континента.
К середине 1880-х годов становится ясно, что необходимо установить хоть какие-нибудь базовые правила. Влиятельные Сородичи опираются на соглашения 1885 года, достигнутые на Берлинской конференции [10], где европейские государства договорились не мешать друг другу при разделе Африканского континента. Посчитав конференцию сигналом к действию, уважаемые старейшины стали путешествовать по всей Европе. Приводя берлинские договоренности в качестве примера взаимной кооперации, эти прогрессивно мыслящие вампиры склоняют князей крупнейших европейских столиц к заключению аналогичного договора. Внутренняя грызня за кулисами театра европейской политики, считают они, плохо отражается на Камарилье, а уж если нечто подобное происходит на незнакомых территориях (где к тому же растет число вампиров Шабаша), то избежать провала просто невозможно.
В конце концов князья поддались давлению, заключив друг с другом неписаные соглашения. Они договорились о максимальном количестве убежищ и Элизиумов в городах, установили квоты на Обращение смертных и выработали в общие принципы коллективной защиты от Шабаша. Все это было проделано якобы под контролем Внутреннего Круга Камарильи.
На практике же эти межклановые договоренности работают в точности согласно своей формулировке. Иными словами, не работают. Лидеры кланов на словах проповедуют приверженность идеям, а сами тем временем разрешают своим подчиненным перемещаться по всему континенту без ограничений. Амбициозные колонизаторы основывают новые домены, иногда площадью в сотни квадратных миль, и приводят живущих там людей к покорности с бесцеремонной жестокостью. Независимых исследователей всевозможные пакты не касаются, и они едут в отдаленные регионы, где становятся наемными «блюстителями порядка». Те Сородичи, кто получает прибыль от торговли золотом, слоновой костью и алмазами, яростно охраняют свои интересы. Для вампиров понятие «драка за Африку» [11] в полной мере является таковой. Континент стал сценой для интриг и одновременно полем битвы, беспорядочной, неистовой – и заканчивающейся ничем. В этой драке власть деньги и кровь увлекают ее участников в еще неизведанные глубины жестокости.

Кейптаун

Столица Капской колонии – британских владений в Южной Африке – является наглядной иллюстрацией всевозможных трений в междоусобной борьбе сообщества Сородичей. Кейптаун, расположенный на юго-западном побережье континента, почти в тысяче миль от Йоханнесбурга, представляет собой разношерстную толпу, в которой британские управляющие, местные темнокожие и иностранные контрабандисты толкаются локтями в душной, жаркой атмосфере паранойи.
В основанном голландцами Кейптауне теперь прочно обосновалась британская администрация. Все учреждения Низинных Земель исчезли, а образчики старых архитектурных стилей и убранства улиц перестроены по английским лекалам и чертежам. Власть колонистов-Вентру, прибывших в Кейптаун по повелению князя Амстердама Йоханнеса Кастелейна, значительно ослабла. Крайняя удаленность колонии от владений самого Кастелейна сыграла в этом не последнюю роль. В попытках следовать сценарию Амстердама, то есть пытаться влиять на каждую из мириад городских субкультур в отдельности, представители Кастелейна попросту распылили свое могущество. Обнаружение в 1869 году в местечке Кимберли залежей алмазов [12] привлекло внимание Двора Авалона, выходцы из которого вознамерились завладеть «Большой дырой», огромным карьером, в котором, собственно, и добывались бесценные камни.
Команда из Авалона, прозванная «девятеро из Кимберли», прошлась по Кейптауну подобно серпу жнеца. Изолировав кварталы города друг от друга, посланцы Митры методично выкорчевали одного за другим всех подчиненных Кастелейна, соблазняя их союзников обещаниями богатств, добытых в Кимберли. Они не пропустили ни одного уголка. Пользуясь значительным расстоянием, которое отделяло Кейптаун от Двора Авалона, английские Сородичи без стеснения совершали диаблери над беззащитными голландскими князьями. Остановить их смогло лишь прямое указание Внутреннего Круга Камарильи, но к тому времени «девятеро из Кимберли» уже полностью захватили власть в городе. Сородичам-голландцам было выделено некоторое подобие домена в черте столицы; они потерпели бесспорное поражение, однако не были уничтожены.
Этот «остаточный» домен охватывает окрестности площади Гринмаркет-сквер, которая в период владычества голландцев была центром города, а для уцелевших подчиненных Кастелейна, обитающих в здании старой мэрии, остается наименее англизированной его частью. Домен граничит с Говернмент-авеню, одной из двух главных улиц Кейптауна, на которой расположены парламент, новое здание правительства, библиотека, музей и ботанический сад.
Несмотря на близкое расположение к административным объектам смертных, британские вампиры обосновались чуть дальше, там, где Говернмент-авеню переходит в Эддерли-стрит и уходит к железнодорожному вокзалу и порту. В высшей точке берега бухты стоит старый Голландский замок, воздвигнутый в XVII веке [13]. Согласно действующему приказу Митры, «девятеро из Кимберли» обустроили свой штаб именно здесь. Хотя нынешний князь Кейптауна является одним из этих девятерых, кое-кто из первоначального состава команды отправился в другие английские колонии в качестве силовой поддержки; по необходимости им прислали замену из Лондона.
К западу от замка находится Парадная площадь, большое пространство удлиненной формы, время от времени используемое князем для разрешения споров с помощью поединков, или – в крайнем случае – для публичных казней. Менее чем в миле от вокзала расположен Гроот Шуур [14], ветхий голландский сельский дом, в котором живет основатель современной Капской колонии Сесил Родс [15].
Размах могущества Родса в Кейптауне, да и вообще на юге Африки, поражает даже вампиров. Его личное состояние, проистекающее из принадлежащих ему алмазных копей «Де Бирс» и компании «Консолидейтед Голдфилдс Лимитед», почти не поддается исчислению. Пробившись в 1890 году на пост премьер-министра Капской колонии, Родс немедленно направил все свои усилия на уничтожение голландской колонии на востоке, в Трансваале. Обеспокоенность лондонского Министерства по делам колоний растущим значением Йоханнесбурга подогревает амбиции Родса, желающего сделать свой город главной силой Южной Африки. Кульминацией противостояния стал рейд Джеймсона [16] в 1895 году. Это партизанское восстание, не имевшее успеха, тем не менее привело к отстранению Родса от власти.
Падение Родса создало вакуум власти в Кейптауне, за который еженощно борются «девятеро из Кимберли» и остатки голландского домена. Помимо статуса столицы колонии, Кейптаун монопольно контролирует все передвижение пассажиров между колонией и Соединенным Королевством, и вампиры-голландцы знают: стоит им вернуть город себе, как с ним к Амстердаму возвратится и абсолютная власть над южной оконечностью континента. «Девятеро из Кимберли» испытывают серьезные затруднения, пытаясь вычислить в тысячных толпах прибывающих в город чужестранных искателей богатств (среди которых, без сомнения, есть и ищущие удачи Сородичи) агентов и курьеров, направляющихся в остаточный голландский домен. Огромная, пестрая община малайцев, расселившаяся вдоль рыночных лотков на Плейн-стрит, что к югу от Парадной площади, является еще одной головной болью; уже не раз Сородичей из этой, бывшей голландской, колонии в Азии ловили за шпионажем в пользу князя Йоханнесбурга.
В настоящее время ситуацию в регионе можно описать двумя словами: «хуже некуда». Князья обоих городов издали каждый по нескольку указов, исключающих саму возможность мирного сосуществования. Любого Сородича, застигнутого в чужом домене в неурочный час, ждет недолгое расследование и изгнание в неведомые края, или, что более вероятно, казнь на скорую руку. Подобное систематическое нарушение Пятой Традиции держит в напряжении многих вампиров в метрополии, но мало кто желает или чувствует в себе силу рискнуть и нарушить сложившийся в Кейптауне статус-кво. Что же до тех Сородичей, кто вознамерился окончательно отобрать Южную Африку у своих голландских соперников, они считают периодическое нарушение Традиций небольшой ценой за достижение цели.
__________________
<sub>[1] Движение за независимость испанских и португальских колоний привело к серии войн в период 1808 - 1833 гг. Португалия распрощалась с заокеанскими владениями довольно быстро (наследник короля дон Педру провозгласил независимость страны в 1822 году), а вот Испания вплоть до смерти короля Фердинанда VII пыталась вернуть себе контроль над колониями. Поддержку ее притязаниям оказывали Франция (до Июльской революции 1830 г.) и Российская империя. Сторонникам независимости помогали (в основном номинально) Великобритания и США. В течение всего XIX века Испания постепенно признавала независимость бывших колоний, и к 1898 году таковыми оставались только Куба и Пуэрто-Рико. Их Испания потеряла в результате Испано-Американской войны.
[2] Caudillo в переводе с испанского – «вождь, предводитель». В эпоху борьбы за независимость так называли лидера революционного ополчения, достаточно харизматичного, чтобы увлечь (по крайней мере, поначалу) своими идеями простых людей. В дальнейшем судьба каудильо зависела от культа личности и принимаемых им мер для сохранения власти. По сути, режимы правления каудильо представляли собой военную диктатуру. Образчиком каудильо считается аргентинский генерал Хуан Мануэль де Росас (1793 - 1877). Во второй половине XIX века каудильо переориентировались на развитие инфраструктуры подвластных им территорий, зарабатывая на этом капиталы и авторитет, за счет чего часто поднимались на вершину власти.
[3] В битве при Монте-Касерос 03.02.1852 (отсюда название площади - дословно “площадь Третьего Февраля”) армия диктатора де Росаса была разбита повстанческой армией Хусто де Уркисы. Победив, Уркиса способствовал созданию в Аргентине конституционной республики и позже стал президентом страны.
[4] Хулио Архентино Рока (1843 – 1914) – политический деятель, военный министр, а позднее президент Аргентины. Провинция Буэнос-Айрес противилась его избранию на этот пост.
[5] “Рио-де-Жанейро” в переводе означает “январская река” - португальские мореплаватели, открывшие бухту в начале 1502 года, приняли ее за устье реки. Первоначально поселение называлось Сан-Себастьян-де-Рио-де-Жанейро.
[6] Пассео Паблико - один из старейших парков в обеих Америках, разбит в 1779 году. Проспект (авенида) Бейра-Мар действительно проходит мимо парка, изящной дугой огибая небольшой залив с лодочной пристанью, но до портовых районов не доходит.
[7] В 1807 году Португалия отказалась присоединиться к континентальной блокаде Великобритании, организованной Наполеоном. Испания, к тому времени пребывавшая под властью Франции, вторглась на территорию соседей. Королевское семейство Португалии во главе с Марией I было вынуждено организовать двор в изгнании в Рио-де-Жанейро. В конечном итоге переезд способствовал развитию Бразилии и впоследствии получению ею суверенитета. Двор оставался в Бразилии до 1821 г.
[8] Мануэл Деодору де Фонсека (1827 – 1892) – бразильский государственный деятель, маршал армии, первый президент Бразилии. Возглавил военный переворот, свергнувший в стране монархию.
[9] «Золотая булла», или «Золотой закон», принятый 13 мая 1888 года, содержал всего два положения:
«1. Рабство в Бразилии отменяется.
2. Любые положения права, противоречащие первому пункту, отменяются.»
13 мая отмечается в Бразилии как памятный день (День мулата, Dio do mulato).
[10] Берлинская конференция (ноябрь 1884 – февраль 1885) – встреча представителей европейских держав для обсуждения раздела Африки. В результате была признана законность состоявшихся колониальных захватов, провозглашался принцип эффективной оккупации, обязывающий страны пускать в оборот богатства колоний. Итогом стала активизация соперничества империалистических держав в Африке.
[11] Период острой конкуренции (примерно 1881 – 1914 гг.) ряда держав Европы за проведение исследований и военных операций, в конечном счёте направленных на захват новых территорий в Африке.
[12] Впервые крупный камень был найден на берегу реки Оранжевой в 1866 году. В 1869 году был найден крупнейший алмаз «Звезда Южной Африки». Активная разработка алмазных пород началась чуть позже, в 1871 году.
[13] Вероятно, имеется в виду Крепость Доброй Надежды - старейший укрепленный форт в Южной Африке, выстроен силами Голландской Ост-ИНдской компании в период 1666 - 1679 гг. В плане имеет форму пятиугольника с бастионами по углам, и этот узнаваемый образ некоторое время использовался как элемент эмблем и шевронов вооруженных сил ЮАР.
[14] Старинное голландское поместье в черте Кейптауна, в 1910-1984 годах - резиденция генерал-губернатора Южной Африки. Название в переводе с голландского означает “большой сарай”.
[15] Подробнее о Сесиле Родсе можно узнать из выложенных ранее постов (Глава 1, раздел "Круглый стол")
[16] Нападение на Трансваальскую Республику под руководством британского чиновника Линдера Джеймсона. Рейд стал одним из признаков невозможности достижения компромисса между Британской империей и бурскими республиками и стал прологом ко второй англо-бурской войне (1899-1902).</sub>

[тохта-найон]

1)  каудильо-  так  вначале  называли  крупных  помещиков  и  вообще  местных  лидеров, имевших  свои  отряды  из  числа  приближенных, нередко  оформленные  как  отряды  полиции  или  армии. Позднее  так  стали  называть  и  армейских  офицеров, захвативших власть  в  ходе  революций  и  последующих  перворотов (тем  более  что  они  обычно  то  же  быстро  становились  крупными  землевладельцами). Наиболее  успешные  из  них  становились  губернаторами  и  президентами.
2) Доктрина  Монро- Америка  для  американцев, провозглашенная  президентом  Монро  в  1823 г., честно  говоря  мало  мешала  Испании  подавлять  мятежи (силу  у  янки  были  еще  не  те), но  разумеется, америнканцы  могут  считать  по  другому.

[Samouse]

Спасибо за замечания!
Я дополнила перевод новой сноской, касающейся борьбы Испании за свои колонии. Что касается доктрины Монро, она, насколько я поняла, не подразумевала непосредственного вмешательства в драку. Что-то вроде "мы в вашу песочницу не лезем, ну и вы тоже, пожалуйста, вот..." Зато доктрина напрямую касается "вмешательства европейских держав в дела бывших колоний" и "основания новых колоний на территории вновь созданных республик Испанской Америки". Применялась, разумеется, очень и очень гибко (например, США промолчали, когда Британская империя превратила Белиз в коронную колонию Британский Гондурас).

[Samouse]

Азия
 
Сородичи навещают Азию редко и в основном случайно. Их впечатления от встреч с азиатской нежитью похожи одно на другое: Катаяны – народ непостижимый и непредсказуемый, и происходят они из времен и мест, бесконечно отдаленных от всего, доступного пониманию обыкновенного Каинита. Лишь Сородичи, обладающие исключительной решимостью и терпением – а таковых за столетия появилось крайне мало – отваживаются на погружение в общество Катаян и могут покинуть его, получив хотя бы умеренное одобрение этих туземных сверхъестественных существ. Сородичи начали заглядывать за кулисы Востока уже давно; торговая династия Пассалья, дальние родичи Джованни, прибывшие вместе с экспедицией Марко Поло, являются классическим примером. Сами Пассалья (да и все Джованни) считают независимость от Камарильи залогом своего успеха в Азии. В их понимании кланы Камарильи, натыкающиеся друг на друга в попытках организовать слаженное вторжение на Восток, могли бы выглядеть комичными, если бы не были столь жалкими.
Однако их мнение не может остановить колесницу колониального Джаггернаута. Не желая оставлять без внимания столь необъятные и пока что нетронутые рынки, в начале XIX века европейцы деньгами, хитростью и оружием прокладывают себе дорогу на Восток. Победа англичан над Китаем в Опиумной войне [1] обеспечила им базу в Шанхае и доминион в Гонконге, а также соглашение, по которым англичане в этих регионах освобождались от преследования по китайским законам. Остальные европейские державы последовали примеру Британии, и к 1861 году вдоль китайского побережья насчитывалось уже девятнадцать «договорных» портов. В 1870-х годах Российская империя захватила Илийский край [2] на севере Китая, а в 1886 году Франция и Британия освоили соответственно Индокитай и Бирму. Кроме того, европейцы разместили в Китае несколько военно-морских баз: Россия – в Порт-Артуре, Германия – в Цзяо-Чжоу, Англия – в Вэйхайвэе, а Франция – в Кантон-бэй (Гуаньчжоувань). Целью их основания было не только сдерживание продвижения соперников, но и реализация собственных стратегических планов.
Для Камарильи империалистические соблазны оказались слишком сильны, чтобы их можно было игнорировать. Простота, с которой обстряпывались завоевательные авантюры, внушает лидерам кланов смелость, и они отправляют в Китай своих доверенных слуг. Вскоре каждый клан направляет стопы на Восток, и все они обнаруживают то, что уже знали Джованни: достижения смертных вовсе не гарантируют успеха Сородичей на том же поприще. На каждого толкового управляющего вроде Роберта Пэддера, Вентру, обосновавшегося в Гонконге, чьего дипломатического таланта в поддержании взаимовыгодных отношений с китайскими противниками еще никто не сумел превзойти, приходится множество глупейших фиаско – например, попытка группы Тремеров во главе с Томасом Уинхемом применить тактику «охвата клещами»; это предприятие принесло больше проблем, чем мог предполагать Совет Семи.
Мнение Катаян о каинитах меняется от региона к региону, что само по себе является общим разочарованием для всех вампиров. Мало того, что Катаяны обладают чуждыми обычаями и силами, они редко разделяют общие идеи или цели. Эта местная нежить не имеет единых традиций и каких-либо общих представлений о мире, в которых могли бы разобраться представители Камарильи. Многие Катаяны сопротивляются наглым чужестранным дьяволам, но есть и множество таких, кто охотно соглашается иметь дело с Сородичами (в основном в целях бизнеса), если это отвечает их интересам. Их поступки замысловаты и таинственны, а нанести им оскорбление крайне легко. Кроме того, растущее число европейцев в регионе разделило местных на два лагеря: на тех, кто желает приспособиться к присутствию западных гостей (эту группировку возглавляет император) и тех, кто намерен изгнать их – этих ведет за собой вдовствующая императрица [3].
Члены второго лагеря, силами которого в 1899 году поднимется Боксерское восстание [4], придерживались реакционных, ксенофобских взглядов на политику Китая. Хотя «боксеры» воздерживаются от открытых военных действий и убийств европейских послов и миссионеров, симпатизирующие им Катаяны организовали несколько ювелирно исполненных атак на объекты интереса Сородичей в Китае. И так потерявшиеся в таинственной атмосфере Китая, Каиниты чувствуют себя беззащитными мишенями.
Ситуация в Японии сравнительно лучше, но ненамного. «Открытие» Японии для западных гостей в 1850-х годах, увенчавшееся Реставрацией Мэйдзи [5], привело к восприятию лидерами островной империи западных идей, манер, стиля одежды и мышления. Тем не менее основная масса древних традиций уцелела в вихре модернизации. Японское общество (а особенно вампиры в его среде) остается верным своим консервативным обычаям, цокая языком при виде непристойностей, творящихся при дворе императора, и отчаянно стремясь отправить всех этих «западных варваров» восвояси. Сами себя они, разумеется, варварами не считают, но их все уменьшающаяся роль в новых западнических формах правления, деловых отношениях и общественных нормах поведения заставляет кровь в их жилах вскипать от гнева. Самураи – некогда сливки военного класса Японии – теперь задвинуты на роли торговцев, состоят в реорганизованной армии или вообще были вынуждены уйти со сцены; смещенные ронины [6] также доставляют беспокойство новым властителям империи.
Японские вампиры, происходящие из этих маргинализированных классов, считают западных Сородичей корнем всех постигших их злоключений и активно строят интриги против них. Антизападные настроения скользят по подбрюшью островов, дополняемые экспансионистскими устремлениями Японской империи, обустроившейся на западном краю Тихоокеанского бассейна. Эти, последние, идеи прорываются наружу в 1894 году, когда японцы высадили войска на материк в Китае, захватив остров Формоза и Пескадорские острова [7], а также принудив Китай признать «независимость» Кореи, о каковой сами тут же и позабыли. Европейцы, напуганный перспективой изгнания из Азии, заставили Японию заключить унизительно несправедливый мирный договор, согласно которому все материковые приобретения империи были ею утеряны.
Потеряв все плоды крайне успешной китайской кампании, японцы поклялись удвоить свои усилия на этом фронте. В стране процветают тайные сообщества, созданные из банд ассасинов; их цель – отомстить за дипломатическое поражение Японии путем уничтожения влиятельных персон по всей Азии. Одно из наиболее успешных подобных организаций, «общество Черного океана», в 1895 году совершило убийство королевы Кореи Мин [8]. Японские вампиры основывают свои секты, проникают в «договорные порты» на материке и развязывают собственные вендетты против тех Сородичей, кто, по их мнению, виновен в остракизме, которому подверглась Япония.
После того, как столь огромная часть Дальнего Востока оказалась в изоляции, единственным источником могущества, а заодно и безопасным местом для обустройства убежищ остались лишь отдаленные регионы: островные и полуостровные колонии в Юго-Восточной Азии. Британские Сородичи обосновались в британском владении Стрейтс-Сетлментс [9] и в Сингапуре. Этот город, находящийся на полпути между Индией и Китаем, привлекает бесстрашных вампиров, стремящихся очутиться в материковых владениях Катаян. Немногие крохотные домены Голландской Ост-Индии, оставшиеся во власти Сородичей родом из Низинных Земель, быстро разрушились, все обитавшие в них котерии разбежались по своим углам и сосуществовали некоторое время в относительном мире. Ситуация изменилась после Опиумных войн, когда в регион прибыли делегации из всех прочих стран в поисках колоний для своих держав. Не имея достаточно сил для подчинения себе «договорных портов», эти Сородичи направили свою энергию на меньшие государства. Они правят там, подобно безразличным хищникам, интересуясь лишь тем, сколько ресурсов можно выкачать из своих владений.
Границы между владениями разных держав способны ввести в ступор даже непосредственных участников колонизации. Французский Индокитай, британские Бирма и Сингапур и оставшийся независимым Сиам оспаривают друг у друга лидерство на своем общем полуострове, а голландцы распространили свою власть на Индонезию, острова Ява, Суматра и Борнео, а также на южную часть Новой Гвинеи. Германии досталась северная часть этого же острова и ране принадлежавшие испанцам Марианский и Каролинский архипелаги, а Португалия завладела Восточным Тимором и Макао. Эти форпосты, используемые в основном как пункты пополнения припасов для европейских торговых и военных судов, Сородичам служат местами встреч, где те могут перегруппироваться или заключить друг с другом союзы, чтобы уничтожить своих антизападных оппонентов. Реальных возможностей здесь мало, но даже в столь отдаленных уголках рыщут враги – например, бродячие Ассамиты, уже сотни лет обитающие в Малакке и других мусульманских торговых портах. На этих фалаки [10], не подчиняющихся старейшинам клана, не влияет политическое лицемерие старого Тирского договора, и в своих доменах они с удовольствием отвечают чужакам ударом на удар. Слухи о сделках между этими ними и местными Катаянами появляются уже очень давно и регулярно, однако мало кто в Камарилье верит им; с другой стороны, тем, кто сидит в безопасных европейских убежищах, рассуждать, разумеется, легко.
 
Австралазия [11]
 
Их называют антиподами, или «землей напротив». Несмотря на явное пренебрежение со стороны лондонских чиновников, Австралия и Новая Зеландия за столетия стали более привлекательными для приезжих из Европы и Азии, и население их выросло. Обе территории с готовностью предлагают новичкам богатство, репутацию и шанс на возрождение. Эти колонии напоминают сбивающие с толку райские кущи: незнакомые, чудесные, пышущие жизнью, стремящиеся угодить европейцам и тем не менее отвергающие условности Старого Света. Местное сообщество существует по совершенно иным законам. Нерушимая классовая система Соединенного королевства, сортирующая людей по праву их рождения, здесь не имеет никакого веса. В этих местах процветает удивительное общественное единство, чувство локтя, «братство», никоим образом невозможное в их общей метрополии.
Именно этот чистый холст привлекает Сородичей более всего, в особенности тех вампиров, кто не смог продвинуться далеко в запутанном лабиринте обычаев Камарильи. Обе страны стали воплощением последней надежды на сколь-нибудь существенный прогресс в мире Проклятых, ибо они свободны от произвола старейшин и путаных пророчеств о Патриархах.
 
Австралия

Австралия викторианской эпохи уже избавилась от своего неприглядного прошлого. В первые десятилетия колонизации остров воспринимался исключительно как место, куда высылали негодяев, закоренелых преступников и неугодных политиков (необходимость в этом возникла после потери Англией американских колоний, использовавшихся для тех же целей), и это нанесло Австралии тяжелые раны. Ссыльных оказалось в несколько раз больше, чем законопослушных колонистов, и злоумышленников пришлось селить в бараках, а затем передавать более респектабельным колонистам в качестве бесплатной рабочей силы. Митра охотно воспользовался идеей в отношении нескольких своих недругов, особенно тех, кто располагал опасной для него информацией. Этих несчастных с колом в сердце заколачивали в ящик и отправляли на грузовом судне на новые задворки цивилизации; если же груз в пути оказывался «утерян» - тем лучше.
Однако если королева Виктория прекратила практику заселения Австралии ссыльными (лишь затем, чтобы возобновить ее в 1850-х годах), то Двор Авалона предпочел не следовать тем же курсом, продолжая отправлять неудобных индивидуумов в качестве таинственных грузов среди прочих товаров для поселенцев. Те Сородичи, кто уцелел в плавании, с удивлением обнаруживали на острове разветвленную сеть поддержки для нежити, действующую с момента прибытия сюда Первого флота в 1788 году [12]. С этим передовым отрядом преступников прибыла и небольшая группа Сородичей, которым надоела бесконечная борьба старейшин. Возглавляла их Рыжая Мег из клана Бруха; она и ее сподвижники дали обет вылепить сообщество вампиров Австралии по-иному, отказаться от мучительных межклановых игр во имя взаимной помощи и уважения. Они знали, что на остров прибудут и другие каиниты, которым не нашлось места в душной политике Камарильи. Здесь, на краю мира, будущих изгоев ждал новый, совершенно иной мир.
А изгнанники все продолжали прибывать; после открытия в 1850-х годах золотых приисков [13] к ним добавились охотники за удачей. С ростом смертного населения такие города, как Сидней и Мельбурн, вскоре смогли соперничать по численности с Лондоном и Манчестером. Сородичи, число которых также увеличивалось, без надзора старейшин и обязательств перед кланами наслаждались и гордились своим положением “отверженных”. Они, считавшиеся когда-то недостойными подлецами, вдруг стали хозяевами обширных владений по всему континенту, как это произошло с их старейшинами много веков назад. Анархи становятся князьями, «пастушьими королями»; молодняк накопил богатства, контролируя доходы от золотых и опаловых копей, отшельники блуждают по новым железным дорогам и неузнанными бродят по мелким городкам.
Эта ничем не стесненная деятельность не могла длиться вечно. Сама сущность каинитов, опьяненных к тому же австралийской свободой, неизбежно привела к стычкам как вампиров друг с другом, так и между вампирами и неугомонными смертными. Последняя четверть столетия ознаменовалась крушением идей Рыжей Мег насчет австралийской утопии (если таковая вообще существовала). Эбрам, первый князь Сиднея, бывший в группе первых прибывших в Австралию вампиров, поддался и так свойственной ему паранойе и вообразил себя кем-то вроде Константина Великого от современности. Он покинул Сидней, чтобы поселиться в Мельбурне и на протяжении нескольких десятков лет пытался править обоими городами, но, как и следовало ожидать, его бесстрашие переросло в манию величия. Эбрам лишился власти в 1879 году и с тех пор коротает ночи в изгнании. Он не погиб, но неизвестно, где находится и какие планы строит, оставаясь в тени.
 
Сидней

Столица Нового Южного Уэльса является самым крупным и богатым городом на континенте. Занимающий два языка земли, глубоко врезающихся в залив Порт-Джексон, Сидней имеет один из наиболее впечатляющих портовых комплексов в мире. Порт-Джексон, Миддл-Харбор и Ботани-Бэй (где располагается печально известная австралийская тюрьма) ближе к берегу разбиваются на десятки меньших бухточек, протоков меж скал и пещерок, что днем обеспечивает протяженные пляжи для публики, а ночью – множество укромных уголков для Сородичей, желающих переправить в окрестности города союзников или ресурсы. Главной улицей Сиднея является Джордж-стрит, на ней расположены мэрия и почтовая станция. Параллельно ей пролегает Питт-стрит, ведущая к главному вокзалу. Маккуори-стрит идет вдоль парка Домейн площадью в 138 акров; с другого ее конца выстроились здания парламента, казначейства и монетного двора.
Управляется Сидней небрежно. Сарразин, официально не провозглашенный князь города, который в правление Эбрама был его правой рукой, в своем домене дозволяет Сородичам многое. По слухам, такой подход объясняется небольшой данью, которой обложены все без исключения вампиры Сиднея. За короткий период пребывания у власти Сарразин успел опутать сообщество Сородичей города паутиной коррупции, разложения и мелочной борьбы за влияние. Подобно Калигуле, он изображает благостное безразличие к насущным проблемам, а сам тем временем тайком удовлетворяет свои капризы, столь низменные, что они могли бы сравниться с выходками самых развращенных властелинов истории. Бухта Сиднея совершенно открыта для любых форм пиратства и контрабанды, осуществляемых Сородичами, а плоды такой политики переполняют город и его окрестности. Борьба за первенство выливается в особенно ожесточенные драки. Смертные упыри, принадлежащие Сородичам, занятым контрабандой (но иногда и вполне законными перевозками грузов), ошиваются на тускло освещенных складах и в задних комнатах баров. Более представительные вампиры привозят новых громил для своих шаек из других австралийских колоний или просто устраивают заключенным бандитам побег из тюрьмы Ботани-Бэй.
Состояние экономики Сиднея также не способствует улучшению ситуации. После того, как в начале 1890-х годов закончились свободные участки земли и прекратилась добыча золота, город почти что потерял свое значение торгового и финансового центра. Полагая, что вместе они станут сильнее, остальные колонии в голос заявляют о необходимости создания Австралийского федеративного государства. Эта идея открывает перед Сородичами Виктории, Квинсленда и остальных территорий неприглядную перспективу еженощного взаимодействия с Сарразином. Разговоры о том, чтобы сделать столицей нового государства именно Сидней, лишь усиливают негодование, поскольку кое-кто из вампиров считает: допустить такой вариант развития событий – все равно, что позволить этому хихикающему психопату беспрепятственно запустить клыки в их собственные владения.
 
Аделаида

Аделаида, единственный австралийский город, основанный не ссыльными преступниками, преднамеренно оберегает эту свою уникальную черту, отличающую ее от прочих английских колоний. Заложенная в 1836 году на берегах реки Торренс путешественником и топографом Уильямом Лайтом [14], столица Южной Австралии изначально должна была стать городом, диаметрально противоположным своим непристойным соседям по континенту. Британские властители создавали Аделаиду как место, которое бы стало источником распространения викторианских ценностей, приличий и образа мышления на континенте, полном грешников. Город быстро обрел репутацию гаранта гражданских прав и свободы вероисповедания. Вскоре после основания сюда прибыли лютеране, спасавшиеся от преследований в родной Пруссии, а к 1850-м годам население Аделаиды почти наполовину состояло из не-британцев.
Аделаида отличается строго спланированным обликом. Старый город разделен на жилую северную часть и коммерческую южную, между которыми пролегает широкая полоса парков, обрамляющая реку Торренс. Через реку перекинуты пять мостов, а оба берега обрамлены пышной растительностью. Административные здания – мэрия, почтовая станция, суды, парламент, библиотека и Университет Аделаиды, открытый в 1882 году, – расположены в южной части города вдоль Кинг-Уильям-стрит. Жилые северные кварталы и пригороды соединены трамвайными и железнодорожными линиями; вокзал Аделаиды является конечным пунктом большой железной дороги, охватывающей все юго-восточное и восточное побережье Австралии и достигающей Мельбурна, Сиднея и Брисбена.
Любопытно, что на основание города из британской казны не ушло ни фунта. Аделаида не имеет никаких финансовых обязательств перед Министерством по делам колоний, а следовательно, практически все доходы города остаются при нем. «Зерновой бум» 1870-х годов подстегнул внутреннее соревнование в реализации величественных строительных проектов, подчеркивающих самый что ни на есть британский [15] характер города. Кроме того, Аделаиду без ведома городских чиновников подпитывают осторожные денежные вливания вампиров Лондона.
К сожалению, ход развития австралийских событий было принят Лондоном без восторга. Изначальное намерение Митры превратить Австралию в место ссылки возымело ужасающие последствия для самого князя. В 1860-х годах он предпринял запоздалую попытку хоть как-то выправить ситуацию: в Аделаиду отправилась небольшая делегация, чьей задачей было отслеживать происходящее в остальных городах. Однако этих усилий было явно недостаточно, и к концу столетия стало ясно, что необходим новый план действий.
Леди Анна, осознав это, направила в Австралию свою союзницу из клана Тореадор по имени Миранда в качестве новой княгини; та должна была позаботиться о том, чтобы хаос, царивший в Сиднее, не распространялся бы на другие города. Несмотря на рвение Миранды, ее усилия запросто могут пропасть даром. Сородичи Аделаиды разительно выделяются на фоне прочих австралийских каинитов, что чрезвычайно затрудняет организацию интриг, обычных сообщества вампиров. Более того, общественное мнение, все более склоняющееся к федерализации, увеличивает вероятность того, что непохожие князья найдут общий язык, одной из основ которого станет неистовый гнев на тех, кто изгнал их в эти земли. Чем ближе Австралия к объявлению единства и независимости, тем сильнее страх Сородичей Аделаиды перед тем, что они окажутся в изоляции, а затем вообще канут в Лету.
 
Новая Зеландия

Карлики в сравнении с огромным западным соседом, эти два острова открыто отказываются следовать путем, навязываемым им из Сиднея или Мельбурна. Первые колонисты разбили лагерь на земле Новой Зеландии в 1830-х годах, расположившись между цепью гор и побережьем, и старались наладить самодостаточное хозяйство, прорубая себе путь сквозь густые тропические леса и сражаясь с пиратами, беглыми заключенными из австралийских тюрем и местными племенами каннибалов – маори. Не сумев решить главную из этих проблем в лице туземцев, власти новой колонии заключили с ними договор, обещавший им независимость в обмен на периодическую продажу земель колонистам; такой подход разительно отличался от бесцеремонного захвата территорий в Африке и Азии.
Заселению Новой Зеландии помогло открытие в конце 1850-х – начале 1860-х годов золотых приисков. Неизбежный приток поселенцев и старателей, многие из которых оставили истощенные австралийские копи, хлынул на острова. Население провинции Отаго за 1860-е годы утроилось. Однако в течение следующего десятилетия прииски иссякли, и множество добытчиков осталось у разбитого корыта. Золотая лихорадка способствовала постройке на Южном острове железных дорог и инфраструктуры, тогда как Северный остров оставался заброшенным и опустошенным после разразившихся в начале 1870-х годов войн с маори [16].
Последние десятилетия принесли Новой Зеландии подобие стабильности, в основном благодаря новому подходу колонии к решению собственных проблем. Войны с маори, длительные и кровопролитные, окончились признанием политических прав местного населения, установлением избирательного права для взрослых туземцев и включением представителей маори в состав местного правительства. К концу столетия население Новой Зеландии перевалило за 750 тысяч, и обитатели островов стали приписывать себе особую роль в южной части тихоокеанского региона – роль этакой мини-Британии, чья власть простирается на Полинезию и прочие островки и архипелаги. К своим австралийским соседям они относятся с безразличием, даже с открытой враждебностью, и отвергают предлагаемую им роль второго плана в маячащем на горизонте федеративном объединении. Радикальные идеи вроде предоставления женщинам избирательных прав (что было сделано в 1893 году) вдохновляют новозеландцев, и они видят свою новую родину первопроходцем мировых социальных реформ, несущим прогрессивные идеи в их уголок земного шара и в собственной манере избавляющимся от неуклюжих и бескомпромиссных викторианских обычаев.
 
Данидин

Притулившийся на юго-западной оконечности Южного острова, угрюмый городишко Данидин находится на самом-самом краю света. Мрачность городка, правда, слегка компенсируется видом на бухту; глубины островка все еще не тронуты цивилизацией, с юго-восточного побережья открывается панорама бескрайнего океана, и лишь где-то вдалеке на горизонте маячат льды, обозначающие Антарктику. Однако сам Данидин вполне пригоден для жизни, он будто бы противится условиям своего природного положения так же, как вся колония опровергает существовавшие ранее мнения о своей роли в Австралазии.
Основанный в 1848 году суровыми шотландцами, Данидин (нареченный старинным гаэльским именем Эдинбурга [17]) по климату и облику весьма похож на своего европейского тезку. Первозданные лесные опушки, окружающие город, служат ему общественным парком и потому называются Городским поясом, напоминая основателям о бодрящем пейзаже их родины. Золотая лихорадка Отаго превратила Данидин в очаг активности. Здесь стали процветать сельское хозяйство и добыча ископаемых, и город даже удостоился визитов некоторых известных личностей современности, например, Марк Твен или Бенджамин Дизраэли. Однако были и негативные последствия. Перенаселение города привело к эпидемии тифа в 1860-х годах. Вдобавок к этой беде приток золота привел к огромной инфляции и последующему банкротству Данидина; в результате город погрузился в экономическую яму такой глубины, какой за свою короткую историю просто не знал.
Масштабное, подпитываемое добычей золота строительство, развернувшееся в городе в 1870-х годах, лишь усугубило проблемы. Правители Данидина возомнили себя попечителями крупного религиозного и общественного эксперимента по строительству города на холме наподобие того, что возвели пуритане в Новой Англии. Даже в столь отдаленном от Лондона месте памятники архитектуры должны были быть величественными и прославлять вечные, незыблемые ценности викторианских светских приличий. Вершиной этих помыслов стало сооружение замка Ларнах [18], которое продолжалось с 1871 по 1886 годы, потребовало труда двухсот рабочих и затрат в размере ста двадцати пяти тысяч фунтов, что напрочь игнорировало бедственную экономическую ситуацию.
Прочие здания Данидина не менее экстравагантны и намеренно выстроены в подражание британским. Университет Отаго – копия своего предшественника, расположенного в Глазго. Юношеский колледж Отаго не сильно выделялся бы в одном ряду с Итоном и Хэрроу. Полицейский корпус возведен по исходным чертежам Скотланд-Ярда. Дома с террасами, фабрики и цеха будто бы перевезены сюда с промышленного севера Англии.
Стремление Данидина к учебе выражается в количестве образовательных учреждений; в местном университете насчитывается несколько факультетов, а Атенеум [19], местный музей и многочисленные школы примечательны уже сами по себе. Главными городскими магистралями являются Принсес-стрит и Джордж-стрит, которые соединяются в центре Октагона [20] – огромного парка посреди города. Прочие кварталы расположены вокруг Октагона, а непосредственно у его границ выстроились основные административные здания, больница и несколько крупных магазинов и складов. Некоторые коммерческие заведения давно уже не занимаются торговлей, а стали укрытием для преступников; местные Сородичи заглядывают в них, чтобы раздобыть себе порцию крови на скорую руку. Разорение торговых предприятий заметно во многих регионах города: свидетельство упадка золотодобычи и обесцениванию земельных участков. Множество прогоревших предприятий были заочно проданы по безбожно завышенной цене неким землевладельцам, в том числе нескольким Сородичам шотландского происхождения.
Новые технологии выемки руды привели к небольшому оживлению золотодобычи, но этого оказалось недостаточно, чтобы компенсировать тяжесть потерь. Дела пошли еще хуже после того, как Данидин стал утрачивать роль транспортного пункта. Немногие Сородичи, обитающие в городе, в своих действиях не подчиняются кому-либо из князей, но в своем кругу выказывают верность Эдинбургу и симпатизируют своим собратьям в Аделаиде, измученным шаткой ситуацией в Австралии. Во многих отношениях Данидин можно считать идеальным местом для самых консервативных вампиров: панорама города заставляет с ностальгией вспомнить старую добрую Европу, но за этой ширмой кроется бедственное экономическое положение, а в среде простолюдинов периодически возникают очаги беззакония. Миранда в своей Аделаиде наблюдает за всем этим и в уголке сердца лелеет твердое желание упаковать пожитки и переселиться из своей южно-австралийской базы в Данидин, если ситуация будет к тому располагать. Другое дело, простирается ли до таких пределов гостеприимство и верность Сородичей самого Данидина.
_________________
_{[1] Имеется в виду Первая Опиумная война (1840 – 1842), в которой Великобритания одержала победу над империей Цин. Целью войны была защита торговых интересов Великобритании в Китае и расширение торговли, в первую очередь опиумом (отсюда название), которому препятствовала цинская политика запрета морской торговли.
[2] Область в Китае, находившаяся в 1871—1881 гг. в составе Российской империи. Край был присоединен к России после восстания уйгуров против властей империи Цин. Спустя 10 лет, большая часть занятой территории была возвращена Китаю в обмен на компенсацию расходов, затраченных Россией на управление краем. Оставшаяся часть осталась во владении Российской империи, ныне это территории на востоке Алматинской области Казахстана.
[3] Имеются в виду император династии Цин Гуансюй (1871 – 1908), сторонник реформ, и его тетка, вдовствующая императрица Цы Си (1835 – 1908), фактически правившая Китаем из-за его спины, а в 1898 году узурпировавшая власть и вернувшая страну к консервативной политике.
[4] Восстание в Китае против иностранного вмешательства в экономику, внутреннюю политику и религиозную жизнь Китая (1899 – 1901). Сначала пользовалось поддержкой властей и императрицы, но через некоторое время Цы Си приняла сторону противников (Альянса восьми держав), и восстание было подавлено. Отряды восставших (ихэтуаней) практиковали упражнения в кулачном бою, за что европейцы и прозвали их «боксерами».
[5] Комплекс политических, военных и социально-экономических реформ в Японии 1868—1889 годов. Годы Мэйдзи характеризовались ломкой японского традиционного образа жизни и ускоренным внедрением в стране достижений западной цивилизации, однако в итоге аграрная страна с самурайской системой управления в лице сёгуната превратилась в одно из ведущих государств мира под прямым правлением императора.
[6] Деклассированный самурай феодального периода Японии (1185—1868), потерявший покровительство своего сюзерена, либо не сумевший уберечь своего господина от смерти.
[7] Формоза – колониальное название острова Тайвань. Пескадорские острова – колониальное название  архипелага Пэнху в южной части Тайваньского пролива (названия происходят соответственно от порт. «formosa» – прекрасный и «pescador» – рыбак).
[8] «Общество Черного океана» («Гэнъёся») – политическая группировка, действовавшая в 1881 – 1946 годах в Японской империи. Члены «Гэнъёся» выступали за милитаризацию страны, внешнеполитическую экспансию, открыто пропагандировали идеи захвата Китая, Кореи, российского Дальнего Востока. Королева Мин (1851 – 1895) с середины 1870-х годов и вплоть до своей гибели в 1895 году правила Кореей из-за спины своего слабовольного супруга.
[9] Стрейтс-Сетлментс - объединенное название британских колоний в Малайе (Пинанг, Малакка и Сингапур). В названии имеется в виду Малаккский пролив (между Индонезийским полуостровом и островом Суматра).
[10] Это слово может иметь отношение к 113-й суре Корана  [الفلق] “Аль-Фаляки” (Рассвет), или же происходить от [اللقيط] - “найденыш, подкидыш”.
[11] Общее название Австралии, Новой Зеландии и близлежащих малых островов Тихого океана.
[12] Флот из 11 кораблей, отправленных Великобританией, чтобы основать первую европейскую колонию в Новом Южном Уэльсе. Основную массу пассажиров составляли заключенные. Этот флот положил начало как перевозке заключенных из Великобритании в Австралию, так и освоению и заселению Австралии.
[13] Имеется в виду так называемая золотая лихорадка в Виктории — исторический период активной золотодобычи в австралийском штате Виктория (1851 – кон. 1860-х гг.) Центрами золотодобычи стали городки Бичворт, Балларат и Бендиго.
[14] Уильям Лайт (1786 - 1839) - британский военно-морской офицер, по происхождению наполовину малаец, первый генерал-губернатор провинции Южная Австралия. На составление проекта планировки города, разведку местности и закладку строительства затратил всего около 8 недель.
[15] В оригинальном тексте использована непереводимая игра слов: «veddy, veddy British». Слово «veddy», не имеющее аналога в русском языке, является американским издевательством над староанглийским диалектическим произношением слова «very».
[16] Серия вооружённых конфликтов между племенами маори с одной стороны и армейскими подразделениями Великобритании и переселенцами с другой стороны, охватывавшая период 1845 – 1872 гг.
[17] Английское написание названия выдает родство с гаэльским языком: Dun-Edin, то есть “крепость Эдина”
[18] Ларнахский замок - по сути жилой особняк, внешне напоминающий средневековый замок. Назван по имени первого хозяина - бизнесмена и политика Уильяма Ларнаха. Строительство особняка, помимо экономики Данидина, подкосило и финансовое положение самого Ларнаха, и в 1898 году он совершил самоубийство в зале Парламента Новой Зеландии.
[19] Вероятно, имеется в виду реплика лондонского закрытого клуба для мужчин и женщин с интересом к интеллектуальным занятиям (название Атенеум происходит от имени богини Афины, покровительницы мудрости). Членами лондонского клуба, как правило, становились люди, достигшие определенного признания в науке, литературе, искусстве или изобретательстве.
[20] На самом деле Октагон - это не парк, а восьмиугольная площадь, крест-накрест разделенная перечисленными улицами, место отдыха и проведения народных гуляний. В 1887 году здесь был установлен памятник шотландскому поэту Роберту Бернсу.}

* * *

На этом Глава II заканчивается. Если дальше продолжаем читать книгу в оригинальном порядке глав - так тому и быть. Если нет - пишите, на какую часть перевода переключиться.

[Samouse]

Глава III: Ночное сообщество и кое-кто еще
 
_{Кто-то из воинов сказал [Пелопиду]:
"Мы попались неприятелям!"
"А почему не они нам?" — спросил Пелопид.
Плутарх, «Изречения царей и полководцев»}[1]
 
Эта глава предлагает вам некоторый выбор персонажей викторианского общества, способных стать вероятными союзниками или антагонистами: среди них вампиры, люди, а также существа совершенно иной природы. Они могут быть использованы в том виде, как они даны в разделе, или же изменены согласно нуждам конкретной хроники.

Господин и слуга

Промышленная революция преображает лицо человеческой расы почти что еженощно. Старые страхи стремительно отмирают, и ночи, когда вампиры были королями, державшими смертных в ужасе, стали страницами истории. Но все же мир не стал единым, гладко действующим механизмом. Еще можно убедить кого-то не публиковать написанную статью и тем самым похоронить какой-нибудь секрет…
В викторианскую эпоху к Маскараду не относятся легкомысленно, однако его завеса вполне может растянуться в очень и очень тонкую пелену прежде, чем порвется окончательно. По сути многие из тех, кто нарушают Маскарад, могут избежать наказания: если никто ничего не узнает, и не осталось свидетелей, которые могли бы все рассказать, то кому какое дело, что произошло?
Многие члены ночного сообщества - вампиры, их союзники и слуги из числа смертных - извлекают массу выгод из такого замечательного способа сохранить тайну, а заодно - и из новых возможностей, открывающихся перед ними вследствие научных открытий. Клан Тремер продвигает вперед свою магию, дальше, чем когда-либо, создавая сложных техномагических прислужников, рядом с которыми Горгульи выглядят обыкновенными истуканами. Цимисхи возносят свое искусство изменения плоти до удивительных и ужасающих высот и не особо заботятся о том, чтобы прятать свои творения. Во времена, когда страшно уродливый Джон Меррик [2], прозванный  Человеком-слоном за сильно смахивающие на бивни наросты на лице, стал в Британии уважаемой персоной, знаменитостью (да, над ним еще и насмехались, но по крайней мере принимали как часть повседневной жизни), а “Шоу уродов” Барнума, горделиво именуемое “лучшим представлением на земле”, колесит по Америке [3], люди могут счесть нормальными многие вещи - если и не понятными, то уж точно не сверхъестественными. Некроманты Джованни открыто загоняют неупокоенных мертвых к себе в услужение, оживляют трупы и бесстыдно их демонстрируют; они доходят даже до того, что встраивают души в современные механизмы и создают хитроумные приспособления, движимые одной лишь сущность покойных.
Сейчас Сородичи столь свободно могут экспериментировать на стыке сравнительно передовых технологий и собственных сверхъестественных умений и делать это подчеркнуто публично, зная, что в случае проблем они сумеют с ними справиться - но такие времена больше никогда не настанут.
Конечно, такой подход нельзя назвать очень уж разумным. Находятся чересчур самоуверенные Сородичи, и они совершают ошибки - в особенности это касается молодняка, ведь они сами есть продукт этого нового, чудесного века, не имеющие богатого опыта за плечами; они полагают, что сумеют выйти сухими из воды, и последствия порой оказываются катастрофическими. Здесь из лаборатории сбежал и смешался с толпой наполовину управляемый автоматон - к ужасу окружающих. Там колдовской эксперимент закончится появлением существ, которым нет места в этом мире. Многие старейшины без конца удивляются исключительной наглости молодого поколения: они еще могут понять ситуации, когда новообращенные и служители не знают своего места, однако вольности многих юных вампиров старикам кажутся просто неслыханными.
Результаты всего этого довольно-таки предсказуемы. Может быть, старейшины медленно реагируют на определенные изменения в обществе, но ставить свой авторитет по сомнение они не позволяют. Не один молодой каинит встретил восход солнца лицом  к лицу после того, как нарушил Маскарад. Правда, других бравых первопроходцев это не отпугивает.
Слуги-упыри, особенно слабо привязанные к хозяину, становятся в викторианскую эпоху весьма полезными. Они не только могут зарабатывать деньги и развивать влияние господина в мире смертных приемлемыми и не порождающими проблем способами; они способны превращать ограничения викторианского общества в благоприятные возможности. Реформаторы и революционеры могут ратовать за более равное распределение власти, однако деньги, влияние и интриги в международном масштабе были и остаются прерогативой немногочисленной элиты. Это времена политиков-любителей, благородных плутократов, прокладывающих пути развития истории за бокалом виски и сигарой, пока их матери, жены и сестры заняты своими женскими делами. Когда баланс власти внутри общества сдвинут настолько сильно в пользу нескольких персон, число которых можно пересчитать по пальцам, хорошо спланированные Кровавые Узы могут оказать влияние на весь мир.
Низшие слои общества располагают источником могущества иного сорта. Организованная преступность уже стала привычным делом, однако масштабные криминальные сговоры относительно редки: у большинства людей нет ни должного образования, ни способностей для подобного предприятия. Естественно, вампиров это не касается - они великолепные заговорщики. Банды преступников, возглавляемые доверенными упырями, могут быть весьма значительной силой. Если уж простое ограбление богатеев способно принести немалый доход, то более изощренные планы - контрабанда, торговля наркотиками, шантаж, вымогательство и так далее - еще более прибыльны. Тщательное планирование вкупе с грубой силой и звериной жестокостью обеспечивает преступным предприятиям долгое существование. Еще больше упрощает бандитам жизнь то, что криминалистика как наука еще ходит пешком под стол, и даже в Лондоне, имеющем самую совершенную полицейскую систему в мире, умение самих “бобби” распутать дело или предотвратить преступления сверхъестественных существ в лучшем случае ограничены. В конце концов, совсем нетрудно организовать побег из тюрьмы, если необыкновенно сильный упырь способен избить до бесчувствия стражу, а затем просто вырвать решетку из окон.

Доктор Томас Фаунтандайк

История. Обладающий чудовищным, но в то же время гениальным умом доктор Томас Фаунтандайк долго был известным членом научного сообщества каинитов. К сожалению, его последнее творение - человекоподобный автоматон на паровом движителе - а также его причастность к будущей работе ученого теперь интересуют самого доктора больше, чем вся мишура окружающего мира. Доктор Томас более не получает удовольствия от общения с коллегами и собратьями.
Механический Мужчина (именно на таком названии настаивает сам Фаунтандайк) сделан из стали, а внутри него томится душа уничтоженного вампира по имени Марчелло. Следующая цель доктора - создать новый тип некромантического ритуала, такого, который бы наделил создание полностью независимым мышлением. Он, конечно, считает Марчелло огромным своим достижением, но полностью осознает всю его ограниченность.  Очевидным и простым решением было бы позволить призраку контролировать автоматон, но это не устраивает ученого: если ему понадобятся независимые прислужники, он просто накормит нужного смертного своей кровью. Доктор же преследует иную цель; он желает открыть новую ветвь эволюции, создать абсолютно новое существо, сознательное, результат слияния магии и науки. Потерявшая приют душа, очевидным образом, необходима, чтобы оживить такой механизм, но разве не было бы возможным создать для своего творения хотя бы подобие интеллекта?
Доктор Фаунтандайк усердно трудится над тем, как приспособить изобретения Чарльза Бэббиджа к использованию в сложном устройстве, которое, как он надеется, даст его следующему детищу способность корректно реагировать на новую или изменившуюся обстановку вокруг. Исследования поглощают время доктора без остатка; он отгородился от общества и частенько неделями не уделяет внимания ничему другому. Его лаборатория представляет собой настоящий хаос из инструментов, приборов, записей, а также выпитых и расчлененных трупов, которые его помощник время от времени вывозит из помещения, когда вонь становится совсем уж невыносимой.
И все же, несмотря на свою кажущуюся бесчеловечность, доктор Фаунтандайк вовсе не обитает в эмоциональном вакууме: он, к примеру, знает о том, что Марчелло не нравится его нынешнее состояние (хотя ученый не подозревает о жгучей ненависти, которую автоматон испытывает к своему создателю), и полагает это постыдным. Ведь ради доброго дела можно чем-то и поступиться, а Марчелло и так давно уже мертв. Конечно же, его чрезвычайно эффективное и ценное для науки новое тело выигрывает в сравнении с вечной скукой и бессмысленным посмертием! Кое-кто, как подметил доктор, просто не понимает, что лучше для него самого.
Внешность. Доктор Фаунтандайк - подтянутый блондин, молодой, около двадцати пяти лет с виду. Пусть сам он мало заботится о своем внешнем виде, пока трудится в лаборатории, но в те редкие случаи, когда покидает ее, он любит принарядиться - перчатки белой кожи, цилиндр и все такое. Он пребывает в полном неведении относительно последних веяний моды, стиля и популярных нынче тем для бесед, и именно для этого ему нужен помощник - Янош Хэндоваль.
Подсказки для отыгрыша. Доктор Фаунтандайк не столько асоциален, сколько с головой поглощен своей работой. Его нельзя отвлекать ни в коем случае, если, конечно, дело не касается разработок ученого. У него имеется отличный помощник, который способен позаботиться о любых проблемах. Фаунтандайк всегда не прочь  обсудить всякие тонкости исследований с теми, кто разбирается в этой области, и в такие моменты он любезен, умен и сообразителен. Его не интересуют мелочные политические игрища, да и любая другая возня тоже: все свое существование он положил на алтарь науки.
Участие в хронике. Вампиры с научным складом ума, ищущие ответы на свои вопросы, могут найти все, что им требуется, в том хаосе, что представляет собой разум доктора Фаунтандайка. Вести о его научных прорывах и открытиях ходят по всему сообществу каинитов, с легкостью преодолевая границы между сектами, и в его достижениях заинтересованы как Камарилья, так и Шабаш. Возможно, персонажи игроков должны позаботиться о том, чтобы ученый, его умения и способности не попали в ненужные руки - или же они и есть та компания, что попытается похитить доктора?

Янош Хэндоваль

История. Если бы доктор Томас Фаунтандайк не встретился на жизненном пути Яноша, путь этот, вероятно, оказался бы не особо счастливым. Карлик с горбом на спине, которого всю жизнь мучили сильнейшие боли, Хэндоваль не надеялся дожить до преклонных лет. Однако благодаря врачебным умениям Фаунтандайка, а также витэ, которое вампир силой вливал Яношу в глотку, ни боль, ни приход старости больше того не заботят.
Пусть тело Хэндоваля пребывает не в лучшей форме, но он не раз и не два доказывал, что с мозгами у него все в порядке. Он не только помогает доктору Фаунтандайку в лаборатории, но и поддерживает его связь с другими Джованни - для этой задачи он подходит идеально. Несмотря на свое ущербное телосложение, у Хэндоваля невероятно ловко подвешен язык, а кроме того, он понимает, как следует общаться с Сородичами. Он использует тщательно отмеренные дозы подхалимства и независимости (так, чтобы его считали личностью, а не закуской), но не зарывается настолько, чтобы кто-нибудь заподозрил наличие у него идей, не соответствующих его положению.
Помимо своих “официальных” обязанностей, Хэндоваль является весьма известной фигурой в научных кругах Лондона. Хотя собственные умения Яноша и в подметки не годятся талантам доктора Фаунтандайка, он вовсе не невежественный человек, и более того, он видел достаточно работ хозяина, чтобы правдоподобно блефовать. Он сумел втереться в доверие к нескольким видным деятелям науки, поскольку забавен и  обаятелен, и производит впечатление человека, обладающего обширными связями. Хэндоваль не чурается манипулирования, шантажа и прочих низменных, но эффективных методов, позволяющих увеличить влиятельность свою и своего господина; случалось, что он силой принуждал других уступать ему дорогу. Он выглядит очаровательным, благовоспитанным гномом, однако это лишь маска, и есть те, кто боится его и ненавидит. Пока что, впрочем, число тех, кто страшится Яноша, больше, чем тех, кто его не выносит.
Хэндоваль знает, что способен с легкостью манипулировать эксцентричным и отстраненным от реального мира Фаунтандайком - тот, как правило, верит всему, что рассказывает ему слуга. Янош с удовольствием пользуется этим обстоятельством и сумел весьма уютно устроиться в жизни. Но когда доходит до дела, он знает свое место, и даже без Кровавых уз был бы беззаветно предан доктору Фаунтандайку. Янош считает ученого если не другом, то кем-то вроде доброго родственника, который не позволил ему прозябать в нищете и безвестье, и за это он благодарен хозяину. Доктор Фаунтандайк, возможно, на самом деле выживший из ума старый дурак, но, как полагает Хэндоваль, это его выживший из ума старый дурак.
Внешность. Карлик, да еще и с горбом, Янош Хэндоваль многим бы показался отвратительным, если бы не прекрасные, можно сказать, ангельские, черты лица. Он одевается дорого и стильно; он может себе это позволить, ведь хозяин щедр к нему. Янош чрезвычайно вежлив, его речь правильна, как подобает представителю сливок общества, и он никогда, ни на секунду не забывает своего места в пищевой цепи.
Подсказки для отыгрыша. Если доктору Фаунтандайку что-нибудь требуется, то задача Хэндоваля - раздобыть это. Разумеется, ученый не всегда точно знает, что ему нужно и что лучше для него, поэтому временами Янош подсказывает ему. Несмотря на то, что слуга охотно манипулирует господином, он одновременно ощущает потребность защищать его  - для его же пользы. Томас Фаунтандайк - хозяин и повелитель Хэндоваля, а тот привязан к нему. Янош одинаково комфортно ощущает себя как среди ученых мужей, так и в толпе отребья на улицах.
Участие в хронике. Хэндоваль ревностно охраняет то, что считает своим: территорию, имущество и так далее, и тем, кто покушается на его владения, следует ожидать ответного удара. Янош, однако, никогда не будет мстить открыто: он позаботится о том, чтобы атаку нельзя было проследить назад, к нему.

Марчелло, Механический мужчина

История. Механический Мужчина - результат сложного совмещения инженерной мысли и некромантии, неуклюжее человекоподобное создание почти двух метров в высоту, необычайно сильное, не чувствующее усталости и почти что неостановимое, приводимое в действие мощным паровым двигателем.
Этот автоматон по большей части используется для физического труда, охраны и прочих незамысловатых заданий. Его интеллект крайне скуден, и хотя он  может понимать даже самые сложные голосовые команды и распознавать людей, на деле он невероятно тупой и умеет делать лишь то, чему обучен. Он не обладает инициативой и не способен импровизировать. Вместо того, чтобы адаптироваться к изменившимся условиям, он будет следовать полученным приказам до упора.
Однако за слабым мыслительным процессом этой машины стоит не гений ее создателя, а призрак по имени Марчелло. Когда-то он был старомодным старейшиной Вентру и принял Окончательную Смерть от рук стаи Шабаша еще в начале столетия. Марчелло стал одной из тех неприкаянных душ, которые после смерти тела не сумели отлететь в иной мир. Однако на этом его злоключения не закончились: духу не повезло быть изловленным доктором Фаунтандайком, а тот с помощью труднейшего ритуала вплавил его в топку, которая питает энергией Механического Мужчину. Марчелло визжал от боли и гнева, пока пламя опаляло его сущность, а Фаунтандайк без устали обрабатывал его молотом, долбя по неуступчивой наковальне; а потом призрак ощутил, что теряет  контроль над собственной душой - то есть над всем, что у него осталось. Теперь внутри Марчелло полыхает вечное горнило, создающее пар, который, в свою очередь, двигает поршни огромного механизма. Но в глубине истерзанной души еще ярче пылает неизбывная ненависть к Фаунтандайку.
Марчелло не желает быть духом в машине, но выбора у него, в общем-то, нет. Он грезит о том, чтобы обрести контроль над устройством, к которому теперь привязан, и отомстить своему мучителю, использую всю свою огромную мощь, но шансов осуществить когда-либо свою мечту у него мало. Кроме этого, собственных планов у него нет, однако идея обитания в почти что неуязвимом теле не так уж ему и неприятна; это всяко лучше, чем бесцельное существование после Окончательной Смерти. Наконец он, после всех этих лет посмертия, наслаждается видом солнца. Марчелло не способен контролировать свою металлическую шкуру, и это выводит его из себя, но произошедшая с ним трансформация вновь пробудила в нем вкус к жизни; он сумел вырваться из болота тоски и безысходности, столь свойственной многим вампирам и в особенности Вентру, и отчаянно жаждет причаститься ко всем удовольствиям жизни вновь, и по-настоящему ощутить этот чудесный новый век.
Внешность. Автоматон ни при каких условиях нельзя принять за человека, даже по ошибке - такой он громоздкий и неуклюжий. Он сделан из серой стали и искусно украшен; многие могли бы назвать Механического Мужчину стильным, современным и впечатляющим, но никогда - красивым. В средней части его туловища ярко полыхает топка, и он постоянно издает шипение пара.
Подсказки для отыгрыша. Автоматон слушает приказ и повинуется. Он понимает распоряжения, но сам не может ни с кем пообщаться. Но это и к лучшему, так как своей личности у машины нет, и ей просто нечего было бы сказать. Но внутри ее сокрыт дух Марчелло - изменчивый, раздражительный и весьма мстительный, и механизм не беспокоится о том, что все это прорывается наружу. Марчелло не любит болтать попусту и всегда предпочитает действовать, а не трепать языком. Он ничего не имеет против вампиров в целом - в конце концов, он и сам когда-то был таким же существом. Ему не нравятся Джованни, и он мечтает о том, как будет медленно уничтожать доктора Фаунтандайка. Он не знает о том, что разрушение металлического тела, к которому его приковали, освободит его дух, ошибочно  полагая, что это, наоборот, убьет и его душу.
Участие в хронике. Персонажи, обладающие необходимым опытом в некромантии, смогут пообщаться с духом Марчелло. Его не получится призвать из автоматона, но можно поговорить, если умеющий это делать персонаж окажется рядом с механизмом. Марчелло наверняка попытается заручиться помощью любого персонажа, вступившего с ним в контакт, если тот не является явным союзником Фаунтандайка.

Сковывание душ (Ритуал Некромантии 4 уровня)

Этот опасный, но высоко ценимый ритуал пока что известен немногим некромантам, но пользуется определенной популярностью среди Джованни с техническим складом ума. Сковывание душ позволяет некроманту связать дух с предварительно построенным механизмом, оживив последний и придав ему самую суть неупокоенной души.
Ритуал следует проводить в помещении, оборудованном горном, и здесь же должен находиться объект, к которому будет прикован призрак. Некроманту нужно самому придумать и сконструировать машину, а затем построить ее из стали. Машина может иметь части, изготовленные из иных материалов - кожаные сиденья, деревянная обшивка, резиновые колеса - однако детали собственно механизма, приводящие его в действие, должны быть изготовлены из стали. Дизайн машины следует делать работающим хотя бы в теории, даже если суть его окажется фантастичной или все изделие потребует огромного количества топлива. Учитывая уровень развития технологий викторианской эпохи, большинство подобных механизмов будут иметь паровой двигатель, правда, это вовсе не обязательно.
Сам процесс ритуала долог и трудоемок. Ритуал занимает целую ночь от заката до рассвета, и все это время вампир в буквальном смысле вковывает пойманного духа в желаемый предмет, а призрак корчится в огне и визжит под ударами молота. Как только процесс ковки оканчивается, дух становится неотъемлемой частью машины - он все еще чувствителен к окружающей среде и понимает, что происходит, но уже не способен действовать независимо. Такой мерзостный союз души и стали превращается в полусознательную тварь, не умеющую мыслить рационально, однако понимающую и выполняющую даже сложные устные приказы.
В зависимости от сути и задачи механизма результатом может стать, например, повозка на паровом ходу, способная двигаться сама, или устройство, роющее тоннели в земле с огромной скоростью. Такие машины не требуют топлива, не нуждаются в ремонте, если сломаются или будут повреждены. Если механизм окажется полностью уничтожен, прикованная к нему душа получит свободу вновь.
Некромант начинает ритуал, призывая к себе душу, намеченную им для слияния, обычно используя для этого Призыв Духа. Учитывая свойственную вампирам боязнь огня, ритуал несет в себе определенную опасность. Помимо обычного броска [Интеллект + Оккультизм] игрок-некромант должен еще один раз в час игрового времени делать успешный бросок на Силу Воли со сложностью 7, вплоть до рассвета. Неудачная проверка Силы Воли означает, что персонажа немедленно охватывает Алый Ужас, а в случае провала герой еще и загорается от пламени горна. И в том, и в другом случае призванный персонажем дух сразу же освобождается, а механизм, сконструированный для ритуала,  будет полностью уничтожен. Вопреки основным правилам, игрок не может потратить пункты Силы Воли на то, чтобы обрести контроль над собой; он будет пребывать в бешенстве минимум один час, страдая от воображаемых ударов молотом и обжигающего огня (вероятно, даже настоящего). Если ритуал заканчивается неудачей, изловленная душа ускользает от некроманта, но вполне может быть поймана вновь. При провальной попытке колдун не сможет призвать того же призрака в течение одного года и одного дня.

Сэр доктор Джебедайя Аарон Коттон/Джерри Аарон

История. Сэр Джебедайя Аарон Коттон слывет в высшем обществе смертных филантропом, ученым и вообще образованным человеком. Чуть менее он известен как специалист по незаконной деятельности - торговле наркотиками, вымогательству, коррупции и экспериментам, проводимым над совершенно того не желающими субъектами. Тем не менее многим известно, что, если хочется чего-нибудь экзотического и действующего сильнее, чем привычные абсент, опиум или лауданум, то обращаться следует как раз к сэру Джебедайе.
Доктор Джебедайя - один из тех, кого всякий хотел бы иметь подле себя, но с которым никто не желает общаться ни одной лишней минуты. Это бледный мужчина с дрожащим, блеющим голоском, рыхлыми и потными ладонями и повадками человека, привыкшего пресмыкаться. Его привечают за предлагаемый им товар, но презирают как личность. Он подлизывается к каждому встречному и раболепствует даже перед самым жалким смертным любого социального статуса. При этом он даже не пытается скрыть обуревающую его паранойю и часто в грубой форме расспрашивает других о мотивах их поступков. Он легко расстается с деньгами и всегда готов на что-нибудь потратиться - будь это забота о сиротах, новая ветвь научных исследований или что-нибудь еще; сэр Джебедайя с радостью пожертвует средства и не станет проверять надежность своего партнера.
Все это не приносит ему дружбы с кем-либо из Сородичей. Даже его собратья-Малкавиан взирают на него со смесью жалости и отвращения.
Есть, правда, у сэра Джебедайи и своя ложка меда в бочке дегтя. Он искусный химик, а развращенный высший свет Лондона переполнен богатыми бездельниками, жаждущими испробовать что-нибудь новенькое и волнующее. Доктор Джебедайя только рад угодить этим пожеланиям; он специализируется на галлюцинациях, мечтах и удовольствиях. Превосходный химик, отлично исследовавший собственное противоестественное состояние, он во многие свои наркотики добавляет секретный ингредиент: искусно переработанную кровь вампира. Его пилюли, порошки и зелья не имеют того эффекта, который порождает в обычном смертном употребление витэ, но результаты, учитывая долгий опыт сэра Джебедайи в химических манипуляциях, оказываются потрясающе мощными. Конечно, эксперименты доктора со всяким новым изобретением оканчивается несколькими смертями, но такова уж жизнь!
Сэр Джебедайя не откажется от одного-двух глотков крови из вен своих клиентов. Он называет эту процедуру “контролем качества” и отказывается признавать тот факт, что пробы крови, взятой из организмов людей, погибающих от передозировки или несовместимых с жизнью составов, перегружают его и без того растревоженный разум.
Все эти его делишки гарантируют доктору Коттону положение и связи в высшем свете. Пусть кто-то с этим не согласен, но в целом сэр Джебедайя - неотъемлемая часть высшего общества смертных.
Но есть и еще менее известная сторона не-жизни ученого - гораздо более приземленные преступления. Сэр Джебедайя является главой крупной банды, участвующей в любых злодеяниях, от прибыльной торговли наркотиками до обыкновенных краж и вымогательства, параллельно пробуя свои силы в контрабанде и торговле людьми. Его успехи в этом деле можно отнести на счет скрупулезного планирования, щедрых взяток и вызывающий страх репутации в кругах преступного сообщества.
Этот, последний, пункт в списке обеспечивает Джерри Аарон - бандит, вымогатель и убийца. Он широко известен в криминальном мире Лондона, однако мало кто знает, что Джерри и сэр Джебедайя на самом деле одно существо. По сути, ни тот, ни другой не осознают этого факта полностью. Когда сэр Джебедайя исчезает со сцены, дорогие, тщательно подобранные костюмы сменяются простой одеждой, а атлетическое сложение тела превращается просто во внушительную гору мышц. Изысканная речь уступает место грубому жаргону, а изящные пальцы сжимаются в кулаки со стертыми костяшками.
Джерри, конечно, не самый сильный каинит в Лондоне, однако этот свой недостаток он компенсирует упорством и звериной жестокостью. Он поглощен навязчивой идеей запугивания смертных и насилия над ними, которая порой прорывается и в общении с упырями и более слабыми вампирами. Своим жертвам из числа людей он предпочитает сохранять жизнь - чтобы остальные боялись сильнее. Джерри бродит по Лондону, оставляя за собой след из переломанных рук и ног, которые правильно уже не срастутся, рассеченных лиц и выбитых зубов. Кроме того, он поставляет сэру Джебедайе материал для экспериментов: кто обеспокоится из-за пропавшей шлюхи или исчезнувшего нищего? Джерри берет все, что пожелает, а нужны ему кровь, страх и уважение.
Существование этой парочки весьма сложно и запутанно. Сэр Джебедайя недолюбливает Джерри и считает его недалеким человечишкой без роду и племени, неспособным понять тонкости финансов или взаимоотношений в высшем свете. Для него Джерри - необходимое зло, как в плане межличностных отношений, так и на чисто практическом уровне. А Джерри полагает сэра Джебедайю бесхребетным, мягкотелым снобом, ни черта не смыслящим в делах насущных, беспомощным без его присутствия, но, к прискорбию, нужного, поскольку тот обладает умениями и связями. Ни тот, ни другой не ошибаются в своей оценке. Их двойственное существование подчинено строгой иерархии: сэр Джебедайя составляет планы и раздает распоряжения, Джерри гарантирует их исполнение.
Джерри неспособен извлечь выгоду из научных умений или социальных навыков сэра Джебедайи, но точно так же доктор Коттон не может, да и не желает, принимать участие в жестоких расправах или отстаивать свое влияние (а вот Джерри с удовольствием берется и за то, и за другое). Ни один из двоих не может утаить что-либо от другого, поскольку на некоем глубинном уровне их подсознание едино. Эта особенность больше беспокоить сэра Джебедайю, так как он опасается, что раз Джерри известна вся его подноготная, тот может замыслить что-нибудь против него. Успокаивает лишь то, что ему самому известно все, что творит Джерри, и он может его контролировать.
Большинство местных Сородичей знают, что в этой ситуации к чему, и, как правило, им наплевать. Они просто решают, удобнее ли им договариваться с сэром Джебедайей или обстряпывать дельце с уличным бугаем Джерри, и действуют соответственно. Пока партнеры обеих личностей готовы поддерживать игру, все идет гладко. Однако ни одному смертному не дозволяется уразуметь, что доктор Коттон и Джерри Аарон - одно существо; тот, кому подобное пришло в голову, вскорости повстречает Джерри в каком-нибудь темном переулке.
Внешность. Сэр Джебедайя - аристократичный джентльмен, представитель высшего света Лондона, тогда как Джерри происходит из уличных низов этого расползающегося во все стороны мегаполиса и “благоухает” соответственно. Сэр Джебедайя высок и атлетически сложен, чисто выбрит, а его длинные рыжие локоны всегда напомажены. Джерри Аарон - диковатого вида мужик с впечатляющей мускулатурой и спутанной шевелюрой морковного цвета. Их жесты, речь и даже тембр голоса совершенно разные.
Подсказки для отыгрыша. Сэр Джебедайя обожает высшее общество и компанию равных ему по положению, любит хорошую беседу и охватывающее его ощущение трепета, предвкушения научных открытий. Он отчаянно стремится произвести хорошее впечатление на любого, кто хоть в малой степени мог бы быть ему полезен. В то же время его терзает паранойя, и он твердо уверен, что всякий встречный затевает что-нибудь против него. Джерри же любит звук ломающихся костей и из принципа запугивает любого смертного, с которым имеет дело - своим видом, если требуется - угрозами, а когда позволяет ситуация - и кулаками. Где-то в глубине своего существа оба осознают, что делят тело с другой личностью, но упрямо отказываются признавать это.
Участие в хронике. Любой, кто имеет дело с наркотиками либо заинтересован в них, рано или поздно придет к сэру Джебедайе или к Джерри - в зависимости от его собственного круга общения. Те, кто желает получить услугу-другую, могут взяться за работу для любого из них: в их профессии всегда нужно что-нибудь сделать, кого-то убрать, кого-то подмазать. Но тот, кто встанет на пути у этой парочки, наживет себе немалые неприятности. Сэр Джебедайя располагает огромными связями в мире смертных и своих собратьев, а у Джерри есть масса знакомых - из числа нежити и прочих - которые получают удовольствие, причиняя боль другим.
___________________
_{[1] Пелопид (ок. 418 г. до н.э. - 364 г. до н.э.) - государственный деятель и полководец времен античности, один из двух беотархов (выборное должностное лицо в Беотии, одной из земель Древней Греции) города Фивы. Известен своими победами в войнах против Спарты и на полуострове Пелопоннес.
В оригинале указано, что данная цитата взята из “Моралий” Плутарха - сборника 78 его произведений. В переводе я указала конкретное произведение. Что касается Пелопида, то о нем Плутарх писал еще и в своих “Сравнительных жизнеописаниях” (тоже входящих в “Моралии”) - произведении, состоящем из двадцати двух парных биографий великих деятелей Древней Греции и Древнего Рима, сравниваемых попарно. Пелопид в нем сравнивается с Марком Клавдием Марцеллом - римским консулом, полководцем, участником Второй Пунической войны и осады Сиракуз.
[2] Джон Меррик (настоящее имя Джозеф Рокли Меррик, 1862 - 1890) - британец, страдавший из-за уродливых костно-кожных наростов на лице и теле, вызванных врожденным заболеванием. По собственному мнению Меррика, причиной его уродства стало то, что его мать во время беременности сильно напугал слон в зверинце, отсюда и прозвище. Несмотря на внешность и болезни, был образованным человеком, писал стихи и прозу.
[3] Финеас Тейлор Барнум (1810 - 1891) - американский бизнесмен, шоумен, антрепренер. “Шоу уродов Барнума” - один из аттракционов бродячего цирка, созданного Барнумом совместно с Джеймсом Бейли, построенный на демонстрации зрителям артистов с различными отклонениями внешности. Среди членов труппы в разное время были сиамские близнецы Чанг и Энг Банкеры, чрезвычайно высокая женщина Анна Бэйтс, “мальчик-пес” Федор Евтищев и т.п.}

[Samouse]

Влиятельные смертные

Полиция викторианской эпохи - там, где она вообще существует - весьма плохо организована. Раскрытие преступлений еще не является тонким искусством: большая часть расследований полагается на слова свидетелей и признания, порой данные под принуждением. Доказательства, используемые, чтобы уличить преступника, поставляются в основном информаторами, а у тех тоже рыльце в пушку - они и сами совершают злодеяния. Полицейские процедуры сильно отличаются в различных городах (а то и в соседних районах одного города).
Заметным исключением из этого правила является Лондон: в нем имеются собственные, хорошо организованные силы правопорядка. Служба столичной полиции Лондона была создана в 1829 году после реформы, проведенной министром внутренних дел сэром Робертом Пилем (позже он стал еще и премьер-министром) [1], а ее Детективный отдел весьма современен и эффективен. Многие другие страны, в том числе Соединенные Штаты, уже выстраивают собственные полицейские структуры по образцу лондонской. Однако в большинстве городов охранение закона и порядка все еще возложено на стражу, которая куда более умела в ловле злодеев на месте преступления, чем в ведении расследования постфактум.
Детективный отдел [2], известный в народе как Скотланд-Ярд, по расположению его штаба, также достиг значительных успехов в своем деле, вот только само искусство раскрытия преступлений все еще барахтается в пеленках: о снятии отпечатков пальцев с помощью угольной пыли или о баллистической экспертизе вообще еще никто не слышал. Но развитие идет, и по сравнению с полицией начала XIX столетия Департамент весьма эффективен.
Разумеется, его сотрудники прискорбно плохо экипированы для того, чтобы иметь дело с вампирами. Существа, которые способны становиться невидимыми или взбираться по высоким стенам, приказывать животным или стирать воспоминания о себе из памяти свидетелей, вряд ли могут быть остановлены даже сыщиками Скотланд-Ярда, что уж говорить о куда менее умелых полицейских других стран. Если уж они, встретив вампира, не сумеют его остановить, то сколь малы их шансы уличить его в злодеянии после того, как все уже произошло?
Неудивительно, что властям приходится прибегать к гораздо более жестким методам работы в тех случаях, когда они имеют дело с нежитью. Хотя Сородичи прилагают огромные усилия к тому, чтобы сохранить свое существование в тайне от мира смертных, им это удается лишь отчасти. Те, кто имеет доступ к каждому донесению разведки изо всех уголков государства, может обнаружить в них массу интересных фактов; кроме того, среди смертных много тех, кто знает, и тех, кто болтает - и кто-нибудь рано или поздно начнет собирать информацию и извлекать из нее выгоду.
Для тех же, кто обеспечивает национальную безопасность, Сородичи - это кошмар во плоти. Им плевать на границы, законы и правительства. Они запугивают и убивают граждан и искажают и без того запутанную внутреннюю и международную политику к собственной выгоде. Они действуют безнаказанно и, что еще хуже, представляют серьезную угрозу для тех, кто противостоит им.
Но эти, последние, представители власти вовсе не беззащитны. Они, конечно, хотят держать обывателей в неведении относительно чудовищ, бродящих в толпе, но если правда выплывет на поверхность, именно Сородичи будут бояться разоблачения сильнее. Потребность сохранять все в тайне делает вампиров предсказуемыми и уязвимыми: если властям вздумается проредить ряды нежити, они могут сделать это даже просто из мести. С другой стороны, если карательные меры продолжатся, чудовищам не останется ничего, кроме как ответить ударом на удар. Таким образом, тайна остается тайной по обе стороны баррикад, а стороны ведут нечто вроде холодной войны, пытаясь дотянуться до противника так, чтобы не выдать себя при нападении.
Ради достижения этой цели правительства могут выдавать отдельным своим агентам обширные права. В реальном мире так называемые “специальные агенты” и “полномочные агенты”, имевшие почти ничем не ограниченное право поступать как угодно, действительно появлялись, но случалось такое редко. Такие субъекты могли заключать любые соглашения от лица направившего их правительства и вообще действовать от его имени, взаимодействуя с иностранными силами. Очевидно, этих людей отбирали весьма осторожно и тщательно.
В Мире Тьмы, однако, подобные агенты встречаются чаще, поскольку потребность в них куда выше, и их могут отправить в том числе и на прямые переговоры с кем-либо из Сородичей. Статус особого посланника дает человеку определенную степень защиты от вампиров, поскольку одно дело - плевать свысока на местные власти или наносить им урон, и совсем иное - вытирать ноги о персону, чьими устами говорит правительство Ее Величества (пусть даже большая часть чиновников этого самого правительства даже не знает о существовании агента). Убийство такой персоны было бы равнозначно объявлению войны и имело бы весьма серьезные последствия для популяции вампиров.
Более того, полномочные агенты вполне могут обладать сверхъестественными силами - в дополнение к самым широким возможностям. Смертные маги и прочие существа с необычными способностями существуют, и некоторые из них имеют патриотические настроения, нужные связи в правительствах и амбиции - то есть все, что требуется для подобной работы. Одаренные такими свойствами субъекты могут стать лучшими кандидатами на роли агентов: широкие полномочия в сочетании с умением выстоять против вампира сделают полезным кого угодно. Ведь обычный посланец может покинуть встречу с каинитом, не только согласившись на любые предложения последнего, но и полностью потеряв контроль над своими будущими действиями.
Итак, в ситуации наблюдается хрупкий баланс взаимного страха, который поддерживается обоюдными выпадами, финтами и допустимыми потерями.
Существуют и организации, которые, несмотря на отсутствие поддержки властей, часто действуют рядом с вампирами, среди них или против них в качестве, которое походит на официальное разрешение. К примеру, “Национальное детективное агентство Пинкертона”, действует в основном в Америке, однако рассылает своих сыщиков по всему миру, если это необходимо. Агентство, среди прочего, первым начало формировать картотеку фотографий преступников и к описываемому периоду времени располагает самой обширной коллекцией таких снимков. Помимо преследования злодеев “пинкертоны” оказывают также услуги телохранителей. Основатель организации, Алан Пинкертон, был начальником Службы контрразведки армии США во времена Гражданской войны [3]. Его люди расследуют также деятельность шпионских групп и берутся за многие другие подобные миссии, где могли бы пригодиться их знаменитые умения. Пусть эти детективы не являются настоящей полицией, однако они, скорее всего, будут пользоваться уважением у местных властей и их помощью.
Рассказчикам следует также держать в уме то, что персонажи этого типа не только становятся перспективными и интересными антагонистами, они будут отличными героями сложной, остросюжетной кампании, если доверить их игрокам. И так было бы страшно идти сквозь мир ужасающих кровопийц с автоматом или огнеметом наперевес; если же делать то же самое с современным викторианской эпохе вооружением и минимумом влияния, которое Сородичи могут уважить, а могут и проигнорировать - и перед вами уже  куда более многообещающий сюжет.

Каперские свидетельства

Каперы, имеющие в кармане свидетельства как оправдание своих действий (нападения на суда определенных государств), а также репрессалии - документы, позволявшие своему владельцу, ограбленному противником, самому захватывать вражеские корабли с целью возмещения убытков, обычно до тех пор, пока ущерб не будет восполнен - в рассматриваемое время уже были довольно редким явлением. Но в Мире Тьмы подобные документы все еще предоставляют огромные возможности.
Независимые смертные, не имеющие непосредственной связи с правительством, могут получить право охотиться на сверхъестественных существ, не беспокоясь о последствиях. Тем, кто берется за подобные миссии, несомненно, придется дать клятву хранить все в тайне, однако взамен они получат возможность действовать свободно и без оглядки на представителей власти, если тем вздумается сделать исключение для их шалостей.

Анна-с-Лилиями

История. Существование Анны-с-Лилиями - не такая уж и тайна; просто никто не желает об этом думать, пока нужда совсем уж не заставит.
Анна родилась в 1852 году в семье британского торговца, который жил в Гонконге. Ее мать умерла от тифа, когда девочка была еще маленькой, и с тех пор ее воспитывал отец. В 1874 году он взял дочь с собой в поездку на материковую часть Китая, где намеревался установить новые торговые отношения. Подробности этой экспедиции остались покрыты тайной, известно лишь, что ни отец-торговец, ни кто-либо из слуг не вернулся домой, в Гонконг. Возвратилась лишь Анна - без предупреждения и вроде бы невредимая, но не желавшая отвечать ни на какие вопросы об отце и о том, что случилось. Никому не было понятно и то, как вообще она добралась до Гонконга.
Через несколько дней девушка нанесла визит самому высокопоставленному из тайных агентов Британской империи на острове - и тот был поражен, с какой легкостью, походя она разгадала его прикрытие. Анна проинформировала его о трех вещах.
Во-первых, она потребовала от Британского правительства полной и безоговорочной поддержки в любом предприятии, какое бы ни взбрело ей в голову. Во-вторых, взамен она пообещала поставлять властям империи любую информацию о сверхъестественных существах и тварях, которые могли бы стать угрозой Британии, а также о любых интригах, какие правление Китая попробует затеять против ее сограждан. Наконец, Анна предупредила, что любые попытки нарушить ее уединение или помешать ей обойдутся дорого: виновник будет наказан способом, недоступным его пониманию.
Чтобы ее речи были восприняты всерьез, девушка одним словом парализовала все тело шпиона ниже пояса. Затем она спокойно сообщила, что ее собеседник останется в этом состоянии до тех пор, пока не согласится со всеми ее требованиями; затем Анна вытащила из-под языка бутон лилии и положила на стол, сказав, что если не услышит одобрения до тех пор, пока цветок не завянет, она вернется и пожрет душу агента, а ее предложение будет выслушивать уже его преемник.
Шпион очнулся и осознал, что валяется на своем бесценном ковре в луже выделений собственного тела. Не имея возможности двинуть нижней половиной тела хотя бы на долю дюйма, он воспринял угрозу всерьез и, не теряя времени, связался с губернатором Гонконга, чтобы в недвусмысленных выражениях сообщить: пусть делает что хочет, но оставит эту даму в покое, чего бы это ни стоило.
Теперь Анна живет в доме на крохотном островке к югу от Цзюлуна [4] одна, без слуг или компаньонов. Ее жилище большое и в хорошем состоянии; она часто требует, чтобы чиновники Империи решили ту или иную ее хозяйственную проблему. Весь дом и сад зарос лилиями. В каждой комнате находится по нескольку ящиков или горшков с цветущими растениями. Анна, похоже, не питается ничем, кроме цветов, и во время переговоров она то и дело дотягивается до лилий, срывает бутон и глотает его целиком.
Случались моменты, когда девушка рассказывала о себе: она говорила, что не стареет и пришла со звезд. Очевидно, что эти слова - полная чушь, однако стоит заметить, что Анна не узнает ни членов семьи, ни друзей, и конечно же, никто не отрицает того, что она владеет огромной силой, неподвластной разуму. Ей под силу почти мгновенно решить в уме сколь угодно сложное уравнение. Ее не коснулись возрастные изменения: она выглядит точно так же, как и в двадцать с небольшим лет. Но сейчас никто из тех, кому о ней известно, уже не может притворяться, что она просто “хорошо сохранилась”.
Безумная или нет, но Анна понимает, о чем говорит, и это очевидно. Агентов Ее Величества в регионе много, и они знают свое дело, но девушка располагает информацией, к которой  никто более доступа не имеет, и она ни разу не ошиблась. Представители королевы обращаются к ней, когда сталкиваются с загадками, которые не в силах разрешить сами. Те, кто бывал в ее поместье, рассказывали, что видели тысячи и тысячи листов бумаги, раскиданных по полу и предметам обстановки. На этих листах с поразительной точностью были нарисованы незнакомые созвездия или же выписаны странные математические уравнения. Если разглядывать содержимое этих документов слишком долго, можно заработать ужасную головную боль; как минимум двое гостей Анна говорили, что кроме боли, у них шла носом кровь, а в последующие ночи их посещали пугающие сновидения.
Встречаясь с кем-либо по делу, девушка всякий раз требует от партнера нечто взамен. Она достает бутоны лилий изо рта, из ушей, из ноздрей и даже из-под век и вручает их тем несчастным, кого отправили договариваться с ней. Затем она озвучивает свои требования мелодичным, но лишенным эмоций голосом, и добавляет, что если желаемое не будет выполнено (или доставлено ей) до того, как цветок завянет, она пожрет душу клиента.
Пожелания Анны могут быть самыми разными: от просьбы перекрасить стены ее дома (или что-то столь же простое) до чего-нибудь безумного вроде “доставить ей прах пяти мертворожденных младенцев”. Чаще всего ее требования касаются ее цветов: например, тот самый прах она размешала в воде и полила смесью свои лилии прямо на глазах у человека, доставившего ей посылку.
Подаренные Анной бутоны чрезвычайно живучи: они не вянут в течение нескольких дней, вплоть до трех недель. Известен лишь один случай, когда кто-то не сумел выполнить требование девушки. Этого человека нашли в своем кабинете посреди дня; все его тело было покрыто прекрасными лилиями, которые, казалось, проросли изнутри. В помещении при этом пахло свежей землей и сладким ароматом цветов. Тех, кто обнаружил покойного, при виде этой картины охватило ощущение спокойствия и даже счастья, кое-кто даже подошел, чтобы понюхать бутоны. Лишь выйдя из комнаты, они ощутили ужас от того, что увидели.
Неудивительно, что к Анне обращаются за помощью нечасто. Но временами беседа с ней представляется меньшим из зол. Существуют вещи, способные нанести Империи непоправимый вред, и если для спасения владений Ее Величества требуется заключить сделку с дьяволом, значит, так тому и быть.
Касается ли вопрос вампиров, смертных колдунов, оборотней или еще каких-либо сверхъестественных угроз, Анна способна дать на него ответ. Любопытно, что ей, похоже, нет дела до того, что происходит на свете, пока кто-нибудь у нее об этом не поинтересуется; несколько раз бывало так, что ей задавали вопрос, она отвечала и тут же впадала в ярость, осознав суть сказанного. Случается, что девушка отказывается помогать, если дело не касается напрямую безопасности Империи. В такие моменты уговаривать ее бесполезно.
Анна редко покидает свой остров и еще реже оказывается за пределами Гонконга. Около десяти лет назад она побывала в Лондоне, после чего поклялась никогда не возвращаться туда - дескать, грязный воздух заслоняет обожаемые ею звезды. В ясные ночи девушка предпочитает проводить время, опершись на балюстраду огромного балкона в своем доме, запрокинув голову назад и рассматривая созвездия, или же прильнув к окуляру дорогого телескопа, который она получила от чиновников Империи вместе с островом и домом.
Внешность. Анна-с-Лилиями выглядит девушкой 20-25 лет. Она носит простые платья или подобные им одеяния, а ее длинные светлые волосы обычно распущены. Она моргает настолько редко, что иногда движение век как бы подчеркивает последние сказанные ею слова. Ее голос тихий и мелодичный, если, конечно, она чем-нибудь не рассержена.
Подсказки для отыгрыша. Никто не понимает Анну, и нет того, кому это оказалось бы под силу; оскорбительна сама мысль о том, чтобы кто-то попытался это сделать. Хорошо бы все оставили девушку в покое или дали ей то, что она желает. Анна обожает звезды: о, если б только снова удалось их достичь! - но она начинает понимать, что это уже никогда не случится. Те, кто считает ее сумасшедшей или намекает на это - худшие идиоты во вселенной, и Анна таких не терпит. Смерть - слишком легкая участь для них, но это все, что девушка может им предложить. Она ничего не просит из легкомыслия или без причины, и те, кто ценит свою душу, понимают это.
Участие в хронике. Мало кто из вампиров знает о существовании Анны-с-Лилиями, да и те стараются ее избегать. Поэтому она скорее станет источником информации для охотников на вампиров, работающих на Империю. Она способна ответить на любой вопрос - при условии, что он касается сверхъестественных существ или явлений, правящей клики Китая или безопасности Империи и задан официальным представителем Правительства Ее Величества - и этот факт легко мог бы привлечь внимание  Сородичей; а они, естественно, сочтут Анну угрозой Маскараду.

Вся мощь цветов

Анна-с-Лилиями - сложный персонаж, обладающий значительной силой. Ее подлинное происхождение рассказчик может придумать сам, но основных вероятных вариантов два.
Человек. Анна, очевидным образом, безумна и вдобавок - на счастье или на беду - наделена силой, порожденной магией, мутацией или договором с дьяволом, но по своей сути она человек, которого вполне можно убить. При всем своем могуществе в ее жилах течет обыкновенная кровь, и выстрел в голову уложит ее на месте, без каких-либо последствий для стрелка, как и любого другого человека.
Одержимая. Анна и ее отец наткнулись в своей поездке на нечто, происходящее из иных миров, и совершили роковую ошибку, потревожив эту сущность. В результате теперь что-то абсолютно нечеловеческое заняло тело девушки. Если кто-то - например, священнослужитель или сведущий в оккультизме ученый - уничтожит тело хозяйки или изгонит это существо, ему придется искать нового владельца, слишком слабовольного, чтобы противостоять попытке твари обрести новое материальное обиталище. Тауматургист, опытный в магии духа, вероятно, сумеет изловить это создание, пока оно подыскивает себе новое тело, и возможно, даже причаститься его сил.
Существует и много иных возможностей, однако рассказчику следует помнить, что, объясняя что-нибудь до мельчайших деталей, он рискует представить это игрокам как нечто обыденное.
Анна способна одним словом убить или парализовать человека, но сверхъестественные существа, такие, как вампиры, непростые для нее цели. Если она попытается использовать свои силы против такого создания, обе стороны должны сделать бросок на Силу Воли (сложность 6). Первый, кто наберет в этом состязании на 5 успехов больше, чем соперник, выигрывает. Если побеждает Анна, она может парализовать любую часть тела противника, оставив его глухим, немым, скрюченным или даже мертвым - как захочет ее фантазия. Если одерживает верх ее жертва, она становится неуязвимой для этой способности Анны до конца сцены.
Пока длится состязание на Силу Воли, ни Анна, ни ее цель не могут предпринимать какие-либо другие действия - все их ментальные силы сосредоточены на противоборстве.
Если же Анна что-то потребует от вампира и вручит ему лилию, все станет еще интереснее. Либо вампир выполнит ее пожелание, либо его постигнет все та же “цветочная” участь, что и смертных. Пожирает ли Анна души своих жертв на само деле - неизвестно, но никто из несчастных пока что не превратился в неупокоенного мертвеца. Стоит также отметить, что не имеет значения, останется ли Анна жива: как только она озвучила свое требование, ее жизнь или смерть ни в коей мере не повлияют на наведенное проклятие.
Хорошая новость состоит в том, что вампир не погибнет от этих цветов; в отличие от смертного, ему наплевать на проросшие сквозь тело бутоны - они не причинят вреда. Плохая новость состоит в том, что цветы невозможно спрятать или уничтожить как-то иначе, кроме как трижды полностью обескровить свое тело (для этого персонаж снижает свой запас крови до 1 пункта и пополняет его свежей кровью или витэ из других существ), а затем также трижду погрузиться в оцепенение с помощью особой версии Атрофии (см. корбук), описанной в книгах, копии которых имеются только в двух китайских библиотеках по магии крови. Если ростки с бутонами срезать или вырвать с корнем - неприятный и грязный процесс, это уж точно - они через несколько минут появятся снова. Они покрывают каждый кусочек кожи жертвы и даже могут появиться во рту и иных нелицеприятных местах, что лишит персонажа возможности говорить или приведет его к глухоте или слепоте.
Персонаж в таком состоянии, конечно же, станет ходячим нарушением Маскарада. Поиск единственного верного решения проблемы потребует огромного количества сложных исследований и общения с искусными тауматургами. Может быть, преобразование собственного тела в объект для экспериментов Тремеров и стоит того, чтобы отыскать способ избавиться от лилий, но ни один вампир не станет делать этого по собственной воле.
Приятный запах станет лишь слабым утешением жертве.


Рижту Паалнен

История. Рижту Паалнен происходит откуда-то из Восточной Европы, но откуда точно - неизвестно. У него темное прошлое и масса связей среди личностей с сомнительной репутацией по всему континенту. В определенных кругах у него сложилась репутация: если кто-то должен умереть, Рижту позаботится об этом. Даже если жертва уже один раз умерла.
Царь Александр II был сторонником либеральных реформ, но его наследник Александр III положил им конец. Он предпочитает править твердой рукой, не держа вокруг толпы дураков, дающих советы, что ему делать; кроме того, он не любит вампиров, которые делают что хотят и отказываются преклоняться перед ним. Сам он, однако, тоже не идиот, и понимает, что не сумеет заставить этих созданий служить себе. Поэтому царь предпочитает терпеть их и смотреть сквозь пальцы на некоторые их поступки, пока сами они держат себя в рамках. Неудивительно, что Паалнен, на счету которого уже тогда было девять уничтоженных каинитов, стал работать на царя, разбираясь с теми Сородичами, кто слишком открыто бахвалится своей неуязвимостью.
Если царь желает направить кому-либо послание, он поручает это Паалнену. Но Рижту не специалист по переговорам; когда прибегают к его услугам, беседовать уже не о чем, пришла пора действовать. Паалнен отвечает лишь перед самим царем и еще несколькими людьми и пользуется почти ничем не ограниченной свободой, а также может ожидать полного и бесспорного содействия от любого отделения русского правительства. За такие полномочия он платит царю беззаветной верностью.
К описываемому времени Паалнен уничтожил уже более тридцати вампиров - большей частью именем царя, в наказание за действия, подрывающие самодержавную власть Александра III. Он обзавелся кучей врагов среди русских Сородичей, которые боятся и ненавидят его с силой, какую обычно приберегают лишь для старейшин. Не так давно он бывал и за пределами России - в Берлине, Лондоне, Париже; там он преследовал нарушителей, которые пытались бежать от царского гнева. Рижту, по-видимому, обладает врожденным талантом отыскивать убежища своих целей, что особенно пугает многих Сородичей. В сочетании же со способностью предугадывать направление даже самых хитроумных атак получается, что Паалнен - опасный и жестокий противник.
Паалнена в его путешествиях всегда сопровождает группа самолично отобранных им агентов, каждый из которых опытен и умел в своем деле. Им уже приходилось убивать вампиров, и они готовы делать это снова. Эти люди не настолько глупы, чтобы ничего не бояться. Более того, они достаточно умны, чтобы никогда не вести честную игру. Отправляясь за пределы России, Паалнен всегда имеет при себе верительные грамоты. Его положение и полномочия всякий раз зависят от текущего поручения, но он сам и все его подручные обладают дипломатической неприкосновенностью, и любые местные власти испытают немалые трудности, если попробуют арестовать его.
Внешность. Рижту Паалнен - подтянутый мужчина лет сорока с хвостиком. У него безвольный подбородок, очень крупный нос и тяжелые, кустистые брови, из-за которых кажется, будто его глаза сидят очень глубоко. У него темные густые волосы, на висках припорошенные сединой. Одевается Паалнен консервативно, предпочитая выглядеть достойно, а не шикарно.
Подсказки для отыгрыша. Рижту любит убивать вампиров. Но не потому, что они суть нежить и вообще чудовища (хотя укладывание этих тварей в могилу наверняка зачтется на том свете по большему счету, чем убийство обычных людей), а по той причине, что ему нравится охотиться на идеальных охотников. А тот факт, что Паалнен может делать практически что угодно, чтобы достичь цели, и ни за что при этом не отвечать - это приятный бонус. Паалнен предан царю, но лишь из соображений профессионализма - его не интересует политика. Он приходит не затем, чтобы трепать языком и заключать сделки; его дело - убивать. Но при этом он общителен и держится вежливо. Может быть, он и убийца, но никак не дикарь.
Участие в хронике. Если персонажи игроков наделают чересчур много шума в России, они могут ожидать, что Паалнен пустится по их следам; даже если сами они не доставили никаких неудобств царю, всегда есть вероятность, что провинился кто-нибудь, кого они знают. Другой возможный вариант - героям поручат избавиться от самого Паалнена, если кто-то из русских Сородичей посчитает, что требуется исполнитель извне, чтобы сделать работу качественно.

Полковник Джордж Бруклет, по прозвищу Гончий пес

История. Полковник Бруклет, подобно многим другим, большую часть своей военной карьеры сделал в Африке, сражаясь с дикарями и прокладывая путь британскому колониализму. Опытный, авторитетный воин, он славился желанием командовать непосредственно на фронте, а также своим отрывистым, лающим смехом и энтузиазмом в преследовании неприятеля. Два эти последние качества обеспечили ему дружеское прозвище “Гончий пес”.
Как-то раз в ходе ночной атаки на позиции противника Бруклет - тогда еще майор - и его люди с удивлением осознали, что некоторые люди в рядах неприятеля были вовсе не людьми, а какими-то тварями в человеческом обличье. Пусть Бруклет и не ожидал столкнуться с вампирами, но когда понял, с кем имеет дело, он взялся за работу с обычным прилежанием и бодростью. Вдобавок майор, к своему огромному удивлению, обнаружил, что если всадить в кого-нибудь достаточное количество пуль, он умрет, будь это живой человек или покойник.
Несколько позже, после полученного ранения, Бруклет вышел в отставку в чине полковника; его вернули в Лондон и посадили за какую-то скучную бумажную работу. Но жизнь штабного бездельника оказалась не по душе бравому вояке; вскоре он заскучал и уже не находил себе места. Можно было бы вновь получить направление на фронт - его рана залечилась достаточно хорошо - но полковнику теперь уже не нравилось и то, как ведется большинство войн. По самой своей натуре он предпочитал сражение лицом к лицу, полное риска и приключений.
Бруклет собрал своих бывших сослуживцев, и на общей встрече кто-то высказал мнение, что им следует создать компанию наемников, которые бы охотились на встреченных ими ранее тварей. Ведь наверняка существует спрос на бойцов, готовых взяться за такую работу. Осторожно порасспросив своих знакомых в армии, Бруклет выяснил, что если он и его ребята поведут свою карьеру в этом направлении, то от недостатка заказов они страдать не станут. Окончательное решение не заставило себя долго ждать.
Теперь Джордж Бруклет командует командой наемников из сорока человек, известных как “Стая”, и работает на тех, у кого хватает денег и связей, чтобы нанять их. Специализируются его бойцы на вампирах, однако полковник уже получал заказы на уничтожение оборотней и прочих сверхъестественных созданий. Все люди Бруклета - опытные солдаты и хорошо знают своего врага в лицо, и кроме шлемов и винтовок носят с собой деревянные колы, бутылочки с горючими смесями, серебряные пули, святую воду, религиозные символы и много чего еще. Они не уверены в том, какие из слышанных ими россказней правдивы, но зачем испытывать судьбу? По меньшей мере, колы и огонь отлично действуют на вампиров, а пули из серебра укладывают оборотней, как бешеных псов, каковыми они и являются, так что хоть в чем-то эти вояки, пожалуй, не ошибаются.
В своих операциях Стая использует военную тактику, а Бруклет имеет в этом деле наметанный глаз. Его предприятие обеспечено амуницией и вооружением. Помимо отличных винтовок и прочего переносного оружия, у них имеется легкая артиллерия и другие простые, но действенные средства. Бруклет пользуется у своих людей уважением и преданностью и сам платит им тем же без колебаний.
Стая проводит свои операции в Британии и за ее пределами; несколько раз их даже нанимало Министерство иностранных дел Империи, чтобы разобраться с особенно сложной проблемой. У полковника Бруклета очень хорошие отношения с Правительством Ее Величества, и он может рассчитывать на всестороннюю поддержку властей.
Внешность. Джордж Бруклет - крепко сбитый мужчина с густыми, курчавыми темными волосами и ясными голубыми глазами. Два его передних резца слегка развернуты внутрь; это хорошо заметно, поскольку улыбка почти не сходит с его лица. Полковник предпочитает одеваться так, как удобно, и не любит наряжаться - с его точки зрения, все эти парадные тряпки только стесняют движения. В его жестах и осанке проглядывает армейское прошлое. Выполняя задание, он и его люди носят форму с нашивками своей компании и погонами. Бруклет ходит, слегка прихрамывая, хотя старая рана почти его не беспокоит.
Подсказки для отыгрыша. Полковник Бруклет - свой парень до мозга костей. Где-то есть люди, которым нравится носить жесткий воротничок и разбавлять выпивку содовой, но он не из таких. Но несмотря на это, полковник знает свое дело; он один из самых крутых парней на свете - и тем, другим, лучше этого не забывать. Бруклет заботится о благополучии своих людей и никогда не пойдет на глупый риск. На работе его дружелюбные манеры моментально сменяет аура вожака и командира.
Участие в хронике. Бруклет и его люди вряд ли отправятся выслежитвать вампиров-одиночек. Скорее их наймут, чтобы решить более крупные проблемы: например, избавиться от засевшей где-нибудь группы хорошо организованных Сородичей. Этот отряд часто действует в городах, но лучше всего они показывают себя в сельской местности. Правда, нельзя сказать, что ребята Бруклета работают тихо: когда Стая выходит на охоту, ревет огонь и слышны громкие взрывы.
______________________
_{[1] Роберт Пиль (1788 - 1850) - английский государственный деятель, политик, один из основателей партии консерваторов в ее современном виде. Пост министра внутренних дел (Home Office) занимал дважды, впоследствии также дважды становился Премьер-министром. По сути, Пиль не реформировал полицейские силы, а создал их, пересадив на государственную основу: до преобразований 1829 года существовали лишь частные полицейские организации (т.н. “ловцы воров”), заинтересованные скорее в извлечении прибыли - гонорара за пойманных людей, чем в изобличении реальных преступников. Новых полицейских быстро прозвали “бобби” - уменьшительное от имени Роберт.
[2] Детективный отдел (CID, Criminal Investigations Department) - аналог российских управлений уголовного розыска. В Лондоне начала XIX века был представлен так называемыми “ищейками с Боу-Стрит”, а в 1842 году присоединен к Службе столичной полиции. Тем не менее остался отдельной структурой, а его сотрудники имели звания, отличные от полицейских констеблей (перед званием добавляли слово “детектив”). В оригинале фактическая ошибка: Скотланд-Ярд - это прозвище всей полицейской службы Лондона (один из входов ее здания вел на улицу Грейт-Скотланд-Ярд), а детективный отдел не имеет обособленной штаб-квартиры.
[3] Алан Дж. Пинкертон (1819 - 1884) - американский разведчик, шериф, детектив, основатель детективного агентства, названного его именем (1850). Родился в Шотландии, в 1842 году эмигрировал в Америку, поселившись в штате Иллинойс. Поддерживал движение аболиционистов, помогая беглым рабам переправляться на север по Подземной железной дороге. В годы Гражданской войны, кроме командования контрразведкой армий Севера, обеспечивал личную охрану Линкольна и даже действовал под прикрытием в армии Конфедерации.
[4] Цзюлун (Коулун) - полуостровная часть главной городской зоны Гонконга (вторая часть - остров Гонконг, отделенный от Цзюлуна проливом Виктория).}

[Samouse]

_{(не уместился в первый пост)}

Малькольм Шеффард

История. Как-то раз пропала дочь богатого американского промышленника, и тот заподозрил в преступлении своего гостя, прибывшего из Лондона. Отец девушки обратился за помощью в Агентство Пинкертона, и те связались со своими лондонскими агентами, чтобы те изучили подозреваемого в его, так сказать, родных условиях.
Дело поручили детективу Агентства Малькольму Шеффарду. Он не отличался особыми успехами в своем деле, хотя, когда его нанимали, был в этом весьма хорош. Прошли годы, детектив пристрастился к бутылке и стал курить слишком много опиума, но при том все же выполнял какую-то минимальную работу, чтобы его не вышвырнули на улицу.
Шеффард вычислил объект наблюдения и “сел ему на хвост”. Большую часть времени детектив был навеселе, однако свое дело он знал, и его подопечный ничего не заподозрил.
Через несколько недель Шеффард составил свое мнение об объекте: тот был богат, беспечен, самоуверен и никогда не проверял, ведется ли за ним слежка. Он любил вращаться в обществе аристократов и якшался с преступниками, причем и те и другие явно питали к нему уважение. Обитал подозреваемый в шикарном, но запущенном особняке и имел предсказуемые привычки. Выходил из дома по ночам, а днем отсыпался.
Но как-то после, в одну судьбоносную ночь Шеффард увидел, как объект его слежки напал на шлюху в темном проулке. Мужчина с размаху впечатал девицу к стене, затем невообразимо быстро провел пальцами поперек ее горла. Брызнула кровь, сверкнули клыки, и человек - нет, чудовище - опустило лицо к шее проститутки.
Шеффард убежал оттуда. Он попытался напиться до потери памяти, но не сумел. И он знал почему: теперь ему просто необходимо было знать больше. Вскоре он предпринял попытку проникнуть в особняк чудовища; он испытывал дикий ужас, но был уверен, что тварь будет следовать своему обычаю и не объявится дома до утра.
Однако Малькольм ошибся. Пришлось прятаться, и он забился за тяжелую бархатную портьеру в подвале, в комнате, посреди которой стоял пьедестал. Детектив услышал движение совсем рядом и уже было поддался малодушному желанию заорать что было сил, но тянулась минута за минутой, а ничего не происходило. Он выглянул из-за своего укрытия. Существо, полностью одетое, лежало на пьедестале и вроде бы спало.
Шеффард стал искать способ покинуть подвал и обнаружил, что тяжелая стальная дверь заперта. Ставни на крохотных окнах, также стальные, были закрыты на тяжелые чугунные висячие замки. Ошалев от желания сбежать, детектив добрался до одного из окон, выстрелом из револьвера сбил замок и тут же развернулся, чтобы следующую пулю выпустить в чудовище. К его огромному удивлению, тварь на пьедестале даже не шелохнулась в своем сне. Малькольм распахнул ставни, готовый карабкаться к свободе.
Внутрь подвала заструился солнечный свет. Пусть слабый, едва пробившийся сквозь грязный лондонский воздух, но и он все же радовал взор детектива. А вот чудовище, лежавшее на пьедестале, считало иначе. Шеффард услышал за спиной пронзительный вопль и, обернувшись, увидел, как тварь задымилась, потом загорелась и наконец осыпалась прахом. За несколько секунд от нее не осталось ничего, кроме пепла и дыма. Изумленный и напуганный, Малькольм воспользовался своим шансом: пробежавшись по дому, он собрал все сведения, какие смог, а затем спалил здание дотла, заодно уничтожив любые следы своего присутствия.
Теперь Шеффард видел своего врага и понимает, что такие, как он, должны быть уничтожены. Как, он не знает, но он проводит осторожные расследования и умеет сложить два и два. Пусть его миссия займет время, но детектив никуда не спешит.
Внешность. Малькольм - человек среднего роста и телосложения, с непримечательным лицом и в обыденном костюме. Так Шеффарду и нравится выглядеть, ведь он не должен привлекать внимания. У детектива большие усы и редкие брови, а еще вечное выражение безразличия на лице; он как бы говорит любому встречному: “Мне не интересно, кто ты и чем занят”. Однако ясные, живые глаза выдадут Малькольма тому, кто возьмет на себя труд немного понаблюдать за ним.
Подсказки для отыгрыша. В прошлом Шеффард был пьяницей и неудачником, но это время ушло. Он больше не пьет, хотя от запаха выпивки у него текут слюнки. Теперь он знает, что где-то там по улицам бродят чудовища; пусть он сомневается в том, каким рассказам об этих тварях стоит верить, но продолжает собирать информацию о них. Малькольм делает это, как подобает хорошему детективу: без шума, аккуратно и методично. Ему известно, что его репутация в Агентстве хуже некуда, но, занимаясь текущими поручениями, понемногу составляет собственный архив со множеством копий документов с пометками “вскрыть в случае моей смерти”. Как только он соберет достаточно неоспоримых свидетельств существования этих монстров, он отвезет их мистеру Пинкертону лично. Он очень боится, но страх больше ничего не значит. Их нужно уничтожить любой ценой. Дело Шеффарда - собрать информацию, а охоту путь открывают другие.
Участие в хронике. Малькольм Шеффард может начать собирать информацию на кого-либо из персонажей игроков, и это станет серьезной для них проблемой: детектив представляет собой серьезную угрозу нарушения Маскарада. Другой вариант - этого героя можно натравить на вампира-соперника. Шеффард не дурак, и его невозможно заставить таскать каштаны из огня для кого-то другого. Если хроника обращается вокруг охотников на вампиров, детектив станет бесценным источником информации или даже тем, кто будет манипулировать героями, подкидывая им цели. И, разумеется, любой, кто нанимает агентов Пинкертона в Лондоне, легко может выйти на Шеффарда. Рассказчику следует решить, сколько сведений Малькольм успел собрать о Сородичах вообще и о каинитах Лондона в частности, но так или иначе Шеффарду известно достаточно, чтобы не совершать очевидно глупых ошибок.

[тохта-найон]

Небольшие  замечания  к  разделу  по  Азии.

торговая династия Пассалья-  в  кланбуке  Джованни  это  семья  названа делла  Пасаглиа
"Поглощение делла Пассаглиа в 15 веке открыло Джованни путь на Восток.  Мы наладили оживленный обмен устаревшего огнестрельного оружия на шелк, чай, и, что самое ценное, опиум. Позднее делла Пассаглиа провели четверть века, изучая странные формы некромантии Сородичей Востока. Кажется, парадигма смерти работает здесь по-другому, и поэтому делла Пассаглиа – наши постоянные эксперты в азиатской танатологии."

Боксерское восстание [4]-  восстание, организованное  членами  различных  тайных  обществ, изучавших  ушу.
Европейцы  в  поисках  знакомых  терминов  называли  их  боксерами.

Голландской Ост-Индии, оставшиеся во власти Сородичей родом из Низинных Земель,-  Низинные  земли-  на  русском  чаще  пишут  Нидерланды, или  Голандия.

[Samouse]

В кои-то веки буду не править свой перевод, а спорить 

По поводу Пассалья - в оригинале они Passaglia (в данной книге - без della). Дифтонг gl в сочетании с гласной i образует звук [ль] (долгий и твердый), если, конечно, все это вместе не стоит в начале слова и не является частью буквосочетания ngli. Почему в кланбуке Джованни они превратились в "Пасаглиа" - это вопрос скорее к переводчику кланбука.

Движение повстанцев, участвовавших в восстании боксеров, носило название «Ихэцюань» («Кулак во имя справедливости и согласия»). А боевые искусства, которыми они владели, были самые разные, - несколько десятков стилей. Европейцам в них разбираться было явно лень, да и некогда, поэтому всех постригли под одну гребенку: дерутся кулаками - значит, боксеры. У нас, кстати, принято использовать термин "ихэтуаньское восстание", по крайней мере, оно в источниках встречается чаще.

Низинные земли, Нидерланды и Голландия - по-хорошему, это все разные понятия, имевшие место в разные эпохи. Нидерланды - это современное нам государство. Голландия - средневековое графство, примерно соответствующее двум из двенадцати современных провинций Нидерландов: Северная Голландия и Южная Голландия. К описываемому периоду все эти земли уже входили в Объединенное королевство Нидерланды (образовано в 1815 г.). Есть еще термин "Исторические Нидерланды" - это примерно совокупная территория Нидерландов, Бельгии и Люксембурга. А вот Низинные земли "забегали" еще и на север современных Франции (Артуа, французская Фландрия) и Германии (Восточная Фризия, Клевс). Голландская Ост-Индия образовалась на рубеже XVIII-XIX веков в результате национализации владений Голландской Ост-Индской компании. Вампиры, скорее всего, обосновались в тех местах еще во времена владычества ОИК. Соответственно, логичнее всего указывать их родиной именно Низинные земли.

[Samouse]

Прочие любопытные и таинственные создания

Несмотря на то, что вампиры, несомненно, занимают вершину пищевой цепи, они вовсе не являются неприкосновенными существами. У Сородичей имеется масса врагов, а сами они не привыкли иметь дело ни с кем, кроме людей и других каинитов. Вот здесь-то и кроется самая плохая для вампиров новость: в подлунном мире викторианской эпохи бродит множество созданий, объяснить существование которых никак нельзя.
Вампиры - не единственные создания ночи, и им это известно. Большинство Сородичей слышало сплетни об оборотнях, магах-смертных или иных враждебных существах, а кое-кто даже с ними сталкивался.
О вероятности подобных встреч известно всякому, однако описываемые времена - это эпоха исследований и открытий, и на карте мира еще встречаются белые пятна. Кто знает, что за твари водятся в неизведанных уголках планеты и могут проникнуть в цивилизованные страны вместе с бравыми первооткрывателями? Дикие джунгли и еще не освоенные пустоши таят на своих просторах множество секретов, и пока одни - многие - смеются над рассказами о существовании странных созданий и чудовищ, каиниты помудрее к ним прислушиваются: ведь и сами-то вампиры считаются в мире мифом. А Гангрел, бродящие по безлюдным равнинам, временами говорят о существах более странных или страшных, чем оборотни.

Париж, 8 апреля 1871 года

Госпожа Александра!
С прискорбием сообщаю, что не справился с порученной мне задачей оберегать ваше убежище во время вашего продолжительного пребывания в Новом Свете.
6-го числа сего месяца мои занятия прервал громкий шум, доносившийся с улицы. Я отправил юного Фергюса посмотреть, что же там происходит, но он так и не вернулся. Вместо него в кабинет ворвалось дикое создание с окровавленными клыками. Оно напоминало африканскую гориллу (Gorilla gorilla), но ростом было примерно со взрослого человека. Шерсть, покрывавшая его тело, была совершенно белой, за исключением тех мест, где ее замарала свежая кровь.
В последовавшей схватке тварь расколотила масляную лампу, и мой стыд усугубляется тем, что из-за близости пламени я мгновенно потерял голову и бежал прочь. Когда же я взял себя в руки и вернулся в убежище, твари в нем уже не было; она разгромила кабинет и прилегающие к нему помещения, прежде чем уйти обратно на улицу через парадный вход. Юный Фергюс после драки с этим созданием погрузился в оцепенение, но ныне могу с радостью сообщить вам, что он уже в добром здравии, и полученная трепка ничуть ему не повредила. По сути же дела могу с радостью сказать, что огонь не причинил большого вреда, а библиотека и святилище не пострадали совершенно.
Согласно рассказам свидетелей, тварь вломилась в здание лишь тогда, когда ее вынудили к этому действия Фергюса (он понес достойное наказание за свои недальновидность и безрассудство). По здравом размышлении я заключил, что нападение было не сознательным, а скорее случайным, хоть и удивительным, событием. Тем не менее меня несколько смущает то, что тварь все еще бродит на свободе. Она поглотила немалую порцию витэ юного Фергюса и, боюсь, стала теперь довольно-таки стойким противником. Уверен, однако, что выследить и прикончить ее - дело Шерифа.

Ваше покорное дитя,
Жан-Пьер Бошам

Странные твари из неведомых земель - это еще не все. Есть создания, скитающиеся по улицам даже самых цивилизованных городов - и похоже, чем крупнее город, тем больше вероятность, что во тьме его закоулков что-нибудь да прячется. Санитарная обстановка, хоть и значительно улучшившаяся со времен Черной Смерти, все еще весьма примитивна. На задних дворах гниют горы мусора, а во многих районах города беспрепятственно хозяйничают крысы. В выгребных ямах канализации плодятся странные создания, слишком странные, чтобы быть порождением природы, и весьма тяжко умирающие сами по себе; Носферату с их нерестилищами можно винить в том, что порой некоторые их питомцы вырываются на свет Божий, но за эти отродья они не в ответе. Какие-то из существ - жестокие, но бездумные чудовища, другие же вполне могут сравниться с людьми в коварстве. Есть среди них и твари явно сверхъестественного происхождения, которые выказывают различные настораживающие умения.
Даже флора, традиционно считающаяся безобидной, перерождается в новые, опасные формы. Исследователи привозят с собой образцы чрезвычайно опасных плотоядных растений, которым особенно по вкусу приходится витэ вампиров; кое-кто из Сородичей без малейших угрызений совести разводит и окультуривают такие вот “цветочки” по неким собственным соображениям. Но не вся опасная флора появляется из чужих стран - во многих городах найдутся и местные ботанические ужасы. Тут по ночам плети быстрорастущего мха выбираются из сточных колодцев и обвивают тела спящих на улице бездомных, к утру превращая их в питательный перегной. Там ростки прижившегося лишайника попадают в спальни беспечных людей через щели в оконных рамах и бесшумно выпускают облака спор. Наутро кровати оказываются пустыми, зато все пространство комнаты оказывается заполнено чем-то вроде тонкой паутины.
Наконец, среди представителей высшего класса викторианской эпохи, в особенности в Лондоне, оккультизм на пике моды, и по-видимому, именно такой горячий интерес привлекает к себе странных существ; поговаривают, что сама сила веры увлеченных людей вызывает к жизни различных чудовищ - и не все они бестелесные твари, пойманные в ловушку там, за гранью, и неспособные действовать в реальном мире.

Откуда бы взять монстра?

Традиционно игры по системе “Вампир” не обращаются вокруг бесконечного избиения монстров вокруг, однако литература викторианской эпохи изобилует странными созданиями и происшествиями. Здесь можно в избытке найти любые тайны и неслыханные ранее феномены, от относительно научных сочинений Герберта Уэллса и Жюля Верна до причудливых кошмаров из произведений писателей вроде Шеридана ле Фаню. Однако никто не заставит вас включать в хронику что-либо подобное, если оно не соответствует поднимаемым в ней темам; такие вещи стоит использовать в игре исключительно для того, чтобы обогатить ее, и только таким способом, какой окажется удобен игрокам (а порой и их персонажам).

Исполинская крыса с Суматры

В 1881 году торговое судно “Матильда Бриггс”, отплыв с Суматры, через несколько месяцев причалило в Лондоне. Предполагалось, что корабль вез специи, хотя на самом деле в его трюмах лежала крупная партия опиума. В доках судно не смогло правильно пришвартоваться - оно с размаху врезалось в пирс. В возникшей неразберихе тварь размером с крупного пса, внешне похожая на крысу, сиганула с борта на пристань  и исчезла на задворках, изувечив попавшегося на пути портового рабочего.
Констеблям, взошедшим на борт “Матильды Бриггс”, открылась жуткая картина кровавой резни. Из тридцати членов экипажа в живых остались шестеро. Приказ руководства полиции был недвусмысленным: дело нужно было расследовать быстро и тихо, и ни при каких обстоятельствах не обнародовать произошедшее. Началась тайная охота за сбежавшей тварью, но та оказалась хитрой и несколько месяцев избегала поимки, попутно убив с дюжину человек, пока ее наконец не выследили, загнали в ловушку и уничтожили. Чтобы проделать все это как можно тише, пришлось даже нанимать частного детектива [1].
Все уцелевшие члены команды потеряли рассудок. Они без конца несли какую-то чушь о чудовищах и настолько боялись обычных грызунов, что не могли находиться рядом с клеткой с безвредной крысой внутри - пытались покончить с собой. Толку от них властям было мало, разобрали лишь, что по-видимому, капитан “Матильды Бриггс” сам принес животное на борт во время стоянки на Суматре. Довольно долгое время зверюшка вела себя нормально, однако в последние  две недели стала кидаться на капитана, а после переключилась с него на других членов команды. Все выжившие твердили о яростном и умном взгляде твари и говорили, что она пожирает их сны и знает все их тайны.
С той ночи представители британских властей получили инструкцию уделять особое внимание всем судам, недавно посетившим Суматру, однако пока что других подобных созданий никто не встречал. И все же, где есть одна, там могут появиться и другие…
Исполинские крысы с Суматры поначалу отличаются от своих обыкновенных собратьев разве что размерами, однако длительное соседство с разумными существами - смертными, каинитами или любыми другими созданиями, способными мыслить самостоятельно - превращает их в ужасных чудовищ. Дело в том, что исполинские крысы от природы владеют телепатией и к тому же являются психическими вампирами, вытягивающими разум из своих жертв. Они также поглощают и души своей добычи, поэтому погибший от воздействия исполинской крысы не может стать призраком и не ответит на призыв некроманта. Если же крысу уничтожить, все плененные ею души обретут свободу.
Хотя крысы не способны общаться вербально, они, как уже было сказано, обладают природной телепатией, а также умением сродни соответствующему уровню Прорицания, за тем исключением, что им не требуется тратить пункт Силы Воли для контакта с разумом сверхъестественного создания. Кроме того, они способны насылать на других ужасающие видения (для этого крысе нужно сделать бросок [Интеллект + Хитрость]). Цель осознает, что ее атакуют (правда, не обязательно понимает источник нападения) и может сопротивляться, сделав бросок на Силу Воли. Оба броска будут длительными; как только крыса набирает больше успехов, чем значение Силы Воли ее жертвы, последняя теряет рассудок - обычно погружаясь в сильную параноидальную шизофрению. Крысы полагают, что помутившийся разум куда вкуснее и питательнее, чем здоровый, и часто затрачивают дни и даже недели, сводя свою добычу с ума ужасающими картинами, прежде чем устроить пир. Само собой, какой-нибудь Малкавиан для исполинских крыс с Суматры - подлинное лакомство.
Примечание: Исполинские крысы с Суматры способны приобретать новые навыки по мере роста их интеллекта. Конечно, их передние лапы не приспособлены для использования оружия или каких-либо инструментов, однако грызуны весьма ловко могут переворачивать ими страницы книг или выполнять похожие действия. Таким образом, крыса, набравшая достаточно интеллекта, может представлять собой серьезную проблему: “продвинутым” крысам доступны Этикет, Финансы, Артистизм, Политика, Хитрость и тому подобные черты. Наиболее умные грызуны сумеют даже создать себе Окружение, соответствующее их способностям нанимать людей и иных приспешников или командовать ими. Крысы, у которых имеется достаточно времени и возможностей, смогут создать тайную агентурную сеть, способную соперничать с империями профессора Мориарти или даже Митры.

Поглощение разума

Если исполинская крыса с Суматры проведет как минимум неделю в обществе разумного существа, она становится разумной сама. Крыса получает один пункт Интеллекта, что равноценно сознанию маленького ребенка или престарелого взрослого. Правда, на упомянутое существо это никакого вредного эффекта не оказывает.
К сожалению, крыса не может стать умнее, просто нежась от чтения мыслей других существ: ей необходимо пожрать их разум в прямом смысле. Крыса съедает мозг жертвы (а заодно все другие части тела, какие захочет). В отличие от вампиров, исполинские крысы не нуждаются в какой-то особой диете; они существуют на всем том, чем кормятся обычные грызуны, просто в куда больших количествах, и могут умереть с голоду, если не найдут себе пищу.
Крыса получает один пункт Интеллекта за каждые 10 сожранных жертв - людей, вампиров, иных разумных созданий. На усмотрение рассказчика существо, само обладающее Интеллектом выше 5, даст крысе больше одного пункта этой характеристики. Достигнув значения 5, крыса способна стать еще умнее, продолжая поедать чужие мозги, но для этого ей понадобится уже [10 х текущее значение Интеллекта] жертв на каждый последующий пункт Интеллекта. Всякая безумная добыча, съеденная крысой, считается за две здоровых разумом жертвы.
Отметьте себе, что крысы, достигшие этого уровня, становятся умнее людей. Они совершенно злы и извращенны, но могут объединяться с вампирами, абсолютно ясно понимая, что лучше действовать сообща, чем издохнуть в одиночку.


Демонический лишайник

Демонический лишайник растет глубоко под поверхностью городских мостовых. Это хрупкое растение, плохо приспособленное к выживанию: оно не умеет получать питание из воды, почвы или солнечного света. К началу Первой Мировой войны воздух уже был чересчур загрязнен для того, чтобы лишайник мог выжить. Однако и по сию пору он благоденствует, питаясь живыми существами.
Сердцевина лишайника упрятана где-нибудь в укромном уголке в подземном чреве города, как правило - в небольшой трещине в стене или естественной пустоте, куда людям практически невозможно добраться. От сердцевины во все стороны расползаются невероятно длинные побеги, которые стремятся выбраться на поверхность в поисках тепла живых тел. Когда таковое находится, побег выпускает облако спор. Попадая на тело жертвы, те поначалу заставляют ее впасть в глубокую кому. Вскоре после этого кожа добычи начинает распадаться, превращаясь в тонкое, вязкое, похожее на паутину вещество, которое разлетается по окружающему пространству, прилипая к стенам, потолку и мебели. Рано или поздно эта субстанция соприкоснется с побегами лишайника. В этот момент создается связь между лишайником и телом жертвы, и последнее немедленно начинает превращаться в жидкость. Раствор поступает к сердцевине лишайника по пульсирующим нитям паутины. Как только тело полностью рассосется, растение убирает свои побеги, оставляя на месте преступления лишь истощившуюся паутину и одежду жертвы, если таковая на ней была. Всевозможные пломбы, украшения и прочие неорганические предметы остаются на месте - полностью и без следа исчезает лишь тело.
Совершенно безмозглый и неспособный защитить себя, демонический лишайник тем не менее весьма живуч, и избавиться от него крайне трудно: если обрезать или поджечь отдельные побеги, это никак не повредит сердцевине. Да и сами побеги совершенно безобидны; смертоносны лишь испускаемые ими споры. Лишайник способен эффективно раскидывать споры только в замкнутом пространстве, а в просторных помещениях или на улице они разлетятся слишком далеко, чтобы сделать свое дело. Они наносят 1 уровень автоматического ударного урона каждый ход; обыкновенный смертный при контакте с ними сразу же впадает в кому. Формирование паутины начинается лишь тогда, когда жертва будет полностью обездвижена. Вампиры не поддаются воздействию растения, пока бодрствуют и двигаются, но все же могут стать добычей лишайника, находясь в дремоте, в оцепенении или будучи не в состоянии действовать, пронзенные колом в сердце.
Самый лучший способ извести демонический лишайник - сжечь его сердцевину дотла. Как только эту плотную белую массу уничтожают, выпущенные ею побеги сразу же вянут и отмирают. Правда, сама по себе задача может оказаться сложной: ростки лишайника иногда простираются на очень большие расстояния от корневища, а оно расположено где-нибудь глубоко под землей в таких местах, куда существу человеческих размеров добраться трудно, зато побеги с легкостью просачиваются туда и обратно. Многие Носферату знают об этом растении и изничтожают его сразу же, как натолкнутся.
Куст демонического лишайника, поглотивший вампира, превращается в серьезную угрозу. Пусть он не приобретает интеллекта или цели существования, но он сохраняет в себе след памяти вампира и в дальнейшем будет стремиться к тем, к кому погибший каинит испытывал любые сильные чувства - любовь, ненависть, привязанность, презрение и т. д. Кроме того, впитав витэ вампира, лишайник разрастается быстрее и гуще, а его побеги становятся способными протягиваться на огромные расстояния за одну ночь (из одного конца крупного города в другой).
Реальный уровень здоровья демонического лишайника зависит от того, насколько  куст успел разрастись. Небольшие корневища имеют 1-2 уровня здоровья, тогда как крупные - по нескольку десятков. Куст окажется тем крупнее, чем больше жертв он успел поймать и поглотить. Отдельные побеги растения можно перерубить или раздавить, нанеся им один уровень ударного или смертельного урона; они погибают мгновенно. Тому, кто желает уничтожить лишайник насовсем, стоит отказаться от идеи просто обрубить все его ростки, какие найдет: без них вычислить местонахождение корневища станет делом практически невозможным.

Незрячие оборванцы

История. Ужасно, когда кого-то выкидывают на холодные городские улицы, и столь же страшно расти без матери. Однако в описываемые времена и то, и другое - самое обычное дело. Слишком многие родители не могут себе позволить прокормить лишний рот или же просто не желают заботиться о собственных детях.
Многие такие малыши оказываются в сиротских приютах - там, конечно, лучше, чем на улице, но ненамного. Никому нет дела до сирот. Некоторые найденыши даже не имеют собственного имени, пока кто-нибудь не озаботится придумать его, или просто обходятся прозвищами или кличками. Немногие счастливчики оказываются в приемных семьях, остальные - а их куда больше - проводят раннее детство в ужасающе стесненных условиях. Те, кто сумел вынести болезни, насилие и бедность, вырастают в недокормленных, истощенных юношей и девушек. Кому-то везет, и он благодаря упорству, удаче, или тому и другому вместе выкарабкивается из этого болота, но все прочие живут, вырастают и умирают в том же убожестве, в котором появились на свет.
Но некоторые нежеланные дети вообще не попадают в приюты. Есть люди со столь сомнительными моральными качествами, которые способны избавиться от потомства куда менее гуманным способом. Такой взрослый легко может свернуть нежную детскую шейку или сбросить малыша в Темзу, привязав к его ножкам груз, но даже у самого бессовестного человека не хватит духу самому умертвить новорожденного. Как правило, они просто оставляют младенца на произвол судьбы в каком-нибудь темном проулке, а сами убегают прочь и пьют до тех пор, пока пронзительные вопли не заглушит винный угар. Кого-то из брошенных деток спасают прохожие, а остальные погибают от голода и холода.
Но случается так, что из теней к перепуганному крохе подкрадываются один-два маленьких ребенка. Холодные ручки поднимают малыша, и тот инстинктивно жмется к лицу нового знакомого. В невинном братском поцелуе крохотный кусочек эктоплазмы перелетает с одних губ в другие, и брошенный ребенок прекращает плакать, издав последний, ужасный вопль, эхо которого еще долго гуляет по округе. Затем пришлые дети уносят свою добычу. Его не кормят - но пища ему больше и не нужна. Он не просится в тепло; никакая одежда не способна согреть хрупкие кости этого дитя. Но все же ребенок растет, чтобы присоединиться к своим новым компаньонам. Его глаза сгнивают, но кажется, что малыш смотрит на все вокруг странно сосредоточенным, внимательным взглядом.
Уже не живой, но и не мертвый, такой ребенок становится одним из незрячих оборванцев. Их одежка - если она была - ветшает, и никто уже не может определить, где лохмотья, а где детское тельце. Оборванцы тощие, костлявые и отчаявшиеся, но их пустые глазницы сияют жутким светом.
Оборванцы ютятся в таких уголках Лондона, куда смертные заглядывают редко. Им известны самые узкие проулки, дыры в земле и расшатанные кирпичи в кладке стен. Они знают такие подземные тупики и отводки канализации, в которые взрослый человек просто не пролезет. Их дороги проложены по крышам и под зданиями, по узким тропам, отделяющим выгребные ямы от домов; они способны пересечь весь город, не ступая на оживленные мостовые крупных улиц. Оборванцы перемещаются стайками, быстро и бесшумно, и по-видимому, всегда знают, куда идут.
Когда они не передвигаются, они собираются в убежищах - подвалах, заброшенных чердаках, проемах над потолком, куда взрослым не пробраться. Они сидят и жмутся друг к другу, чтобы стало тепло, но так и не могут согреться. Никто из этих детишек не кричит и не плачет, да и не говорит - им нечего сказать друг другу. Они не чувствуют голода, так как не знают, что это такое.
Все, о чем они могут думать - это холод.
Когда становится невыносимо зябко, случается вот что. Житель Лондона, поздно ночью бредущий домой, может услышать топоток детских ножек по камням мостовой, а после увидит, что окружен толпой непривычно тихих ребятишек (обычно их дюжина или больше). Незрячие оборванцы не просят милостыню. Они живой волной набегают из проулков, выбираются из канализационных стоков и прочих щелей, обступая свою жертву.
Оборванцы выбирают не всякого прохожего. Им нужно тепло, но не то, которое измеряют градусником. Они ищут тех, кто родил или усыновил детей, но самого факта материнства (или отцовства) мало. Для пустых глазниц оборванцев тепло родительской любви светит ярче маяка в тумане.
Они предпочитают охотиться на матерей; не одна уличная шлюха, продающая себя по ночам, чтобы днем купить еды своему чаду, окончила жизнь в темноте, которую не разгоняют газовые фонари. Любящие отцы тоже подойдут, если поблизости нет женщин. Иногда оборванцы врываются в дома и убивают обоих родителей, а после приобщают к своим рядам свежеиспеченных сирот.
Но им всегда мало. Тепло, которое оборванцы вытягивают из своей добычи, быстро подходит к концу, и они вновь выходят на промысел.
Тела жертв оборванцев внешне не повреждены, однако холодные как лед (даже в разгар лета) и окостенелые, как будто остались в состоянии трупного окоченения навсегда. Эта неподатливость - следствие не напряженных мышц, а расположения костей; скелет навсегда замирает в той позе, в которой жертва умерла, всем известная попытка заслониться от опасности руками. При любой попытке разогнуть конечности трупа кости ломаются, как сахарные.
Представители властей теряются в догадках насчет того, что могло стать причиной смерти этих людей. Никто не может пролить свет на это дело. Свидетелей и улик нет, и никто не замечал незрячих оборванцев рядом с жертвой. Сами они не задают вопросов и не рассказывают историй. Все, что им нужно - это чтобы кто-нибудь их приголубил.
Оставшиеся без матерей дети Лондона возвращаются домой и ничего так не ждут, как толики любви и тепла.
Внешность. Незрячие оборванцы - это маленькие дети, которые обычно не привлекают к себе внимания. Лондон полон малолетних беспризорников, и редко кто из горожан обращает внимание на то, чем они заняты. Грязные, тощие, едва одетые и вечно голодные, оборванцы ничем не отличаются от других уличных детей. Их выдают лишь глаза. Под копнами нечесаных волос в пустых, выгнивших глазницах сияют жуткие зеленоватые огоньки, похожие на отблеск светлячков.
Подсказки для отыгрыша. Холодно. Нужно согреться. Мама согреет. Мама рядом. Мы пойдем к маме погреться.
Участие в хронике. Для вампиров как таковых оборванцы не представляют особой угрозы. Поскольку Сородичи не живые существа, оборванцам они абсолютно не интересны. Во всех остальных отношениях они - обычные дети, просто невероятно жестокие и безжалостные. Упыри и слуги, а также знакомые каинитов из числа смертных вполне могут угодить в засаду оборванцев и погибнуть.
Примечание: Незрячие оборванцы всегда появляются группами по десять и более человек и полагаются на свою численность, чтобы одолеть добычу. Их атаки против смертных и упырей рассчитываются как обычный Рукопашный бой, только урон они наносят Летальный. Оборванцы не бьют свою жертву руками и ногами, а прижимаются к ней, уподобляясь ребенку, обнимающему родителя. Против Сородичей такая атака совершенно неэффективна.
________________
_{[1] Намек на рассказ Артура Конан Дойля “Вампир в Сассексе”, который начинается с краткого воспоминания Шерлока Холмса о происшествии с “Матильдой Бриггс” и гигантской крысой. Холмс добавляет, что “время поведать миру эту историю еще не пришло”, что дало основание многим другим авторам пользоваться идеей, развивая сюжет по-своему.}

[тохта-найон]

В кои-то веки буду не править свой перевод, а спорить 

По поводу Пассалья - в оригинале они Passaglia (в данной книге - без della). Дифтонг gl в сочетании с гласной i образует звук [ль] (долгий и твердый), если, конечно, все это вместе не стоит в начале слова и не является частью буквосочетания ngli. Почему в кланбуке Джованни они превратились в "Пасаглиа" - это вопрос скорее к переводчику кланбука.

Движение повстанцев, участвовавших в восстании боксеров, носило название «Ихэцюань» («Кулак во имя справедливости и согласия»). А боевые искусства, которыми они владели, были самые разные, - несколько десятков стилей. Европейцам в них разбираться было явно лень, да и некогда, поэтому всех постригли под одну гребенку: дерутся кулаками - значит, боксеры. У нас, кстати, принято использовать термин "ихэтуаньское восстание", по крайней мере, оно в источниках встречается чаще.

Низинные земли, Нидерланды и Голландия - по-хорошему, это все разные понятия, имевшие место в разные эпохи. Нидерланды - это современное нам государство. Голландия - средневековое графство, примерно соответствующее двум из двенадцати современных провинций Нидерландов: Северная Голландия и Южная Голландия. К описываемому периоду все эти земли уже входили в Объединенное королевство Нидерланды (образовано в 1815 г.). Есть еще термин "Исторические Нидерланды" - это примерно совокупная территория Нидерландов, Бельгии и Люксембурга. А вот Низинные земли "забегали" еще и на север современных Франции (Артуа, французская Фландрия) и Германии (Восточная Фризия, Клевс). Голландская Ост-Индия образовалась на рубеже XVIII-XIX веков в результате национализации владений Голландской Ост-Индской компании. Вампиры, скорее всего, обосновались в тех местах еще во времена владычества ОИК. Соответственно, логичнее всего указывать их родиной именно Низинные земли.

По  поводу  Пасальгя  и  Нидерландов  вы  наверное, правы,
Но  относительно  боксеров  может  действительно  использовать  термин  ихэтуаней, раз  уж  в  России  чаще  используют  его, поскольку  восстание  боксеров  звучит  как  то  уж  очень  по  европейски.  Да, там  несколько  десятков  стилей, но  все  это  стили  ушу, а  не  бокса, включающие  массовое  использование  амулетов, вера  в  то, что  эти  амулеты  позволят  получить  неуязвимость  от  винтовок  западных  дьяволов.
Т.е.  по  сути  перед  нами  движение, возглавляемое  мастерами  ушу, имеющими  особые  возможности,
что  позволяет  привязать  к  этому  движению  самых  разных  существ  восточного  и  западного  мира  тьмы

[Samouse]

Независимые смертные

Правительства и связанные с ними организации имеют дело с Сородичами (или же с последствиями их действий) постоянно, однако взаимодействие с нежитью ни в коем случае не является исключительной сферой интересов тех, кто облечен властью, или же подарком судьбы руководству той или иной страны.
Существуют люди, прямо-таки очарованные вампирами, и понять их нетрудно: таинственные создания, нестареющие и обладающие чуждой человеку грацией, прекрасные и ужасные одновременно - и вот слабовольные и легко поддающиеся воздействию смертные уже сами рады обманываться. В зависимости от личности каинита таких поклонников терпят или ценят, используют или унижают, уважают или презирают. Однако не каждый, кто имеет дело с вампирами, ослеплен блеском своего кумира. Кое-кто заводит с ними отношения ради прибыли - потому что им так нравится или из-за того, что у них просто нет иного выбора. У одних людей даже имеются веские причины работать с Сородичами (или противодействовать им), а для других это - вопрос убеждений.
Для смертного - вне зависимости от конкретных обстоятельств - всегда имеется возможность отыскать уютное местечко, из которого можно взаимодействовать с вампирами, не рискуя стать рабом их Кровавых Уз. Оставаться же в таком положении длительное время непросто, но есть те, кто в этом преуспел.

Жаклин Киплинг-Хафстафф

История. В начале XIX столетия “Транспортная компания Хафстаффа” заработала неплохие деньги на успешной торговле рабами. Тысячи и тысячи людей вывозились из Африки в Америку, и прибыль от этого оказывалась более чем достаточной. Семейство Хафстафф процветало и уверенно двигалось к тому порогу, после которого их назвали бы богачами.
Увы, Жаклин унаследовала компанию после смерти отца уже во второй половине столетия, когда рабство и в Америке, и в Британии было отменено, а могучий транспортный флот стал тенью себя былого. Казалось, что фортуна повернулась к семье Хафстафф спиной. Но, к удаче Жаклин, в 1868 году был принят “Акт о фармации”, ограничивший торговлю опиумом для всех, кроме аптекарей и производителей лекарств, который и подсказал ей решение проблемы. Контрабанда опиума мало чем отличалась от перевозки рабов, и прибыли компании вновь стали расти. Свободная продажа этого наркотика в Британии была запрещена, зато его так легко было купить в Индии и других регионах Азии.
Сегодня миссис Киплинг-Хафстафф - она вышла замуж за адвоката Дэниела Киплинга, гордого обладателя обширных познаний в юриспруденции и слишком слабого характера, чтобы усмирить свою супругу - получает неплохие барыши, возглавляя крупную межнациональную организацию контрабандистов. “Транспортная компания Хафстаффа” занимается многими статьями этого бизнеса, но специализируется главным образом на опиуме. Ее успех зиждется на тщательном планировании, щедрых взятках и наводящей страх репутации среди обитателей преступного сообщества. Последний компонент пришел к Жаклин не как плод ее собственных трудов, а скорее как часть хитроумного соглашения с Камарильей; секта уже имела отношения с ее супругом и стала чем-то вроде нежданного подарка к свадьбе, негласным компаньоном, появление которого от ее желания не зависело. Миссис Киплинг-Хафстафф не испытывает от этого большой радости, но признает, что деловые партнеры из них отличные. Они дергают за ниточки, находясь за сценой, и заботятся о том, чтобы бизнес компании шел гладко, а представители закона обходили ее стороной; Жаклин же платит тем, что перевозит то, что требуют Сородичи туда, куда они попросят, не задавая вопросов.
Договоренность приносит выгоду обеим сторонам. Предприятие Жаклин процветает, сама она имеет немалую свободу действий и - к ее огромному удивлению - состоит в счастливом браке. Между ней и ее супругом нет особой взаимной влюбленности, однако они отлично уживаются рядом и прекрасно проводят время вместе, а это больше, чем миссис Киплинг-Хафстафф когда-либо надеялась обрести.
Внешность. Жаклин Киплинг-Хафстафф миловидна, но не красива. То, чего ей не отпущено природой, она возмещает отличным вкусом. Ее наряды отличного качества, но не слишком дорогие; она знает свои достоинства, не пускает пыль в глаза и не мнит о себе Бог весть что. Это высокая, необычайно мускулистая дама с копной длинных рыжих волос, которые она собирает в аккуратный пучок локонов на затылке.
Подсказки для отыгрыша. Жаклин спокойна, собранна и держится отстраненно - но не настолько, чтобы выглядеть холодной и чопорной. Ей нравится лоск высшего общества, но она не терпит ханжеского к себе отношения, временами уравнивающего ее в правах с украшением бального зала. При этом миссис Киплинг-Хафстафф любит компанию образованных людей и приятную беседу, и если случается совместить то и другое, получает огромное удовольствие. “Транспортная компания Хафстаффа” - это ее детище, ее собственность; увы, будучи женщиной, Жаклин не может стать полностью независимой без последствий для себя, но она не позволит никому указывать ей, как вести дела. Вампиров она не любит и боится, но уговор дороже денег, и всякий раз, общаясь с этими созданиями, она безупречно играет роль беспечного компаньона. Сородичи в ответ не убивают ее, и у Жаклин сложилось ощущение, что в делах с ними такой исход сам по себе уже удачен.
Участие в хронике. Любой, кто интересуется торговлей наркотиками или уже вовлечен в нее, может встретиться с миссис Киплинг-Хафстафф. Того, кто вставляет ей палки в колеса, ждет беда: у этой дамы обширные связи и в сообществе смертных, и среди каинитов, и с обеих сторон есть те, кто заинтересован в процветании ее бизнеса и в случае чего охотно разобьет пару голов. Вампиры Камарильи, нуждающиеся в перевозке чего-либо (в том числе себя самих) из одного конца мира в другой, всегда могут рассчитывать на помощь “Транспортной компании Хафстаффа”. Здесь клиентов-Сородичей и их особые потребности неизменно обслужат с умением и тактом.

Джейкоб Стоунроуз

История. Близкий знакомый Оскара Уайльда, часто посещающий всевозможные оккультные сообщества Европы и еще более часто в них обсуждаемый, Джейкоб Стоунроуз - человек, в полной мере оправдывающий свою репутацию напыщенного петуха, самовлюбленного и развращенного создания. Он уступает мистеру Уайльду в уме и представительности, но весьма успешно компенсирует это познаниями в оккультизме и связями сомнительного толка.
Стоунроуз гомосексуалист, и там, где на подобные отношения смотрят сквозь пальцы, его пристрастия - секрет Полишинеля. Он же, хоть и гордится своим выбором, все же достаточно сообразителен, чтобы не кичиться им перед теми, кто его не поймет. Все-таки существуют законы против мужеложества, а Стоунроуз, хоть и готов защищать самое себя, не желает представать перед судьей по обвинению в содомии, да и вообще в чем-либо еще. Он без усилий обращается в любых кругах викторианского общества, но предпочитает держаться тех, кто обладает двумя качествами: достаточно богат и потому живет безбедно, и свободен духом, чтобы делать что вздумается.
Сородичи, которым требуется информация на оккультные темы, часто ищут Стоунроуза и пользуются его обширными познаниями и  связями. Джейкоб также располагает огромной, отлично охраняемой библиотекой, в которой содержатся древние и тайные книги. Стоунроуз много знает о магии и магиках (именно так, настаивает он, следует называть сведущих в колдовстве особ), но не имеет ни капли практического опыта; он хранит в памяти огромное количество ритуалов и, вероятно, мог бы стать видным смертным колдуном… если бы испытывал хоть малейшее желание опробовать хоть что-то из своих знаний. Джейкоб верит, что практика подобных искусств до добра не доводит, и потому заинтересован исключительно в информации и никак не в способах ее применения.
В качестве платы за свои услуги Стоунроуз принимает как деньги, так и интересующие его сведения. К последним относятся документы, книги, подробные отчеты надежных свидетелей и прочие подобные вещи; слухи и неясные отсылки он не примет. Джейкоб всегда настаивает на том, чтобы получить причитающееся ему здесь и сейчас: обещания будущих услуг или оплаты как-нибудь потом его не устраивают. Исключение он может сделать только для того просителя, который покажется ему особенно достойным доверия или слишком опасным, чтобы с ним спорить. в последнем случае Стоунроуз прибегнет к мерам предосторожности - свяжется с кое-какими своими могущественными клиентами, желающими, чтобы он продолжал свою деятельность.
Стоунроуз принципиально не принимает сторону ни одной из сект и не служит какому-либо из кланов, хотя некоторые из Тремер довольно часто прибегают к его помощи. Он опасается каинитов, но скорее из чисто практических соображений, чем из страха перед сверхъестественным. Далеко не все его клиенты - вампиры, к нему обращаются и более странные создания, и даже простые смертные. Сущность просителя Стоунроузу неважна, пока оплата соразмерна требованиям. Услуги Джейкоба дороги, но дела он ведет честно - только потому, что не желает распугать клиентов.
Внешность. Изящный, красивый и развращенный, Стоунроуз одевается кричаще, но всегда со вкусом. У него чрезвычайно крупные ладони и ступни, что способно обмануть наблюдателей: на самом деле он быстр и ловок. Всевозможные трюки с исчезновением предметов в руках - конек Джейкоба, и почти всегда он вертит в руках игральную карту, монету или что-либо подобное.
Подсказки для отыгрыша. Стоунроуз постоянно жаждет все новых оккультных знаний и будет рад иметь дело с теми, кто способен ему что-нибудь предложить. Он флиртует с привлекательными мужчинами и хорошенькими женщинами, хотя последние обычно замечают, что не вызвали у кавалера особого интереса. Он остроумен (хотя не настолько, как полагает сам) и обожает обращаться среди тех, кто не всегда поспевает за его речевыми экзерсисами; он не настолько глуп, чтобы в разговоре скрещивать шпаги с вампирами. У Стоунроуза нет никакого желания стать одним из Сородичей, ведь вся эта кровь, избегание солнечного света и так далее - это так пошло! Тем не менее эти существа, безусловно, весьма интересны сами по себе. И конечно, он предпочитает, чтобы у его наперсника сердце билось, каким бы красивым он ни был.
Участие в хронике. Персонажи, ищущие какие-либо сведения на оккультные темы или же информацию об обстановке в Европе, рано или поздно познакомятся с Джейкобом Стоунроузом. Многие особы в высших кругах общества неразговорчивы и с трудом идут на контакт без соответствующих рекомендаций, и Стоунроуз будет рад в этом помочь, если героям будет чем заплатить за услугу. Чаще всего Стоунроуза можно найти в Лондоне, однако он регулярно путешествует по всей цивилизованной Европе.

Братство покаяния

Вампиры действуют безнаказанно, они бессмертны и не ведают ни закона Божьего, ни Его воздаяния, и не повинуются никаким нормам морали и правилам поведения, кроме тех, что они же и составляют для себя. По крайней мере, в такое положение дел верят сами вампиры - однако они ошибаются, и Братство покаяния существует именно для того, чтобы это доказать. Члены Братства полагают каинитов несовершенными ангелами, которых Господь создал с несколькими  недостатками, из которых значение имеет лишь один: отсутствие совести. И все же Бог в своей бесконечной милости решил даровать им прощение и наделил Братство миссией служить каинитам и одновременно быть их совестью.
Самые ранние записи этого ордена датируются концом XIII века. Однако его члены уверены, что Братство существует гораздо дольше, просто более старые документы были уничтожены в 1442 году, когда организация была практически раздавлена Сородичами, и спастись удалось лишь горстке братьев.
Братство ожидает от вампиров соблюдения определенных норм поведения, наблюдает за ними и карает или вознаграждает их соответственно. Общая схема их кодекса примерно соответствует иерархии грехов Пути Человечности, но с некоторыми важными отличиями.
Вампиры - не смертные, поэтому от них не требуется вести себя так, как должно смертным. С точки зрения Братства, к примеру, приемлемо убийство во время кормления: это данное Богом право ангелов-охотников. А вот случайное убийство или чрезмерная жестокость не поощряются; уничтожение же другого Сородича - большой грех. Диаблери, напротив, абсолютно оправданно и даже похвально, поскольку жертва не столько погибает, сколько сливается с диаблеристом, порождая более могущественного вампира. Бешенство, опять же, не одобряется, особенно если в результате погибли смертные или другие каиниты: тот, кто отдается на милость Зверя или спускает его с цепи, считается обратным ангелам существом. Наконец, создание потомка читается крупным достижением, подтверждающим волю Господа.
Братство состоит из трех групп: архивариусы, наблюдатели и уравнители.
Архивариусы - это сердце, разум и душа всего ордена; всех прочих можно заменить, но эти люди хранят записи, которые позволяют Братству функционировать. В их документах есть сведения об истории организации, а также о каждом известном Братству вампире, которые обновляются так часто, как это возможно.
Наблюдатели странствуют по миру, выискивая Сородичей и собирая информацию об их поступках; они пишут пространные отчеты и отсылают их архивариусам. Их сотни, члена Братства этого ранга можно встретить на любом материке и на многих островах; в самых крупных городах присутствуют по меньшей мере двое наблюдателей, причем зачастую друг о друге они не знают - каждый полагает, что он в регионе один. Таким нехитрым способом архивариусы пытаются избежать похожести получаемых отчетов и узости содержащихся в них сведений.
Архивариусы непрерывно оценивают действия известных им вампиров и часто изрекают свой вердикт: тот или иной каинит должен быть наказан или вознагражден за свои последние поступки. Те Сородичи, кто не соблюдает кодекс, исповедуемый Братством, могут столкнуться с необъяснимыми финансовыми проблемами, тяжелыми травмами или гибелью дорогих им смертных, странными происшествиями, охотниками на вампиров или людьми, в чьих руках оказывается подробная о них информация; порой даже солнечные лучи проникают в их убежища и сжигают нарушителей, исчезая, когда тем остается миг до Окончательной Смерти. С другой стороны, каинитов, создающих многочисленное потомство и воздерживающихся от излишней жестокости, настигает нежданная удача: они получают сведения о действиях недругов, перед ними открываются новые деловые возможности или магические знания, а беспокоящие их смертные исчезают.
Наблюдатели - глаза и уши Братства, и на их долю выпадает одиночество, а в нем - нелегкий труд следить за Сородичами и докладывать об их действиях архивариусам. Ни одному наблюдателю не дозволяется предпринимать какие-либо действия в отношении вампиров - ведь они не располагают полным пониманием конкретных событий, и их суждение по определению ошибочно - но им разрешено прибегать к самым крайним мерам для получения сведений. Поэтому наблюдатель вполне может похитить упыря или смертного человека и пытать его, добывая информацию (а затем убить ради сохранения тайны), вламываться в убежища, красть документы и так далее.
Орден считает своих членов стоящими выше свода правил, которых, по его мнению, должны придерживаться вампиры. Поэтому беспричинное убийство человека непозволительно для вампира, зато “полевые агенты” самого Братства могут совершать любые злодеяния, пока это способствует достижению целей ордена и исполнению его божественного предназначения. Единственное ограничение, существующее для наблюдателей - они не должны рисковать секретностью всей организации. Большая часть наград и наказаний, которые ничего не подозревающие каиниты “зарабатывают” на свои головы, могут быть подстроены манипуляциями наблюдателей, но если требуется более прямое вмешательство, их умений окажется недостаточно для выполнения задачи. И тогда в дело вступают воины ордена, известные как уравнители, отлично подготовленные для охоты на вампиров.
Архивариусы, используя магические методы астрологии, предсказывают время рождения самых яростных и целеустремленных бойцов. Подходящих кандидатов наблюдатели выкрадывают у родителей в двухнедельном возрасте. Эти дети начинают тренироваться, чтобы стать избранными воинами, как только подрастут настолько, что смогут держать в руках оружие.
До этого момента они воспитываются в аскетичной, суровой обстановке, их жизнь наполнена длинными проповедями, лекциями и употреблением мощных химических составов. Их время расписано по минутам; любые попытки подружиться или хотя бы наладить связь с собратьями по обучению или наставниками - повод для наказания. Вопросы также не поощряются. Тех, кто выказал слабость, подверженность эмоциям или по иной причине оказался недостоин оказанной им великой чести, убивают. Неудивительно, что число воспитанников тает от года к году. Немногие прошедшие это горнило до конца превращаются в совершенные машины для убийства, до мозга костей преданные архивариусам и всему Братству.
Начиная охоту на вампира, уравнители обычно уже имеют ясное представление о его сильных и слабых сторонах, ведь приказ об атаке отдается после десятков или даже сотен лет пристального наблюдения за целью. Уравнитель никогда не уничтожает по собственному почину каинита, не являющегося его целью (хотя может обездвижить его ради исполнения своей миссии), а вот смертным или упырям, попавшимся на его пути, нужно будет заботиться о своей шкуре самим. Сородича, уцелевшего после одной или двух атак уравнителей, обыкновенно оставляют в покое: считается, что Господь защитил его, как часть некоего грандиозного замысла - ведь почему бы иначе орден потерпел с ним неудачу?
Орден отлично информирован о сообществе вампиров и их мощи (по меркам смертных) и располагает огромными богатствами, накопленными за столетия: его посланцам всегда доступно лучшее снаряжение и необходимое количество денег. Число братьев, однако, невелико - хорошего агента трудно найти и непросто воспитать. Члены Братства Покаяния могут (по усмотрению рассказчика) обладать Истинной Верой. Однако даже не имея этой особенности, они бесконечно преданны ордену и делу и выполняют свои обязанности с ярым фанатизмом. Даже Святая Инквизиция не моежт похвастаться подобным рвением собственных агентов; все до единого члены Братства готовы умереть за свое дело - пусть даже большинство “полевых оперативников” не представляют, что именно делают и почему, их слепая верность не дает им задуматься об этом.

А меня они знают?

Насколько полны записи Братства? Содержатся ли в них, в частности, сведения о персонажах игроков? Вполне возможно! Если персонаж вел свою не-жизнь тише воды, ниже травы, есть немалая вероятность, что в архивах Братства о нем нет никаких сведений. И напротив, видные фигуры обеих сект, известные анархи, старейшины и прочие Сородичи, сделавшие себе имя, конечно, удостоены персональной записи в коллекции ордена. Слухами земля полнится, и рано или поздно слово достигает ушей Братства. Чем старше вампир, тем больше вероятность, что в анналах ордена есть о нем информация.
Совершенно доругой вопрос, насколько эти сведения точны, верны и вообще имеют ли они отношение к тому или иному каиниту. ОБширные архивы ордена представляют собой библиотеку из бессчетных огромных томов, состоящих из тысяч записей о незначительных происшествиях и ситуациях, на основе которых архивариусы составляют свое мнение о характерах вампиров - с переменным успехом. Наблюдатели, несмотря на все свои наилучшие побуждения, неспособны неотступно следить за своей целью; еще больше сумбура в их донесения вносят ложные имена, сплетни, недопонимание и намеренная дезинформация, распространяемая Сородичами. Если уж другие вампиры не всегда знают, что задумали их собратья, как может смертный наблюдатель надеяться на свою удачу?
Поэтому вполне обычным делом является наличие нескольких записей об одном и том же вампире, известном Братству под различными именами, под которыми архивариусы понимают разных существ; в особых случаях один и тот же каинит может одновременно получать от ордена помощь и стать объектом наказания. Зачастую уравнители получают задание покарать Сородича, который давно уже переехал в другой город или вообще принял Окончательную Смерть. Еще большее значение имеет то, что неполнота и фрагментарность записей заставляет архивариусов принимать поразительно несправедливые решения. В результате вампиры-чудовища получают награды, а те, кто ведет не-жизнь, уподобляясь невинным агнцам, будут за нее бороться.
Пускай архивариусы свято убеждены в том, что отправляют свое правосудие в отношении Сородичей на основе полной, точной и объективной информации, сторонний наблюдатель лишь посмеется над их утверждениями.

Архивариус

Эти пожилые люди проводят большую часть своего времени, перебирая горы бумаг и документов. Они никогда не покидают своего удаленного, отлично спрятанного укрытия, и персонажи игроков никогда ни с кем из них не встретятся, если не будут специально искать. Их всего-навсего около полудюжины. По мере надобности на роль архивариуса подбирают кого-то из опытных и образованных наблюдателей - в отличие от объектов их исследований архивариусы не живут вечно. Эти ученые мужи великолепно умеют манипулировать и прочищать мозги своим подчиненным, но при всей своей мудрости они весьма сильно заблуждаются в собственных выводах и склонны переоценивать качество и (или) важность сведений, которые получают.

Наблюдатель

Наблюдатели - так себе бойцы. Они еще могут защититься от смертного, упыря или другого подобного противника, но вампир разделается с наблюдателем, не прилагая особых усилий. Эти члены Братства никогда не имеют при себе или в своем багаже ничего, что могло бы навести других на след ордена, и скорее расстанутся с жизнью, чем подвергнут опасности тайну его существования - на этот случай у них всегда при себе есть капсула с ядом. Они никогда ничего не записывают - зато все запоминают, а после, составляя отчеты для архивариусов, используют весьма сложные коды и шифры.

Уравнитель

В мире существует не более двух дюжин уравнителей. Если им не поручена какая-либо миссия, они заняты тем, что оттачивают свои и без того значительные боевые умения и охраняют архивариусов. Уравнители бесстрастны и холодны, как только на это могут быть способны люди - по сути, они ведут себя как вампиры. У них нет друзей и знакомых, их никогда никто не любил. Многим из них это чувство незнакомо в принципе. Вся их жизнь прошла в грубых и эффективных тренировках, что сделало их личность слабой и неразвитой, оставив лишь железную убежденность. Они не считают самих себя людьми или нелюдью - они уравнители, и этого довольно. Они никуда не внедряются, ничего не замышляют и не планируют - просто являются туда, куда укажут архивариусы и наблюдатели, и убивают, используя наиболее эффективный, скрытный, но притом незатейливый способ, какой только возможен. К примеру, спалить дотла дом, полный мирно спящих людей, ради уничтожения одного-единственного вампира считается приемлемым и разумным поступком.
Уравнители игнорируют все штрафы на количество кубиков, дающиеся за боль, стресс, страх и тому подобные состояния - они слишком ограниченны, чтобы обращать на это внимание. Правда, рассказчику стоит проявить в этом отношении здравый смысл: если, например, уравнитель лишился руки, штраф, конечно, появится, ведь в таком случае упорство уже не имеет значения.

Экзотические тайны под боком

По своей структуре и приверженности эзотерическим доктринам Братство Покаяния напоминает столь любимые писателями-мистиками викторианской эпохи восточные культы (которые не менее яро ненавидят власти колоний, вынужденные с ними сталкиваться). Например, персонажи, знакомые с культурой Индии, легко могут принять этот орден за западную ветвь тугов, а героям с опытом не-жизни в Африке или Латинской Америке так же просто спутать организацию с каким-нибудь культом или тайным обществом родом из знакомых им земель. Братство порой и само использует это сходство, чтобы навести объект своего наблюдения на ложный след,  выплетая тем временем собственные интриги.

[Samouse]

Приступаем к Главе IV: Истории эпохи. Она рассказывает о том, как построить повествование так, чтобы создать и выдержать атмосферу викторианского мира.

Глава IV: Истории эпохи

“Пусть в общепринятом представлении гобелен 90-х годов XIX века соткан из смога и благоприличий; но все же под этим настом пышно распускались ядовитые побеги и чудовищные орхидеи, твари, что внешне напоминали потомков рода людского, процветали душегубства, магия, обряды древнее всех вех цивилизации, плодились демоны, чудовища, лабиринты проклятых душ…”
Конрад Ф. Дитрих, “Подводные течения истории в западной культуре”

Хроники по системе «Вампир: Викторианская эпоха» не обязательно должны принимать форму рассказов в викторианском стиле, однако поскольку они уже включают в себя соответствующую атмосферу и персонажей, использование всех прочих приемов жанра лишь обогатит игру. Персонажи могут, а иногда и должны обнаружить, что все те вещи, которых они боялись при жизни, вовсе не являются такой уж выдумкой в посмертии.
Классический готический рассказ как жанр появился еще до эпохи королевы Виктории, и уже к 1830-м годам он уже обзавелся основными стереотипами: мрачные обители развращенных монахинь, зло, затаившееся в самом сердце соборов и церквей, истязаемые герои и душераздирающе наивные героини, стражники, ставшие господами, мрачная атмосфера – и чрезвычайно густые краски, которыми все это описано. В викторианскую эпоху тема мрачной стороны души, едва сдерживаемой законом и нормами цивилизованного общества, дополняется новыми подходами; они гласят, что объяснение возможно найти для чего угодно, и когда-нибудь в будущем наука и рациональное мышление дадут ответ на все.
Роман Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда» содержит одновременно мысли и о злой стороне человеческой натуры, и об очищающем влиянии научной мысли. В нем зло – это дикая, необузданная сила грубой, разнузданной сексуальности и жажды крови, сознательно отделяемая от правильного, законопослушного общества. Высказывается и предположение о том, что наука способна объяснить происходящее, а со временем, возможно, ей будет по силам исправить ситуацию… хотя, разумеется, научные знания должно использовать, не нарушая установленных границ достойного поведения.

Условности жанра готики

В первых, классических произведениях готического жанра сформировались определенные литературные условности, которые позже были перенесены в более поздние, викторианские, формы историй ужасов. Рассказчик может использовать эти приемы, чтобы создать для своей хроники нужный фон и придать ей глубину, а также для заполнения пустот типовыми NPC-персонажами, созданными на скорую руку. Ниже перечислены основные приемы жанра.
Законы природы. Считается, что природные явления происходят вполне определенным образом, и их поведение можно описать, понять, измерить, систематизировать и затем использовать. Они логичным образом согласуются со ограничениями человеческого общества, повинуются воле Бога и человека и обеспечивают самому человеку спокойную и безопасную нишу для существования. Выхолощенные описания законов природы изучаются с помощью подходящих религиозных текстов или в современных эпохе научных дискуссиях об особенностях сельского хозяйства и промышленных процессов. Природа была создана для человека, а не наоборот.
Когда же что-либо происходит не так, в мире как будто разверзаются врата ада. Если персонажи не могут надеяться на должное поведение природы, на что вообще они могут полагаться? Всевозможные рациональные объяснения внезапно становятся безосновательными и ненадежными. Случиться может все что угодно – это-то и страшно. Но ужаснее всего то, что происходящее неправильно.
Каково же место вампира в природе? У каждого, от спиритуалистов из гостиных до настоящих исследователей оккультного и самих вампиров, имеется своя теория о том, что же такое есть вампир. Не имеет значения, верит ли в вампиров сам автор теории, или же он просто считает их плодом воображения, с помощью которого можно выявить страх собеседника перед менструацией или распознать в нем сексуального хищника. Сами теории разнятся – от искаженных интерпретаций религии (вампиры – ангелы Божьего гнева или демоны, посланные покарать грешников) до вполне практических и даже научных измышлений, в которых легенда о сыновьях Адама считается аллегорией кочевых и оседлых племен, а вампиризм – полумифическое объяснение недавно появившихся недугов.
Однако среди всех этих теорий трудно найти хотя бы одну, в которой Сородичи не были бы оскорблением природы, и таким образом не противопоставлялись бы всем без исключения основам викторианского мира. Каково будет персонажу питать крайнее отвращение к собственному телу – но не потому, что его необходимо подпитывать чужой кровью, или совершать убийства, или беречь от прикосновения солнечных лучей, а только лишь от осознания того, что подобное ему существо суть надругательство над самой природой?
Преступления прошлых поколений. Грехи предков персонажа непременно вернутся, чтобы повиснуть над его головой Дамокловым мечом. Дети несут ответственность за преступления отцов и должны покаяться или страдать. Наследие рода тяжким бременем ложится на плечи героя, и он должен прилагать усилия, чтобы быть достойным его чести или стойко сносить позор.
Для вампиров эта тема имеет особое значение. Даже в Шабаше персонажа могут привлечь к ответственности за преступления или личные качества его сира, а уж в Камарилье – и подавно. Никому не удается уйти от кошмаров прошлого: ни Носферату, шепотом передающим друг другу рассказы о Никтуку, ни шабашитам с их страхом перед Патриархами, ни Каитиффам, которые в обществе вампиров считаются кем-то вроде бастардов, ни даже Салюбри, чей предок подвергся диаблери – в общем, ни одному каиниту.
Предзнаменования. В хорошей готической истории, а в особенности в викторианской истории ужасов, тот, у кого глаза открыты, а разум ясен, обязательно заметит предзнаменования ужасов ближайшего будущего. Знаки и предвестия намекают на то, что еще только показалось из-за горизонта, а суеверный герой увидит дурное знамение во всем. Мраморный изваяния предков падают и разлетаются на куски незадолго до краха, настигающего все семейство, грозовые тучи собираются в небе в тот миг, когда персонаж узнает о преступлениях, совершенных любимым человеком, а дедушкины часы останавливаются за мгновение до какого-нибудь страшного происшествия.
Замечать или не замечать дурные предзнаменования, которые подбрасывает окружающий мир, зависит только от самих Сородичей, однако те, кто владеет Прорицанием или Тауматургией, ничуть не удивятся, увидев тени мрачного будущего в событиях настоящего. У Малкавиан, как всегда, будет на то свое особое мнение, зависящее от индивидуальных особенностей их больного рассудка. Те, кто практикует эзотерические искусства, могут посчитать существование самих вампиров дурным знамением, предвестником смерти и хаоса, грозящих миру смертных.
Чистота, доблесть и угроза. Чистая личность – редкая птица, подлинное чудо, безвинный и благонравный эталон красоты и молодости, олицетворение идеала в темной атмосфере викторианства. В готической истории ужасов быть чистым означает воплощать в себе добродетель и честность. Невинные дети никому не чинят зла, целомудренные девицы делают все с наилучшими намерениями, добродетельные юнцы живут и дышат честью и отвагой. Однако чистота – весьма хрупкий цветок, а также извечный источник соблазна для готических злодеев и вызов им. Они стремятся заполучить власть над невинным созданием или превратить его в нечто, легче поддающееся манипулированию. Они предлагают своей жертве богатство, красоту, власть или просто избавление от мук и страха – и все это в обмен на ее непорочность. Если невинное создание соглашается на их посулы и пятнает свою душу или тело, редко осознавая, от чего отказывается, пока дело не сделано – то это уже навсегда. Коготок увяз – всей птичке пропасть, и утраченную чистоту уже не восстановить.
Некоторых вампиров невинность так и манит, только одни стремятся сберечь ее от порчи, а другие желают извратить ее согласно собственным фантазиям. Есть и те, кто считает это качество преднамеренным оскорблением, отпущенным в адрес их собственной внутренней и внешней чудовищной сущности. Непорочность просто несовместима с вампиризмом, и Проклятие Каина даже на лепестках самой чистой розы оставляет кровавые пятна, которые невозможно смыть. В самой же природе вампиров заложена способность уничтожать чистоту везде, где они ее встретят, какими бы светлыми ни были их побуждения, и тем мрачнее и ужаснее будет трагичный итог.
Беспомощность. В некоторых произведениях жанра вся суть ужаса кроется в осознании героем своего бессилия, невозможности что-либо изменить. Ни он, ни героиня не в силах предотвратить события, которые вот-вот произойдут. Семейное проклятие неизбежно обрушится на головы невинных, мрачные шестеренки прогресса сотрут в пыль все чаяния бедных, но достойных, а развращенный аристократ, смеясь, оттолкнет несчастную, опозоренную женщину. Отважные разоблачители тайн, имея за спиной всю мощь и ясность науки, будут вынуждены признать свое поражение, столкнувшись с всепобеждающей силой природы – или с некими противоестественными силами. Эта тема вовсе не нова, и в отдельных произведениях викторианской готики она уже понемногу замещается идеей о том, что научная мысль и воля в конце концов обуздают все сверхъестественное и всему отыщут объяснение. Но пока этого не случилось, герои зачастую оказываются беспомощными перед надвигающейся тьмой, и они знают об этом.
Даже вампиры с их возрастом, силой и Дисциплинами могут оказаться бессильными перед еще более могущественными явлениями. Таковыми могут быть вампиры-старейшины, одолеть которых персонажам будет не под силу – они слишком могущественны или обладают обширными связями. Оборотни приходят из своих темных пустошей, чтобы напасть, маги повелевают непонятными силами, а смертные Инквизиторы идут по следу. Иногда вампир не способен устоять перед противником или уберечь то, что ему дорого. Разумеется, важным элементом такой ситуации является осознание сути угрозы – или, по крайней мере, факта ее существования – а также собственной неспособности справиться с ней при встрече. Оказывается, знание не всегда бывает полезно, если все, что оно может – это предречь гибель в ужасных муках…
Запретный плод. Существуют вещи, о которых человеку знать не должно, места, куда ему заходить не следует, и силы, которыми ему не предназначено владеть. Это не относится к произведениям в стиле Лавкрафта, где мерзкие создания, явившиеся из ниоткуда,  сводят людей с ума самим фактом своего существования. Скорее речь идет о справедливой каре, которую небеса обрушивают на посмевших затронуть материи, запретные по самой своей сути. Лишь самые злобные, развращенные и глупые существа продолжают свои попытки после того, как ошибочность их действий становится очевидной. Обратите внимание: в какой-то момент любой персонаж осознает, что играет с силами, которые лучше бы оставить в покое, и еще не поздно ему повернуть назад. Доктор Джекилл мог оттолкнуть Хайда, доктор Моро – отказаться от своего замысла, а Джонатан Харкер – спрыгнуть с экипажа, подвозившего его к замку Дракулы. Если же герой не использовал свой шанс… ему будет даже некому поплакаться, когда неотвратимый рок настигнет его. Позднее произведения жанра слегка расширили границы этого приема: в некоторых сюжетах наука и рациональная мысль предлагают возможные варианты избавления от самых навязчивых кошмаров. Но и при этом есть понятия, которых ни один достойный джентльмен викторианской эпохи не затронет, будь то аспекты социальных отношений, мира материального или мира духовного.
Что касается вампиров, то они и так уже находятся за пределами всего, чего может коснуться достойный джентльмен викторианской эпохи, по причине уже одного того факта, что они – вампиры. Персонаж может ставить свою сущность нежити в вину самому себе. Повстречал ли он своего сира в глупой погоне за оккультными знаниями, или в стремлении доказать свои способности к исследованию, а может, его вело желание отомстить за любимого человека? И вот он охвачен ужасом от осознания того, что свою судьбу он выбрал сам, сунув нос куда не следовало. Если герой желает примириться со своей новой сущностью и при этом сохранить рассудок, тогда лучше бы ему сторониться самых темных аспектов своей натуры. Даже последователи многих Путей Шабаша признают, что некоторых вещей – например, инфернализма – лучше не касаться. Что может случиться, если Цимисх будет искать знаний в глубинах нервной системы человека, а Тремер пожелает заполучить оккультный гримуар, повествующий о чудовищных вещах? Что, если Малкавиан или Тореадор начнут искажать умы смертных, пытаясь достичь некоего запретного идеала, а Вентру или Ласомбра заставят людей совершать неслыханные поступки, пытаясь построить совершенное общество? Готова ли котерия персонажей сорвать запретный плод, и смогут ли они принять последствия своего поступка?

Незавершенные мысли

Многоточия, которыми часто обрываются многие из перечисленных концепций, оставаясь незаконченными, сами по себе являются условностью жанра викторианской готики и важным элементом психологии ужаса. Позади всего, о чем можно (нужно) сказать, находятся вещи, говорить или писать о которых не обязательно, не следует или просто нельзя. Кое-какие знания, полученные готическими персонажами, просто не дают облечь себя в слова либо выразить на бумаге, а для общества, верящего (или хотя бы уповающего) на мощь разума, этот факт ужасает сам по себе.

Религия, надежда и опора. В рамках жанра викторианской готики рациональные, образованные граждане верят в рассудительного, но чрезвычайно пассивного Бога. Достойное дитя цивилизации – это добрый христианин, регулярно посещающий церковь, особенно если эта церковь поддерживает существующий общественный строй. Лишь истеричный или умственно неполноценный тип погружается в религию с головой. Посещать же церковь в какой-либо день, кроме воскресенья, и к тому же публично выказывать свои духовные предпочтения будет лишь чужестранец (такие индивидуумы без конца осеняют себя крестным знамением совершено не по-английски и, без сомнения, являются католиками). Джентльмен, конечно, может быть атеистом или придерживаться иных странных верований – например, язычества или спиритуализма – но тогда ему всюду будет сопутствовать атмосфера неправильности. Те же, кто выпячивает свое вероисповедание или принадлежат к странным – то есть, любым не-англиканским – конфессиям, в готической повести, как правило, становятся злодеями или как минимум мешают героям достичь их благородных целей. Даже те, кто исповедуют «правильную» веру, не перебарщивая с нею, должны мириться с тем, что церковь – это обитель ритуалов и старомодных запретов, в которой нет места рациональному мышлению. Однако, пусть неразрывно связанная с темной эпохой непросвещенности, она – необходимый фон, одна из опор цивилизованного общества и укрытие для тех, кто ищет спасения.
Пороки, скрывающиеся под блестящим фасадом Церкви, особенно католической церкви, – еще один пример недостатков и неполноценности этого общественного института. Век науки и просвещения должен вывести всех грешников на чистую воду и покарать их. Тот факт, что зло может скрываться среди самых высоких чинов духовенства – развратные епископы, балующиеся колдовством аббатисы, шантажирующие прихожан клирики и монахи-некроманты – все это служит лишь еще одним доказательством потребности общества в викторианском рационализме и правильности.
Разумеется, среди негодяев, занявших уютный уголок в структуре церкви, вполне могут оказаться и каиниты; от них требуется лишь избегать встреч с людьми, источающими Истинную Веру, но их присутствие дополняет сложившийся архетип соответствующего персонажа викторианской готической повести. Другой вариант состоит в том, что герой, получивший Становление, при жизни принадлежал к массе викторианских обывателей и разделял всеобщее мнение о том, что церковь – это место, которое гражданин посещает по воскресеньям, а в остальное время деликатно о нем забывает. В этом случае вероисповедание будет забыто и отброшено прочь вместе с прошлой жизнью. Некоторые вампиры, сохранившие личину смертных, могут даже посещать вечерние службы, если, конечно, сама церковь, где проводятся встречи, не источает Истинную Веру. Например, девушка-Малкавиан могла при жизни быть старательной послушницей в католической обители, мрачная аббатиса которой увлекла своих подопечных с пути истинного в темных уголках монастыря. А новоиспеченный член клана Тремер поразил своего сира ярыми атеистическими убеждениями и рассудительным отрицанием религиозных догм в поисках глубин истины.

Протагонисты и антагонисты

Сюжет готического романа, как и многих других художественных форм, строится на взаимодействии и противостоянии неких сил, отношения которых в финале приходят к развязке. Эти силы, как правило, воплощены в персонажах, главными из которых являются протагонист(ы) и антагонист(ы). Хотя зачастую под термином «протагонист» подразумевают главного героя, рассказчик может посчитать интересным и иной подход: протагонист – это персонаж, стремящийся к чему-либо, а антагонист выступает против этого чего-либо. Антагонист (противник протагониста) обычно представляется каким-нибудь существом, но может являться и некой нечеловеческой силой, и даже аспектом личности самого протагониста – например, его стремлением к злу или саморазрушению. Обычно читатель симпатизирует протагонисту. Отношение же к антагонисту может включать в себя уважение к его достоинствам, сожаление о тех качествах, что он растратил впустую, ненависть за совершенные им злодеяния, но симпатию – редко.
В игровой хронике персонажи игроков, разумеется, являются протагонистами. Антагонистами могут быть другие вампиры, секты вампиров целиком, другие сверхъестественные существа или подавляемые до поры эмоции и желания самих героев. От протагонистов не требуется испытывать какую-либо симпатию по отношению к антагонистам. Если герои питают уважение к способностям противника – хорошо, если они страшатся их могущества - отлично. Но лучше всего будет ужас, овладевающий персонажами от осознания сущности антагониста – неважно, является ли он отдельной личностью или таится внутри персонажа.
Очень легко принять эти условия как данность и упустить суть происходящего. Персонажи игроков – вот настоящие протагонисты хроники, или, крайней мере, должны таковыми являться. Даже если сюжет содержит много информации о персонажах, подаваемой рассказчиком, основной упор следует делать на то, как герои [игроков] воспринимают происходящие события и окружающих их людей. Если повествование позволяет персонажам лишь наблюдать за происходящими событиями и поступками других героев со стороны, значит, игра пошла как-то не так. Если в сюжете придается особое значение реакции персонажей на то, что творится вокруг, пусть эта их реакция будет интересной, и ей следует отвести главное место. Поступки и мысли героев всегда должны иметь значение для хроники.
Жанр готики может обращаться непосредственно к эмоциям и мыслям, таящимся в глубине души персонажей, и позволяет им найти выход наружу. Воплощая эти чувства в реально существующем антагонисте, или делая их принадлежность герою очевидной для окружающих, рассказчик помогает игроку лучше осознать и понять скрытые помыслы. Готическим повестям свойственна атмосфера насилия и ужаса, и сквозь эту призму взгляд на истину формируется скорее с помощью реалистичного страха, чем мистических откровений. Антагонист есть именно то, во что превратится протагонист в конце концов, если только даст волю своим сокровенным желаниям или тайным страстям. Антагонист, незамечаемый и внушающий страх, таится во всех персонажах. Неистовые вспышки ярости Бруха, порывы Тореадор к уничтожению прекрасного лишь затем, чтобы никто другой не смог им владеть, Тремер, жаждущий познать тайны демонологии в обмен на частичку собственной души, Вентру, подспудно желающий предать своего господина, стремление Салюбри ощутить боль…
Темная сторона личности в готических сюжетах страшна не столько самой своей сущностью, сколько способностью порабощать персонажа. Неважно, к какой секте принадлежит вампир или кому он собирается быть верным – в какой-то момент ему придется встретиться лицом к лицу со своим извращенным внутренним «я» и либо обуздать его, либо сгинуть, потерпев неудачу. На этой дороге его поджидает именно то, во что он меньше всего желает превратиться.

«Гран-Гиньоль»

Театр «Гран-Гиньоль» был одним из парижских отпрысков театрального движения натурализма, зародившегося в конце 1880-х годов. Постановки жанра прошли путь от коротких пьес в «Театр Либр», описывавших хаос и нищету, окружающие обитателей парижского “дна”, до спектаклей, которые можно описать как «постыдный реализм» - мрачные, бездуховные мистические повествования и нелицеприятные социальные зарисовки современного театру Парижа. Воровство, проституция, алкоголизм, сексуальная зависимость и унижения, ревность, рукоприкладство, кровосмешение, насилие над детьми и месть – все это было частыми темами представлений.
Театр «Гран-Гиньоль» открылся весной 1897 года в доме 20 на рю Шапталь. Само здание изначально, в 1786 году, строилось как монастырь с часовней, но с тех пор успело побывать и кузницей, и кафедрой монахов-доминиканцев, с которой те обличали внебрачные связи, и мастерской художника, и все же сохранило резные деревянные  изображения ангелов и общую псевдоготическую архитектуру. Театр получил название в честь Гиньоля, персонажа традиционного уличного кукольного театра «Панч и Джуди» [1]. Однако представления в нем должны были стать «большим кукольным шоу», поскольку были ориентированы на взрослых зрителей, ради удовольствия которых безумное поведение и грубость кукол из детских пьес были преувеличены до крайностей. На сцене короткие комедии и фарсы чередовались с реалистичными и гротескными произведениями жанра ужаса. В обычной программе могли быть сценка-прелюдия с грубым юмором, легкая драма, комедия, затем пьеса ужасов и фарс.
В 1898 «Гран-Гиньоль» под руководством Макса Морея [2] превратился в «чистый театр», место, где ломалось любое социальное табу, подрывалась любая норма хорошего вкуса. Оно создавалось для того, чтобы приманить французскую публику, утолявшую свою жажду крови и увлечение всем нездоровым с помощью поглощения неправдоподобных газетных статей, посещением шоу уродцев, комнат страха и музеев восковых фигур, воспроизводивших сцены известных преступлений. Зрители наблюдали за реалистичными сценами и чудовищными постановками нанесения увечий, изнасилований, пыток и убийств. Новая вечерняя программа включала пару легких комедий или фарсов и две пьесы жанра ужасов – последние были откровенно поражающими воображение, даже тошнотворными. Напряжение заменяло социальную и культурную изысканность.
Многие самые впечатляющие (то есть наиболее отвратительные) эффекты театра «Гран-Гиньоль» были сценическим обманом. Специалисты театра целыми днями сочиняли звуковое и световое сопровождение постановок. Сценическая атмосфера была столь же важна, как сюжет и игра актеров. Самым ценным и прославленным секретом был запатентованный рецепт искусственной крови. Темный, клейкий состав имитировал старые раны, а более светлая, текучая жидкость обозначала свежие повреждения. Стандартная формула «крови» представляла собой смесь глицерина и карминового красителя, которую ежедневно подогревали в котелке; эта субстанция текла подобно крови, но по прошествии нескольких минут сворачивалась, что позволяло имитировать шрамы и затянувшиеся раны. Актеры пользовались кинжалами с выкидными клинками, выпускавшими струю «крови», умирающие жертвы изображали раны на лице и горле, проводя по ним окровавленными пальцами, сценические безумцы жевали мыло и облатки с «кровью». Театр покупал у чучельников глаза животных – не только ради визуального реализма (для сцен ослепления), но и потому, что натуральные глазные яблоки, в отличие от искусственных, упруго отскакивали от сцены.
Пьесы жанра ужасов - короткие, из одного-двух актов - затрагивали какую-то одну тему, возможно, с парой вариаций. Сюжеты часто были плагиатом, а источники варьировались от известных коротких рассказов или новелл (например, «Система доктора Смоля и профессора Перро» Эдгара Аллана По) до газетных заметок о «настоящих преступлениях». Тематику составляли безысходность, детоубийство, безумие, изуродование, таинственные смерти, страдания невинных, суицид, хирургические операции и месть.
Театр «Гран-Гиньоль» представляет собой великолепный фон для сцены или может даже стать основой для целой хроники. Хотя в действительности театр существовал в период сразу после описываемого периода времени, рассказчик может создать для хроники его неизвестных предшественников или «передвинуть» открытие театра на один-два десятка лет. Персонажи даже могут принять участие в его организации или придать ему его историческое содержание. Эстетов может заинтересовать жанр натуралистического театра – они могут режиссировать пьесы или быть завзятыми театралами. Скрытные каиниты могут прятаться в тенях и подвалах театра. Многие вампиры могут посчитать представления отличным полем для охоты или принять постоянных членов труппы в свое стадо. Ну, а что касается постоянно подогреваемого котелка с искусственной кровью…
Постановки «Гран-Гиньоля» можно считать отдельным направлением жанра ужасов. В них натуралистическое изображение мерзких, вызывающих тошноту деталей, цепочка которых оканчивалась трагедией для всех персонажей: за жестокими убийствами невинных жертв следовал столь же печальный конец самих злодеев. Стоит отметить также чередование сцен ужасов с фарсовыми эпизодами, призванное усиливать проявление обеих эмоций у зрителей. Рассказчик также может перескакивать между эпизодами легкого фарса и тошнотворного ужаса. Например, эпизод игры может включать сцену неуклюжей атаки неумелых охотников на вампиров, пытающихся доказать существование бессмертных кровопийц, и расследование деятельности Цимисха и его отряда убийц-потомков, подвергнутых Изменчивости. Колебания маятника настроения добавят веса и юмору, и страху.
_________________
[1] На самом деле Гиньоль - персонаж традиционного французского ярмарочного театра, схожий по характеру с английским Панчем, Полишинелем или Петрушкой - драчун, плут и весельчак. “Панч и Джуди” - традиционный английский ярмарочный театр.
[2] Макс Морей (1866 - 1947) - французский драматический актер, драматург, театральный режиссер. Параллельно с театром “Гран-Гиньоль” возглавлял парижский театр Варьете.

[Samouse]

Структура: от начала до финала

В любом сюжете истории ужасов прослеживается последовательное нарастание угрозы – кажущейся и реальной. Викторианская готическая повесть обычно начинается с того, что протагонист (протагонисты) попадает в ситуацию, которая с виду кажется обыденной, за исключением единственной небольшой детали; например, ребенок героя рассказывает ему о голосе, зовущем его по ночам, или гувернантка видит в отдалении какой-то странный силуэт. История, затрагивающая некий артефакт, начнется с персонажа или только познакомившихся персонажей, вступивших во владение этим предметом и впервые увидевших результат его действия. Одновременно фоном должно служит свидетельство негативных свойств объекта (например, газетная статья об убийстве или странной смерти), но такое, чтобы его нельзя было напрямую связать с артефактом.
Хроника, касающаяся некоего зловещего места, начинается с прибытия в это место персонажей – либо они приезжают туда в неведении и каким-то образом пробуждают обитающее там зло, либо их посылают туда преднамеренно. Джонатан Харкер, направляясь в замок Дракулы, знал, что едет в необычное место, но все же не мог тогда предположить, какой ужас ждет его в будущем. Сюжет, обращающийся вокруг некоего культа или догмата, может начинаться с мысли персонажа о том, что с той или иной организацией что-то не так, и желания выяснить, что именно не так. Другой вариант – безвредное взаимодействие с членом группы, которое, тем не менее, приоткрывает завесу тайны над ее чудовищной идеологией или каким-нибудь необъяснимым событием.
С развитием сюжета хроники выясняются несколько странных обстоятельств. Каждое из них по отдельности можно списать на естественные причины, однако в совокупности они порождают четкое ощущение крайней неправильности происходящего.
Именно в этот момент впервые становится возможным узнать происхождение объекта, выяснить личности членов тайного сообщества, или же пролить свет на подлинную историю локации и события, имевшие в ней место прежде. Обычно для этого нужно приложить некоторые усилия; местные старожилы могут обронить таинственный намек, книги в библиотеке поместья оказываются (очень удобно) открытыми на нужной странице, или же объявляются свидетели или жертвы происшествий, которые вдруг решили нарушить молчание. Как только герои составят некое представление о том, с чем они столкнулись, они попробуют сделать первую попытку разрешить проблему – и, согласно всем канонам викторианской истории ужасов, потерпят неудачу.
Безуспешная попытка вовсе не обязательно обусловлена каким-нибудь неверным действием персонажей при подготовке или реализации их плана. Обычно причина кроется в том, что героям неизвестна какая-то существенная информация об источнике проблемы или веха истории самой локации, или же они не пожелали сделать определенный крайне важный шаг или чем-нибудь пожертвовать. В этой точке сюжета происходит очередное негативное событие: появление призрака, действия культа, зловещее проявление свойств артефакта. Тем самым усиливается степень опасности и подчеркивается сверхъестественная природа происходящих событий. В результате непосредственная угроза нависает над кем-либо (или чем-либо) весьма важным для персонажей.
В кульминации сюжета герои снова – в последний раз – сталкиваются лицом к лицу с проблемой. В этот момент можно отдать призраку то, что он желает, и попросить удалиться, или же принудить его уйти. Артефакт или предмет можно уничтожить, вернуть прежнему владельцу или отдать тому, кто формально претендует на владение им. Хозяев зловещего места можно убить, провести ритуал очищения или официально заявить о своих правах на локацию, став ее полноправным владельцем. Если в сюжете присутствует некий культ, развязка может заключаться в уничтожении или пленении его лидера, разрушении места сборищ или талисмана, либо прекращении связи культистов со зловещими силами, подпитывавшими их. Наконец, если ситуация пошла под откос, персонажи на этапе развязки могут избавиться от объекта или покинуть зловещее место, поклявшись никогда больше туда не возвращаться.
В завершение сюжетной линии герои должны получить возможность оглянуться и оценить результаты своих действий. При этом сами они уже пребывают в безопасности: в общем убежище, в курительной комнате для джентльменов, элегантном ресторане или даже в тишине и спокойствии кладбища. Персонажи могут перебрать в памяти случившиеся события, найти рациональное обоснование источнику своих бед и сделать вывод о том, что ситуация окончательно разрешилась. В том случае, если дела пошли вкривь и вкось, должно быть очевидно, что проблема все еще существует. К этому времени уцелевшие жертвы происшествий уже выздоровели или явно находятся на пути к выздоровлению. Новый владелец проклятого предмета или зловещей локации наверняка уже познал на своей шкуре их воздействие. Доблесть вознаграждена, а порок наказан. Рассказчик, если пожелает, может в этот момент вкратце намекнуть о возможном дальнейшем преследовании персонажей со стороны злых сил, потенциальной угрозе или возвращении проклятого предмета – но это должно стать единственной фальшивой нотой, нарушающей торжество всеобщей гармонии.

Рассказы об артефактах

Таинственные артефакты иногда являются той осью, вокруг которой выстроен сюжет викторианской истории ужасов. Это могут быть предметы, обладающие собственной силой, или вещи, имеющие сверхъестественных стражей благодаря своей реальной или символической ценности. Кроме того, великое множество предметов не имеют каких-либо эффектов и не связаны со сверхъестественными силами, однако повсеместно считаются приносящими удачу или несчастье, или оказывающими какое-нибудь еще необычное воздействие. Любой из таких объектов может стать интересным мотивом для сюжета, усложнить сюжетную линию или стать отвлекающей деталью для незадачливых Сородичей.
При создании таинственного артефакта для хроники рассказчик может принять во внимание все или только некоторые из перечисленных ниже моментов. Если у предмета имеется как общеизвестная, так и тайная история, то герои смогут исследовать его происхождение и постепенно открывать ужасающую правду о природе объекта. Если за артефактом кто-то охотится, он может стать союзником или врагом героев. В том случае, если над вещью висит проклятие, персонажам придется отыскать способ не подпасть под его зловещие чары.

Основные вопросы при создании артефакта
Какова сущность предмета?
Каков долгосрочный эффект, оказываемый им на владельца и окружающую среду?
Кто его создал, или же какие обстоятельства способствовали его появлению?
Что большинству людей известно об объекте?
Что о нем знают люди сведущие (ученые, оккультисты)?
Кто в настоящее время ищет артефакт, чтобы использовать его особые силы?
Кто в настоящее время ищет его, чтобы уничтожить?
Возможно ли уничтожить предмет и как это сделать?
Какова будет реакция служителей церкви, узнай они об этом артефакте?

Предмет, обладающий подлинной мистической мощью, имеет явную ауру необычности, даже кажется зловещим. Приземленные или наоборот, сосредоточенные на науке субъекты могут назвать такой эффект «полной чушью», но большая часть людей что-то заметит. Благонравные молодые люди и непорочные девы инстинктивно отшатываются от предмета или, по крайней мере, опасаются прикасаться к нему голыми руками: их отталкивает нечто, чему сами они не могут дать внятное определение. Маленькие дети убегают и прячутся в материнских юбках, лепеча что-то об «этой гадкой штуке». Но если рассказчик желает развить в сюжете тему чистоты и беспомощности, то малыши могут спокойно играть со зловещим предметом, со смехом призывая проклятия на свои безвинные головы.
Умудренные опытом служители церкви чувствуют ауру зла, витающую вокруг артефакта, и молятся, прося Бога наставить их; они не позволяют размещать предмет поблизости от церквей или считают своей обязанностью предпринять какие-нибудь действия – возможно, опасные для находящихся рядом Сородичей. Ученым, без сомнения, захочется прибегнуть к современным методам рационального мышления и исследований, например, просветить предмет излучением очищенного радия. Кстати, ученые могут оказаться неплохим подспорьем в обращении с проклятой вещью; возможно, будет трудно убедить их в сомнительной сущности артефакта из-за их склонности к логике, зато они с успехом могут установить происхождение объекта или личности его предыдущих владельцев. Представители власти и закона предпочтут поместить предмет в банковскую ячейку или отнести в полицейский участок до установления имени законного владельца, что, разумеется, глупо. Они не осознают масштаба несчастий, которые навлекают на самих себя, просто касаясь проклятого артефакта, и даже не понимают, что обыкновенные замки и засовы не способны помешать сверхъестественным силам, исходящим от предмета.

Владельцы и последствия обладания

Повествования, разворачивающиеся вокруг артефактов, могут прийти к тому, что большая часть персонажей останется жаждущей и неудовлетворенной. Если предмет остается в игре, то его обладателем в конце концов может стать лишь один герой, а остальные будут возмущены его возросшим могуществом и увеличением игровых возможностей. Котерии могут сосуществовать вместе долгое время, в течение которого негодование может постепенно возрастать и, подобно гнили, подтачивать отношения персонажей изнутри. Все это вовсе необязательно окажет влияние на игру, зато ее могут уничтожить негативные взаимоотношения игроков, что надолго оставит о хронике плохую память. В идеале рассказчику нужно использовать взаимодействие игроков для создания новых сюжетных линий, одновременно следя за тем, чтобы развитие событий не оставляло неудовлетворенным никого из участников игры.
Необычные свойства предмета могут быть полезными или опасными, или даже совмещать оба эти качества, как это обычно бывает в викторианской повести ужасов; в любом случае персонажи, вероятнее всего, не сойдутся во мнениях о том, как поступить с артефактом, насколько он важен и кто в первую очередь повинен в наступившем хаосе. Все эти аспекты обещают увлекательную игру, особенно последний из них – он характерен для большинства хроник по системе «Вампир».
Давние споры могут вспыхнуть с новой силой и усугубиться из-за разногласия героев по недавним проблемам. Это, в свою очередь, приводит к необходимости залечить старые раны, долго не знавшие исцеления. Когда персонажи, наконец, вынужденно сталкиваются лбами над вопросами, давно ждавшими разрешения, результат иной раз может быть и положительным. Два самых заносчивых героя котерии могут, наконец, прийти к согласию в тянущемся не один год споре, а последователи различных Путей просветления окончательно решат вопрос лидерства в стае. Укрепляется старая дружба, признаются ранее игнорируемые узы, если группе персонажей придется поработать вместе, чтобы спасти кого-то из них от порчи или уничтожения: «Мне потребовалось две сотни лет, уважаемый ди Астоло, чтобы признать наконец, что вы, вероятно, были все же не так уж неправы». Персонажи могут демонстрировать достоинства, о существовании которых они ранее и не подозревали, и выказывать удивительную самоотдачу – или крайний эгоизм – сталкиваясь с соблазном обрести власть или с угрозой, исходящей от старого союзника.
Итак, если предмет представляет собой очевидный источник опасности, то от него необходимо избавиться. Котерия должна в конце концов осознать, что слабость одного из ее членов в итоге обернется угрозой для всех. Вампиры, принадлежащие к Камарилье, могут быть обязанными друг другу и счесть эти долги уплаченными, общими усилиями избавив друзей от таинственного проклятого предмета, чей эффект нарушает Маскарад. Одна лишь Человечность может вынудить их защищать смертных от артефактов, ставших причиной эпидемии или массового убийства. Члены стай Шабаша связаны друг с другом обрядами Братания и уже поэтому помогают друг другу. Кроме того, шабашитам стоит помнить о том, что миссия Меча Каина – полное и окончательное освобождение рода каинитов, и ни один из них не может быть по-настоящему свободен, если находится под властью какого-нибудь проклятого предмета.
Если артефакт, по-видимому, придает своему обладателю существенные преимущества – или эти его свойства перевешивают свою цену, например, необходимость регулярных убийств или постоянное присутствие рядом демона, то, возможно, остальным членам котерии придется научиться сосуществовать с этим предметом. В этом случае от игроков потребуется принять тот факт, что кто-то из них владеет артефактом, дающим ему значительное преимущество по сравнению с остальными.
Вероятно, рассказчику придется вмешиваться и разрешать ситуацию извне, если разлад между игроками станет разрастаться, иначе разногласия персонажей начнут разрывать котерию, да и всю хронику на части. Возможно, стоит побеседовать с каждым из игроков отдельно и определить, произрастает ли их раздражение от скромных возможностей их собственных персонажей или от появившегося у них ощущения, что игрок – владелец артефакта злоупотребляет своим могуществом или злорадствует от собственного превосходства. В первом случае рассказчик может поправить дело, позволив игрокам проявить сильные стороны своих персонажей или продвинуться в избранных ими сферах умений. Во втором случае требуется разговор с игроком – обладателем артефакта. Он (она) может и не осознавать, насколько раздражает своих товарищей по игре; ему (ей) придется либо умерить использование предмета, либо познать негативные аспекты его воздействия (а они, эти аспекты, существуют всегда).
Если все эти способы разрешения конфликта не помогут, рассказчику, вероятно, придется удалить предмет из хроники. Эта операция по возможности должна быть привязана к сюжету текущей хроники так, чтобы и появление, и исчезновение артефакта казались логичными элементами повествования. Особенно стоит подчеркнуть тот факт, что обладателю артефакта суждено было владеть им лишь короткий период времени. Это можно сделать с помощью игрового персонажа-НПС (старейшины, вора или даже глупого охотника на ведьм), который украдет или отберет артефакт и затем столкнется с его ужасающим воздействием. Игрок, чей герой владел предметом, может испытать удовлетворение, взамен получив возможность придать развитию персонажа иное направление: исполнить свои обязательства перед кем-нибудь, обрести новых союзников или новые знания, обустроить новое убежище или изучить новое умение.
Другой вариант развития событий состоит в том, что остальные персонажи сами могут помышлять о том, чтобы забрать артефакт у владельца, естественно, без его согласия. В подобной ситуации наверняка разразится конфликт между самими игроками, поскольку хозяин предмета, без сомнения, будет против ослабления своего героя. В этом случае рассказчику придется акцентировать конфликт и взаимный отыгрыш персонажей, одновременно помогая игрокам совместно создать хронику, которая принесет удовольствие всем.
Любой артефакт в игре должен доставаться персонажу весьма дорогой ценой, и зачастую его полезность не окупает затраченных усилий (что всецело соответствует жанру викторианской истории ужасов). Из этой ситуации рассказчик должен выжать максимум драматизма – это подарит некоторое утешение тем персонажам, кто упустил свой шанс завладеть могущественным предметом. Став центральной фигурой сюжета, игрок сможет насладиться своей ролью главного героя (или антигероя), в свете софитов переживающего моменты искушения, могущества и потерь. Рассказчику следует попытаться уговорить игроков взглянуть на игру по-взрослому (даже если они отыгрывают детей или подростков) и вместе создать хронику, в которой каждому выпадет шанс выйти на первый план.

[Samouse]

Примеры артефактов

Кровавые игральные кости

… Посетив на своем пути Париж, в одной из крохотных лавчонок на левом берегу Сены я приобрел занятную вещицу, которая, верно, может превратиться в очередную занимательную сказку для моих племянников, хотя, боюсь, стоит поостеречься рассказывать ее при их сестре. Но буду краток: это пара игральных костей, на первый взгляд изготовленных из обычной слоновой кости и черного дерева, однако пристальное исследование (как уверял меня торговец) покажет, что они, оказывается, выточены из кости человека!
Мне стоит попросить у тебя, дорогой брат мой, прощения за столь удручающий рассказ. Торговец, старикашка с согбенной под грузом лет спиной и совершенно седыми волосами, в беспорядке обрамляющими его костлявое лицо, поведал мне историю этих костей шепотом, будто боялся, что нас могут подслушать. Два этих кубика, если верить его словам, сделаны из костей одного из самых свирепых убийц Германии, жестокого и злобного субъекта, на совести которого гибель более сотни людей. Его, разумеется, повесили, но много раньше он успел прижить сына, развращенного азартом дегенерата, питавшего весьма малую привязанность к папаше. Доведенный своей страстью до крайней нищеты, этот молодой человек как-то ночью пришел на могилу отца, и, разрыв ее, вырезал несколько костей из его хребта. Из них после прессования и полировки были созданы два кубика, которые и покоятся теперь в выложенной бархатом коробочке подле моей руки.
Разумеется, непочтительный отпрыск не мог извлечь большой выгоды с помощью столь мерзким образом добытых костей. По словам торговца, после особенно удачного тура игры в Монте-Карло этот субъект бросился в море со скалы. Неясно, почему он поступил так, хотя позже пошел слушок о том, что молодой человек опасался обвинений в серии произошедших в окрестностях убийств; стоит, однако ж, признать, что с его гибелью душегубства прекратились. Я порицаю эти суеверные континентальные побасенки, но верю: история, должным образом очищенная от нагара жестоких подробностей, развлечет моих племянников! Я вложу кости в пакет с письмом и отправлю его с ближайшей почтовой станции с надеждой, что он дойдет до тебя в целости…

Нет ничего удивительного в том, что игральные кости прокляты. Поначалу они приносят своему владельцу неслыханную удачу в азартной игре: каким бы скромным ни был шанс, бросок окажется выигрышным. Одновременно одна из точек на кубиках наливается красным цветом, напоминающим засохшую кровь – практически неотличимо от черного цвета прочих точек. Как только все 42 точки (21 на каждом кубике) окрасятся красным, кости перестанут приносить победу.
Разумеется, игрок сможет в этот момент остановиться и взять другие кости. Игра другим комплектом костей будет для него самой обычной. Однако многие, в чьи руки попадут такие кости, предпочтут продлить полосу удачной игры. И ответ на их невысказанный вопрос найдется, он придет игроку в слабо запоминающемся сне, окутанном алой дымкой, способной пробудить голод в любом каините. Все, что потребуется от игрока – перерезать чье-нибудь горло и окунуть кости в еще горячую кровь. После этого кубики вновь начнут приносить удачу. Точки на них вновь станут черными, и все вернется на круги своя.
Чья-то жизнь в обмен на пару игральных костей, которые никогда не подведут своего хозяина в игре – великолепная сделка для отчаянного игрока. Конечно, лишь до тех пор, пока точки на кубиках вновь не окрасятся красным, и их владелец не начнет вновь проигрывать… Когда же до этого дойдет, так ли страшно окажется обагрить руки кровью во второй раз?

Заразное перо

Дорогой кузен Эндрю,
Мама говорит, что я должна написать тебе и поблагодарить за ту милую куклу, которую ты прислал мне в подарок. Надеюсь, что у тебя все в порядке и ты хорошо учишься. Мой старший брат Питер читает письмо из-за моего плеча, хотя нянюшка и толкует ему, что так делать невежливо, а он отвечает, что старшим братьям так делать можно, и еще говорит, что никому никогда не нравится учиться в школе и мне не понравится тоже. Я не хочу его обижать, потому что он все еще расстроен из-за своего друга Мэтью.
Я пишу письмо пером, которое Питер дал мне, потому что я не обижаюсь на его грубые слова. Кажется, это перо Питера, но я думаю, он получил его от старого мистера Базенби, который жил в соседней деревне. Мистер Базенби умер от чего-то такого, о чем нянюшка мне не говорит, но его похоронили в стороне от церковного погоста. Питер навещал мистера Базенби и читал ему, потому что у самого мистера Базенби было плохое зрение, и он не выходил на улицу на яркое солнце. Я думаю, что этим пером мистер Базенби писал письма всем своим друзьям. Это настоящее самопишущее перо, какое бывает у взрослых, и Питер разрешил мне писать им, если я буду аккуратной и не пролью чернила.
Питер в последнее время был расстроен, потому что его друг Мэтью, которому он так часто писал письма, недавно умер от холеры. Это плохо, потому что наша маменька тоже заболела этим. Но маменька уже поправляется, и доктор сказал папеньке, когда думал, что мы не слышим, что случилось настоящее чудо. Я не знаю, чему они так удивились, ведь они всегда говорят нам, что чудеса случаются, если мы молимся, а Питер молился все время, когда не писал письма Мэтью.
Питер сейчас болеет корью, и я тоже. Это очень плохо, потому что нас не отпускают в деревню поиграть с другими детьми, а Питер даже не поехал в школу в начале семестра. Питер даже доволен, зато папенька очень зол. Это письмо нужно будет просушить в горячей печи перед тем, как отправить тебе. Напиши мне, как у тебя дела, потому что у нас очень скучно.

Перо-авторучка, о котором идет речь, выглядит совершенно обыкновенным, оно хорошего качества, со стальным наконечником, корпусом черного дерева и золотым навершием. В большинстве случаев оно работает абсолютно нормально. Если его нынешний владелец пишет им письмо кому-то, кого он любит или к кому сильно привязан (члены семьи или ближайший друг) и в нем описывает болезнь своего знакомого, этот человек чудесным образом выздоравливает. Одновременно та же болезнь настигнет адресата, как только он получит послание, причем с той же степенью тяжести. Это качество не зависит, однако, от того, насколько хорошо письмо было продезинфицировано или прогрето, поскольку связь метафизическая, а не осязаемая. Болезнь не обязательно окажется смертельной, простуда или корь передаются пером с той же легкостью, как и холера, дифтерия, чахотка или бубонная чума. Если адресат письма слабее, чем только что исцелившийся «донор», он вполне может и умереть. И наоборот, когда получатель письма значительно сильнее, или ему доступны услуги отличных медиков, выжить могут оба. Заболев, адресат письма сам становится разносчиком заразы так, как если бы он подхватил ее обычным способом.
Перо изначально принадлежало мистеру Базенби, пожилому джентльмену, отставному армейскому врачу. Единственным развлечением мистера Базенби было написание писем своим друзьям по всей Британии, в которых он жаловался на уходящее здоровье. Со временем его стала переполнять горечь оттого, что его все сильнее одолевали болезни, в то время как его друзья все еще были здоровы, и он не раз ловил себя на мысли о том, как хорошо было бы разослать им все свои недуги так же легко, как письма. В приступе ярости он как-то ночью принял чрезмерную дозу лауданума и все тем же пером написал свою предсмертную записку.
От пера легко избавиться, если только его владелец поймет, что именно оно стало причиной возникших в хронике проблем. Его можно сломать или сжечь без каких-либо негативных последствий для хозяина. Но если персонаж осознает свойства артефакта, он может и засомневаться, стоит ли уничтожать такой очевидно и чрезвычайно полезный артефакт…

Конец всему

После того, как объект на протяжении довольно долгого времени демонстрировал свои магические свойства, перед героями викторианской истории ужасов обычно встает вопрос – как от него избавиться? Несмотря на баснословную ценность Лунного камня в одноименной книге Уилки Коллинза, большинство персонажей книги скорее согласились бы иметь такую же сумму на банковском счету, чем обладать самим самоцветом. Не прошло и суток после пропажи Зеленого Ока Желтого Бога [1], а по его следу уже шли беспощадные убийцы. А в рассказе М.Р. Джеймса «Предостережение любопытным» [2] человек, сумевший найти последнюю из трех волшебных корон, оберегавших Англию от вторжений, отчаянно пытался вернуть ее на место, поскольку знал, что за ним охотится мертвый страж артефакта. Причины, по которым персонажу захочется избавиться от магического или проклятого предмета, могут быть самыми разными – от эффектов его свойств, среди которых может быть и желание совершить убийство, и несчастья, падающие на головы дорогих герою людей, и смертельные болезни, – до желания освободиться от охотников за артефактом, которых на пути к завладению им не остановит даже смерть.
Чтобы избавиться от артефакта, зачастую приходится чем-то жертвовать. Это «что-то» также может разниться, от элементарного сопротивления соблазнам, которыми манит проклятый предмет (богатство, власть или плотские удовольствия), до буквального отделения части тела, вступления под сень церкви, совершения процедуры экзорцизма, уничтожения артефакта или еще чего-нибудь похуже. Чем могущественнее предмет, тем существеннее необходимая жертва, и тем серьезнее опасность, которой персонажи подвергнутся в процессе действа.
Например, вампир-аристократ жаждет избавиться от странного африканского боевого барабана, который его странствующий приятель привез ему с Черного континента, и единственный способ сделать это – вернуть инструмент члену племени, которому он когда-то принадлежал. Вряд ли кого-то из аборигенов можно отыскать в Лондоне. Значит, потребуется дальнее путешествие. Или же, возможно, в городе все же есть члены племени, но прибыли они исключительно затем, чтобы найти и покарать нарушителя табу, и понадобятся длительные уговоры, чтобы они согласились просто принять барабан обратно, разумеется, с извинениями. А вот перед вами колдун-тауматург, заполучивший проклятую книгу с бесценными сведениями, которая поглощает его эмоции с каждым прочитанным (или расшифрованным) словом, принижая его до амбициозного автоматона без капли Человечности, семимильными шагами приближающегося к собственному Зверю. Стоит герою сжечь книгу – и его ждет свобода, но сможет ли он пересилить себя и лишиться столь ценного источника знаний? Если же его собратья по котерии решат «помочь» и уничтожат книгу без ведома хозяина, колдун, конечно, излечится от зависимости, но сумеет ли он когда-нибудь простить друзей?
Можно придумать и более мрачную ситуацию. Некий вампир, ценитель искусства, оказывается обременен портретом, с помощью которого можно вызвать демона, исполняющего любые желания, какими бы темными, кровожадными и жестокими они ни были. Одно дело, если недруг владельца картины упадет с лестницы и сломает руку, но что, если произойдет нечто более тревожное, да еще грозящее серьезным нарушением Маскарада? Например, вставших на пути героя смертных, находят в темном проулке растерзанными в кровавые клочья, или же демон улавливает мимолетный гнев хозяина портрета и набрасывается на его друзей… Как избавиться от столь мощного и злобного артефакта? Можно, конечно, подвергнуться полноценной процедуре экзорцизма, но при этом персонаж наверняка сполна ощутит воздействие Истинной Веры. Если сжечь картину, пламя способно перекинуться на самого героя. Продать или подарить портрет может оказаться недостаточным, чтобы разорвать связь между вампиром и демоном. Возможно, подходящим решением будет выкрасить поверхность картины собственной кровью, встретиться с демоном и убить его, или отдать портрет другу, который примет дар, полностью осознавая все его особенности. В любом случае, необходимо чем-то пожертвовать.
В викторианской истории ужасов очень редки случаи, когда для разрыва связи между артефактом и его хозяином требуется некое злое деяние – это просто не свойственно жанру. Может статься, что предмет необходимо вернуть извергу, создавшему его, но герой сможет найти способ призвать демона и победить его, скорее опираясь на знания, рациональную мысль и свойственную его сердцу доброту, чем стоя на горе тел убитых младенцев. Сородичи, пытающиеся освободиться с помощью злых деяний или бездушно жертвуя другими персонажами, могут разорвать связь с артефактом, но уж точно заплатят за этот успех немалую цену. Возможно, темные силы, ответственные за сотворение артефакта, приметят поступок персонажа и попытаются манипулировать им или заманить его в ловушку. Может быть, черствость будет стоить герою Человечности или привлечет внимание власть имущих. Запах крови или миазмы зла могут привлечь других сверхъестественных существ. Цену придется заплатить сполна – но позже.
Но допустим, что предмета больше нет – навсегда ли? Если артефакт сломать или сжечь, его наверняка уже невозможно будет восстановить; если же его передали кому-то еще, заперли в сундуке, который позже закопали, или швырнули в глубины океана – значит, предмет исчез лишь на время. Игроки при этом должны испытывать обманчивое чувство выполненного долга, зато рассказчик будет иметь законное право вернуть артефакт в игру в некоем отдаленном моменте времени. На некоторое время герои могут быть уверены в том, что негативные эффекты предмета прекратились, а сами они чисты настолько, насколько это верно для Сородича. Проклятие снято, все плохое в прошлом, а от артефакта удалось избавиться, причем надолго. «Надолго» означает до тех пор, пока море не обмелеет, род нового обладателя не прервется, а запретная банковская ячейка остается запертой… Некоторое количество сомнений лишь добавит пикантности истории ужасов.
Учитывая, что хроники могут охватывать целые века, «новое» возникновение артефакта на сцене может действительно произойти значительно позднее – возможно, через сотни лет, когда первый сюжет будет уже давно позабыт персонажами и превратится в пыльную страницу дневника. Игроки (а то и их персонажи) получат удовольствие хлопнуть себя по лбу, осознав, что прошлое вновь преследует их. Им может понравиться пересказывание событий своего прошлого и связанных с ними травм «современным» персонажам рассказчика, или расследование путей, которыми артефакт вернулся оттуда, где был погребен. Рассказчику же потребуется серьезная причина, чтобы вновь вытащить предмет на поверхность; это могут быть происки врагов персонажей, связь предмета с хозяином, восстановившаяся через три столетия, или действия какого-нибудь склонного к манипулированию другими старейшины, который желает посмотреть, как персонажи будут выходить из положения.
Как бы то ни было, третьего явления артефакта быть не должно. Двух раз вполне достаточно, а во второй раз герои наверняка предпримут самые суровые меры, чтобы снова избавиться от предмета.
_________________
[1] Речь об одноименной поэме Джеймса Милтона Хэйеса (1884 - 1940), написанной в 1911 году для сцены в жанре драматического монолога. По сюжету герой крадет драгоценный камень (очевидно, изумруд) из глазницы золотого идола где-то в Непале, после чего вскорости погибает от рук почитателя этого идола.
[2] Монтегю Родс Джеймс (1862 — 1936) — английский писатель, историк, специалист по средневековью, крупнейший мастер рассказа о привидениях. В числе авторов, считавших себя учениками и последователями Джеймса, — Говард Лавкрафт и Стивен Кинг.

[Samouse]

Рассказы о призраках

Призраки бродят по мрачным коридорам викторианских историй ужасов. Иногда определить, что перед вами привидение, легко: череповидное лицо, забитый пылью рот, полупрозрачное тело или глаза, горящие вечной горечью и ненавистью. В других случаях распознать духа сможет лишь знающий или просто наблюдательный свидетель его появления – силуэт, быстро свернувший за угол в дальнем конце коридора, тень на самом верху лестничного пролета или голос из ниоткуда, напевающий что-то в соседней спальне. Временами призрак выглядит как совершенно нормальный, живой человек, беседующий с протагонистом перед финальным, ужасающим осознанием происходящего, за которым наступит кульминация сюжета.

Замечание для любопытных

Эта глава – не применение линейки «Призрак» к системе «Вампир: Викторианская эпоха», а лишь обсуждение образа привидений в жанре викторианской истории ужасов. Рассказчику следует отойти от концепции призраков из Мира Тьмы и гнаться за впечатлениями, а не за игромеханикой. Гильдии, Арканои и Спектры линейки «Призрак» вряд ли удачно сочетаются с темами и стилем викторианской истории ужасов. Хотя рассказчик, разумеется, свободен в своем выборе, эта глава излагает игровые концепции и сюжетные темы, взятые из художественных произведений описываемого периода, и совсем необязательно соотносятся с Подземным миром, Саваном и тому подобными понятиями.

Викторианские призраки обычно являются в одной из двух форм: в них можно узнать человека или то, что от него осталось (в том числе после смерти), или же они вовсе не имеют человеческих черт. Призраков, имеющих явное сходство с людьми, можно при некоторых обстоятельствах (слабое освещение, временное отсутствие сверхъестественных проявлений или страстное желание самого призрака пообщаться с живыми) даже принять по ошибке за живого человека. Лишь после свидетели замечают отсутствие следов на снегу или в пыльном коридоре, запертый замок в двери, сквозь которую неизбежно должен был пройти посетитель, или внезапно смолкшее пение птиц.
Подобный призрак обычно сохраняет большую часть своих прижизненных качеств и возникает лишь ради того, чтобы решить некие проблемы, произрастающие из его прошлой жизни: защитить нежно любимого члена семьи, потребовать возмездия за некое ужасающее преступление, или убедиться в том, что его завещание будет найдено, и потомки покойного получат справедливо причитающееся им наследство. Если в призраков превращаются маленькие дети, они могут даже не осознать, что умерли, и продолжат спокойно играть в саду или любимой комнате. В таком случае Сородичи, ценящие свою Человечность, должны позвать местного старика-священника, который проведет мирный обряд изгнания, или устроить их встречу с родителями, бабушками или няньками, которые слезно простятся с малышами и наконец отпустят их на волю.
Есть, однако, призраки, которые когда-то и были людьми, но сейчас явно демонстрируют следы смерти, превращающие их телесные оболочки в подобие трупов. Их глаза тусклы, а на поверку оказываются пустыми глазницами, затянутыми паутиной. Под их одеждой копошатся пауки, падая на грязные полы там, где прошел призрак. Кожа обтягивает их тощие лица, а руки холодны и костлявы. Они оставляют на обивке стульев подозрительные пятна, а за их спиной вздымаются облачка пыли. Иногда их плоть в достаточной мере крепка, чтобы они могли напасть на кого-нибудь, оставляя на горле жертвы следы костлявых пальцев. Другой раз они просто способны напугать, хотя само появление такого чучела способно вызвать сердечный приступ у боязливого человека или преступника.
Такие явно мертвые создания поднимаются из своих могил по весьма весомым причинам, подоплекой которых обычно служат страх, боль, утрата или смерть. Возможно, некий воришка вычислил местонахождение чьего-то годами собираемого богатства по подсказкам, оставленным хозяином, а заодно выпустил демона, приставленного охранять клад. И вот теперь владелец желает взглянуть на то, что вышло из его затеи. Может быть, дядюшка хладнокровно преследует племянника, желая завладеть фамильным поместьем. Тогда потенциальному наследнику лучше не заходить в укромные уголки имения по ночам, и уж точно не делать этого одному: его может ждать нечто неожиданное.
Пробудить призрака можно также, создав ситуацию или пробудив чувства, испытанные им в прошлой жизни. Если последнее, что сделала в своей жизни женщина, – выбросилась из окна, перед тем вытолкнув в тот же проем своего тирана-мужа, – похожие обстоятельства могут ненадолго вернуть ее дух в этот мир. В случае же, если одним из действующих лиц является мужчина-грубиян, призрачная дама может и повторить свой поступок («Я почувствовал нечто, навалившееся на меня со страшной силой, – объяснял Вентру, – эта сила буквально проталкивала меня в окно, и лишь милостью Каина я не упал на острые навершия ограды внизу»). Призрак старика, вспомнив о собственных внуках, может явиться детям, которым грозит опасность, и провести их невредимыми через лес. А дух древнего ученого может таиться в глубине подвала, где когда-то располагалась его лаборатория, и заставлять тех, кто зайдет в помещение, повторять его опыты над разбитыми бутылями и пустыми чашами. Позже его жертв находят лежащими в одном и том же месте посреди подвала; их пальцы выпачканы серой и ртутью, а на лицах застыло выражение крайнего ужаса.
Бестелесные призраки когда-то, возможно, и были людьми, но теперь они – не более, чем тень себя самих. То что осталось – это лишь сгусток эмоций, обозначающий свое присутствие соответствующим антуражем или обладающий «телом» из паутины, пыли и клочьев ткани. Такое создание может пробовать повторять проступки, совершенные им при жизни, в отчаянной слепой попытке отыскать смысл, или же, охваченное жаждой мести, преследовать своих убийц, воров, похитивших его собственность, или просто нарушителей спокойствия мест, где когда-то стоял его дом. Действия такого создания, однако, совершенно бездумны, их основа в лучшем случае – животный голод или чувство направления; в самом худшем варианте его ведет некая слепая, извращенная логика, которая способна ввергнуть тайного наблюдателя в панический страх. В подобном существе не осталось ничего от человека, оно будет преследовать свою жертву - какой бы невинной та ни была - за малейший проступок, не слушая отчаянной мольбы. К примеру, жертва начертила карту лабиринта, и дух его создателя получил шанс выследить ее через этот рисунок. Или же кто-то из персонажей стал случайным (и, конечно, нежеланным) свидетелем мерзкого ритуала некоего тайного сообщества, и теперь призрак давно умершего основателя культа жаждет в отместку забрать его жизнь. А может быть, женщина сошла с поезда не на своей станции и ответила на зовущий ее голос – и обрела последователя, от которого так просто не отвяжешься.
Может статься, что призрак принимает форму омерзительного создания, которому нет места в привычных рамках законов природы; его называют «призраком» за неимением более подходящего термина, но на самом деле оно весьма далеко от человека и еще дальше – от понятия «нормальный». К подобным созданиям можно отнести тени нечеловеческих существ, например, оборотней, кровожадных звероподобных тварей, блуждающие по древним лесам, движимые, как и при жизни, лишь жаждой охоты. Их компанию можно разбавить полуоформившимися призрачными существами – созданиями одержимых художников и крохотными голодными сумеречными духами, прячущимися у краев языческих капищ.
Сам факт присутствия призрака говорит о том, что в самой основе мира что-то не так, в нем появилось нечто настолько противное природе, как, например, сами вампиры. Однако в викторианских историях ужасов призраки не нападают на живых и не вмешиваются в их дела без некоего действия, запрещенного или спровоцировавшего духа. Оно, это действие, может быть совершено без всякого умысла (да так наверняка и случится); нечто незамысловатое – вампир, гуляя по старой церкви, воскликнул, что хотел бы познакомиться с предыдущим хозяином поместья (который, к слову, был весьма злобным субъектом и вдобавок владел темной магией). Его желание может исполниться, и тогда да помогут ему небеса. Можно украсть предмет, принадлежавший призраку, или вторгнуться в его святая святых, или просто окликнуть тень, мелькнувшую вдалеке возле стены церковного двора. Эти поступки, возможно, непреднамеренные, но персонаж редко когда пребывает в совершенном неведении. Сосуд, который персонаж взял в руки, на ощупь кажется каким-то липким; в комнате, куда он вошел, холодно как в могиле и к тому же ощутимо попахивает плесенью, а фигура церковного сторожа донельзя напоминает скелет в саване. Почти всегда найдется нечто, служащее предостережением – но, поскольку повесть все-таки относится к жанру ужасов, предупреждение будет проигнорировано, и вспомнят о нем, когда окажется уже слишком поздно.

Изыди!

Итак, герои установили, что имеют дело с призраком, - но что делать дальше? Им придется найти некое обоснование для того, чтобы вмешаться в дела духа, если конечно, они не ищут способа пощекотать себе нервы, не отличаются крайней беспечностью или не страдают безумием. Эта причина, а также сама необходимость изгнать привидение, и определят степень стремления героев избавиться от назойливого духа.
Ситуация может и не иметь выхода. Иногда события, вызвавшие появление призрака, накрепко слились с камнями здания или с самой землей, и изгнать духа практически невозможно.  В таких случаях привидения представляют собой нечеловеческие или слабо похожие на людей сущности, которых удерживает в этом мире лишь слепая жажда мести, убийства или сохранения чего-либо в целости. Они давно уже лишились всяких человеческих эмоций и мыслей, и общение с ними невозможно. Единственным эффективным разрешением такой проблемы может быть полное уничтожение локации: подрыв дома или перекапывание долины, где произошло убийство, с тем, чтобы после возвести на этом месте церковь. Столь масштабные изменения ландшафта или строения могут оказаться непосильной задачей, если у того и другого есть хозяин (например, это королевский замок), или объекты просто слишком велики, чтобы их можно было изменить. Тогда Сородичам остается лишь взять ситуацию на заметку и попробовать разрешить ее, надеясь, что через несколько сотен лет злоба призрака сойдет на нет. Как вода истачивает камень, так и время способно истощить эмоции, привязывающие духа к определенному месту.

Территории с привидениями

Внимание сверхъестественных сил может привлекать целый город или местность, причем это будут не какие-нибудь четко оформившиеся призраки, а просто мрачное наследие прошлого или отголоски странных событий. Так называемый «волшебный народец» может оставлять за собой жуткий след: хотя сами они не имеют души и среди них не может быть привидений, после их прогулки в лесу остается отпечаток неестественности. Никаких телесных призраков в таком лесу, конечно, не появится, но между древними стоячими камнями в дорожке лунного света будут появляться странные белесые силуэты, или крохотные создания, которых издали можно принять за детей, начнут оттачивать на припозднившихся путниках свое искусство обращения с кремневыми ножами.
Бывают также и призраки – порождения искусства. Безумные творцы – художники, скульпторы, поэты – населяют мир вокруг себя чудовищными, невозможными плодами своего богатого воображения, которые все же умудряются существовать и даже процветать в обычном мире. Эти выдуманные создания призрачны, видимы лишь тем, кто чувствителен к миру духовному, или тем, кого художественное воображение или безумие делают уязвимыми. Они (призраки) уводят свою жертву в мистическую реальность символов и снов. Испорченные и развращенные субъекты, или же любители абсента и опиума, особенно подвержены таким искушениям.
Попадая в одержимое духами место, жертвы, если предпочтут погрузиться глубже в хаотичные, лишенные логики грезы призраков (а им придется сделать этот выбор), обнаружат, что их не просто ждут здесь, а всегда ждали. Чем глубже они уходят в мечты, тем естественнее кажется им все вокруг: крыши домов всегда имели вычурную, кривую форму, а по улицам неспешно движутся процессии фигур в плащах с надвинутыми капюшонами; на рассвете они ожидают пришествия Короля, Правящего во Крови [1]. Те, кто исследует Книгу Нод, узна́ют в подступающем тумане образы этого текста, а другие персонажи увидят во плоти отклики собственного опыта постижения Путей.
Они видят сбывшиеся пророчества, собственные прегрешения и доблести, заново совершающиеся на улицах сумрачных городов. Поначалу герои будут блуждать в настоящем мире, но с течением времени – одной ночи, месяца, года – они постепенно будут перемещаться все глубже в столь же одержимый город с выдуманными улицами и невозможными закоулками. В какой-то момент перед ними возникнет необходимость выбора между призрачным безумием и логичной истиной реальностью. Те, кто предпочтет порядок и логику, смогут освободиться от плена иллюзий и тенет мрачного безумного искусства. Прочие же сгинут навсегда.

В большинстве хроник персонажам удается найти способ упокоить призрака. В произведениях жанра викторианской истории ужасов такой способ обычно заключается в обнаружении источника несчастий призрака и решении проблемы, или же в насильном изгнании духа.
Вампирам может потребоваться вся их Человечность, чтобы вникнуть в проблему, которая мучает призрака, внутренне откликнуться на нее и найти выход. Каинит из Шабаша, далеко ушедший по своему Пути просветления, возможно, испытает трудности с пониманием эмоций, ставших основной причиной появления духа, или с проявлением искреннего сочувствия (если это потребуется). В любом случае, Сородичу, загнанному в тесные рамки викторианской морали, может быть сложно принять истину, прячущуюся за внешней причиной появления призрака. Может ли благообразие общества встретить лицом к лицу неприглядную суть проблемы и то, что необходимо сделать для ее разрешения? Готовы ли человечные персонажи убить или украсть, чтобы утолить жажду мести, одолевающую духа? Ни для воплощений идеала, ни для подлинных чудовищ это не должно стать легкой прогулкой.

Характеристики призраков

Многие призраки как персонажи не требуют полного набора характеристик или умений. Если беспокойное привидение лорда Кэллоусхилла желает голыми руками уничтожить нарушителей покоя его опочивальни, а затем вышвырнуть их искалеченные тела из окна, важны будут лишь его физические данные. В случае, когда дух древней ведьмы постоянно искушает всех, кто войдет в ее кладовую, не хуже дьявола, подкладывая им под руки яды и пробуждая в них похоть и ярость, то ей вряд ли нужно проявлять себя в материальном плане, иначе она рискует подвергнуться нападению. И, конечно, для викторианской истории ужасов крайне нехарактерной окажется драка с ребенком, даже если это лишь призрак ребенка, плачущий каждую зимнюю ночь в старой детской.
Привидения в викторианских историях ужасов служат сюжетным средством, катализатором, побуждающим действовать скорее протагониста, чем явного антагониста. Вероятно, при схватке это приравняет его к антагонисту, однако суть в другом. Если проблему призрака можно решить, взывая к его эмоциям, раскапывая события прошлого или просто убедив его исчезнуть, то детализированная статистика такому существу не нужна. Бездумному визжащему сгустку пустоты, который мечется по лесу на закате, не зная покоя, за то, что какую-то сотню лет назад, будучи живым, он передвинул межевые камни и так присвоил земельные владения двух сирот, тоже не нужны какие-то особые характеристики - кроме воздействия его воплей на незащищенные уши других персонажей. Рассказчику следует поберечь усилия и просто оставить в описании призрака то, что обозначит его роль в хронике.
Рассказчику следует создать такой образ призрака, взаимодействие с которым вынудит героев изучить неприглядные стороны своей личности или затронуть неугодные проблемы вокруг них. С учетом викторианской морали, окажутся ли вампиры способными осознать горечь и грусть, заставляющие дух дешевой шлюхи перерезать глотки ее бывших клиентов? Сумеют ли они найти для нее несколько утешительных слов, чтобы убедить ее прекратить убийства? Если стае вампиров Шабаша поручат изгнать призрак ребенка, мешающий их главарю-тауматургу спокойно работать, смогут ли они посочувствовать мальчугану, который сбежал из интерната, спасаясь от побоев старших учеников, или воспримут это как обыденный факт прошлой жизни призрака? Удастся ли персонажам уговорить ребенка «вернуться в школу» и обрести покой?
Также призрак может быть изгнан с помощью духовников, научной мысли или простого уничтожения всех объектов, хотя бы отдаленно связанных с призраком. Первый вариант требует участия искренне верующего священнослужителя, наделенного даром Истинной Веры (скорее служителя англиканской церкви, нежели католической, хотя это зависит от региона Европы, где находятся герои), и проведения полноценного ритуала экзорцизма с колоколом, книгой, свечой или еще какой-нибудь внешней атрибутикой. Заметьте, что местные власти никогда не верят в призраков и воспринимают просьбы о проведении подобных церемоний исключительно как проявление эксцентричной натуры персонажей – или, в худшем случае, буйного помешательства.
Второй способ неразрывно связан с образом викторианской науки, дающей ответ на любые жизненные проблемы, и даже такие вещи, как появление призраков, считающей проявлением непонятых пока законов природы, но уж никак не вопиющими небылицами. Эксцентричные последователи могут предложить решения вроде электронных распятий, рентгеновских лучей, контролируемого излучения недавно открытых минералов вроде урановой смолки…[2] которые, конечно же, не сработают. Однако выбор этого метода может удачно вписаться в хронику, герои которой вовлечены в Марш Прогресса и ищут для стоящих перед ними проблем передовых рациональных решений, а не сверхъестественных штучек. Всякие побочные проблемы, вроде не поддающихся лечению язв или радиационного заражения, странных перемещений рабочих инструментов или объяснений перед суеверными местными жителями – это лишь дополнительные возможности для отыгрыша.
Ученый, однако, может оказаться весьма полезным в деле приложения научной логики и рациональной мысли к самим принципам мистики. Вампиры – тауматурги уже научились использовать, например, закон подобия, и точно так же тренированный разум ученого может составить наиболее общую модель мистической энергии или прикладывать свои способности к исследованию причин появления призраков. Даже если сам процесс исследования окажет губительный эффект на его здравый ум и эмоциональную стабильность, прирожденная логика и рациональность мышления окажутся весьма ценными.
Наконец, полное уничтожение всего, что хотя бы отдаленно связано с призраком, заставит его исчезнуть. Такое решение проблемы наверняка окончится попыткой духа помешать, если его физическая сущность позволит. Призрак, склонный к насилию, может напасть на персонажей сам, отчаявшийся бестелесный дух способен швыряться мебелью, а какое-нибудь безвредное привидение самоубийцы будет просто жалобно скулить где-нибудь поодаль. Безопаснее всего (за исключением действий призрака) уничтожить объект днем – но дневное время таит опасность для самих вампиров. В этом подходе самым эффективным будет сжечь любые найденные останки, каменные объекты разбить на куски, а древние манускрипты пожертвовать церкви.

Конец охоты

Как только с призраком будет покончено, Рассказчик должен дать героям ясно понять, что теперь место очищено от зла и противоестественного влияния (кроме, разумеется, присутствия самих вампиров, но это уже другой вопрос). На очищенной земле рано поутру начинают петь птицы, а солнце восходит в новом, ярком ореоле лучей. Животные – собаки, лошади, кошки – больше не отказываются переступать границу территории, как это случалось раньше. Беззаботные дети спокойно играют на лужайке, которой до того сторонились. Матери младенцев уже не предлагают мужьям переехать в другое место. Местному священнику больше не нужно справляться с нервным тиком, предупреждая местных жителей о блуждающих неподалеку посланцах Сатаны. Да и сами Сородичи чувствуют себя куда как более комфортно, бродя по местности в ночи. Вампиры Камарильи вновь соблюдают  привычные им нормы человечности. Шабашиты, следующие Пути Гармонии или Пути Дикого Сердца, найдут успокоение в наблюдении за тем, как природа вокруг них вновь обретает свое естественное сбалансированное состояние, а последователи прочих Путей снова погрузятся в стычки со знакомыми врагами, интриги и вызовы. Лунный свет подобно благословению падает на старые могилы на церковном дворике, или на место, где обитал призрак, и легкий ветерок блуждает по лесу, тихо вороша листву.
_________________
[1] Возможно, отсылка к альбому «Reign In Blood» хэви-метал группы «The Slayer», основной темой которого стала деятельность нацистских врачей-садистов в концлагерях.
[2] Урановая смолка - наиболее распространённый минерал урана. Открыт в Саксонии в XVII в. (тогда его называли pechblende (от нем. «смола» + «обманывать»)). В 1789 г. немецкий химик М. Г. Клапрот восстановил извлечённый из смолки минерал до металлоподобного вещества, которое назвал ураном. В 1898 году супруги Кюри смогли выделить из этого же минерала элементы полоний и радий, что подстегнуло исследования эффекта радиоактивности.

[Samouse]

Рассказы о «нехороших» местах

Что делает то или иное место «нехорошим»? Возможно, причина лежит на поверхности, иначе же потребуются некоторые усилия исследователей, чтобы выяснить, в чем дело. Проблема может заключаться в явной несправедливости или беззаконии – что для цивилизованной личности в равной степени отвратительно – либо в чем-то скрытом и мерзком, хранящемся в семье за семью печатями. Исток может корениться в злобных поступках представителей нескольких поколений или быть отзвуком одного-единственного, но нелепого и притом настолько отвратительного деяния, что на самой местности остался метафизический «шрам». Как гласит пословица, чтобы испортить колодец, достаточно и одного плевка, но всегда есть вероятность, что каждый житель деревни хоть раз да плюнул в сруб криницы - иными словами, все они так или иначе причастны к осквернению окрестностей.
Ощутят ли персонажи хроники необходимость исцелить метафизическую рану и очистить регион, или же они и сами возрадуются порче, искажающей эти места? Те, кто не считает Человечность важным качеством, или, например, последователи чуждых человеческой натуре Путей Шабаша, могут задаться вопросом: предоставить ли нехорошее место его печальной судьбе или же использовать его гнилую сущность во всем ее злобном величии? Зачем бы бессмертным облегчать существование в мире обычным его обитателям? Почему вампиров должно волновать благополучие смертных – физическое, эмоциональное или духовное? Наконец, почему бы – и это, пожалуй, самое важное, для последователей таких путей, как Путь Ночи или Путь Власти и Внутреннего Голоса – не обратить эти таинственные силы к своей выгоде?
Однако существует также немало веских причин на то, чтобы у Сородичей появилось желание очистить «нехорошее место» или, по крайней мере, нейтрализовать его влияние на окружающий мир. Маскарад требует скрывать любые свидетельства активности вампиров. Если местность пострадала в результате действий каинита, герои могут почувствовать потребность «подчистить» за собой или другим Сородичем. В некоторой перспективе вопрос можно распространить и на сокрытие доказательств любой сверхъестественной деятельности. Смертных гораздо проще контролировать, если они не догадываются о вмешательстве сверхъестественных сил в их повседневную жизнь; если они уверуют в существование призраков, магов или оборотней, потребуется лишь крохотный шажок, чтобы поверить в существование вампиров.
Если рассматривать вопрос в более гуманном или эгоистическом ракурсе, некоторые Сородичи предпочитают, чтобы смертные в их стаде были здоровыми и жили спокойно. Вампиры Камарильи, вероятно, будут стремиться разрешить проблему и очистить местность просто ради сохранения собственной Человечности. Каиниты, следующие Пути Гармонии или Пути Дикого Сердца, могут воспринять оскверненный регион как шрам на теле природы и ощутить потребность поправить дело.
Наконец, новообращенные и служители обеих сект имеют определенные обязательства перед своими старейшинами и собратьями по секте. В уплату услуги «кредитор» может намекнуть, что удовлетворится решением этого «небольшого неудобства для смертных». Несомненно, у старейшины будут на то и собственные причины; его/ее строительная компания планирует прирезать себе земли для расширения, он/она присмотрел(а) себе «нехорошее» поместье в качестве нового убежища, или на него/нее так же давят некие группировки других сверхъестественных созданий… Епископ Шабаша знает, что  весь регион находится под властью старейшины Камарильи, и желает, чтобы партия героев выполнила роль разведчиков и прощупала силы противника. Может статься, что кто-то из Джованни или Тремеров задолжал иным сверхъестественным силам, а те в уплату потребовали очистить местность. Наконец, вся ситуация может изначально оказаться интригой, направленной против котерии персонажей, а предприимчивый «режиссер» надеется на их гибель. Герои могут так и не узнать, кто на самом деле направлял их, и уж тем более об их истинных мотивах.
Зло, источаемое местностью, может быть направленным или обезличенным. Оба варианта имеют свои плюсы для сюжета игры. Злоба, направленная непосредственно на текущие жертвы «нехорошего» места – то есть на самих героев – может отлично действовать им на нервы и подстраиваться под их собственные слабости. Вероятно, такое влияние не будет иметь особого размаха, а без должной проработки и вообще покажется незначительным. Более абстрактное, общее зло способно испугать персонажей одним своим равнодушием и безжалостным воздействием на все подряд. Став жертвой направленного зла, герой может предположить наличие у недобрых сил некоей заинтересованности в нем (как минимум) и уважения к его способностям. Если же он окажется на пути чего-либо бездушного и беспощадного, как приливная волна, или неумолимого, как огонь, оттенок ужаса будет совершенно иным. Безличное зло может быть куда более ужасающим для большинства вампиров, ведь после нескольких лет не-жизни они должны уже вполне привыкнуть к направленному злодеянию.
В литературе викторианской эпохи моральное и духовное искажение сопровождается физическими метинами или особенностями поведения: по-настоящему «нехорошего» места не может выглядеть нормальным, если хоть чуть-чуть к нему приглядеться. Для персонажей с острым восприятием окружающего мира – например, для образованных Сородичей – нетрудно будет осознать, что здесь что-то нарушает общее равновесие и гармонию. Невосприимчивые индивидуумы, материалисты и представители власти не будут замечать ничего до тех пор, пока не окажется слишком поздно. В отношении любой потусторонней реальности они все равно что незрячие, и потому окажутся легкой добычей для сил истинного зла, превратившись в беспомощные жертвы или объекты дальнейшего совращения. Они не только не почувствуют того, что происходит на самом деле, но и откажутся верить истине, даже если ее подсунут им под нос, или же увидят лишь самые общие, наиболее реальные аспекты ситуации. Они будут искать лишь научное, рациональное объяснение происходящему. Поговаривали, что королева Виктория, к примеру, отказывалась верить в существование лесбийских отношений; так и силы закона, порядка и разума в общем случае будут пытаться отыскать ответ, подчиняющийся принципам природы и вселенной. Какая жалость, что некоторые вещи существуют вопреки природе и переступают порог сверхъестественного бытия…

Клочья тьмы

Вокруг разрушенного зева погреба, что спрятан в глубине сада, пышно разросся папоротник, скрывая вход от взгляда. На темном озере нет ни лебедей, ни даже уток, и рыба не плещется в его мрачной глубине. Дом стоит на отшибе, вдали от дорог, огороженный живой изгородью (которая тоже выказывает признаки запустения, разрастаясь во все стороны без ножниц садовника) и окруженный невозделанными полями. Все в комнатах покрыто пылью, а потолки и трещины в стенах затянуты паутиной. Или же, напротив, помещения поражают наблюдателя неестественной чистотой и отсутствием пыли, а тонкий аромат лавандовой мастики скрывает более стойкий и такой знакомый вампирам запах. Дома в деревне обгнивают по углам, преет и тростник на крышах, черепица местами отлетела, по обочинам дорог разрастаются пышные сорняки. Люди в деревне улыбаются невпопад, а в беседе с незнакомцами  умолкают, если речь заходит не о том.
И люди, и сама местность охвачены порчей. Это воплощение дома Ашеров [1], который прогнил изнутри, как и обезумевшее семейство, живущее в нем. В близлежащем лесу есть крохотная поляна с белым камнем посередине; к нему приходят поклоняться танцующие создания, лишь отдаленно напоминающие людей. Ребенок находит старинный том и кропотливо следует изложенным в книге наставлениям, уединившись в долине с отвесными склонами, где грубо высеченные из мрамора статуи наблюдают за ним из-под тяжелых век, а летнее солнце изжаривает воду в лужах, как лихорадка – тело больного. Развалины крохотной деревушки в самом сердце Суссекса все еще помнят ужасы Черной Смерти, а кости погибших от страшной болезни заполняют иссохшие колодцы. Все это лишено естественности, затаилось и разрастается подобно раковой опухоли.
«Нехорошее» место всегда проявляет ту или иную крайность. Здесь либо слишком грязно, либо чересчур чисто. Очаг порчи может быть изолированным, далеким от спокойствия нормальной жизни – и от любой помощи, или же гнездиться в сердце обычного городка или города и оттого выглядеть еще более чуждым в сравнении с повседневной жизнью вокруг. Но такое место никогда не будет нормальным.
Как только протагонист попадает в такую местность, он тут же понимает: здесь что-то не так. Собака боится заходить в дом, а если ее затащить за ошейник – прижмет уши, заскулит и откажется идти наружу, или станет яростно лаять на нечто снаружи, невидимое для ее хозяина. Кошки вздрагивают и стремятся убежать, отчаянно вырываясь и царапая своих владельцев, а может быть, наоборот, купаются в злобной ауре места, мурлыча и слизывая кровь с шерстки. Лошади пугаются и пытаются понести, или дрожат и истекают потом, если их удерживают на месте. Новёхонькие автомобили ломаются. Ребятишки инстинктивно избегают этого места. Птичьего пения не слышно, голос из темных крон деревьев подают одни воро́ны да сороки.
И вот границу опасной зоны переступают вампиры, которые иногда даже не осознают этого, пока не ощутят весь ужас «нехорошего места».
Возможно, они и услышали бы предупреждение, попытавшись разузнать что-нибудь заранее. Наверное, стоило послушать чудака фермера, сказавшего им о старом доме, где давно уже никто не живет... Или обратить внимание на сплетни кумушек на деревенской площади, галдящих о том, что на берегах озера творятся странные вещи. Если заглянуть в архивы полицейского участка или местной лечебницы, наверное, можно указать на какой-нибудь перекресток или полуразрушенное питейное заведение, где чаще всего совершаются преступления и гибнут люди. Однако неотъемлемой частью жанра является осознание того, что уже слишком поздно что-либо предпринимать. Даже будь герои в некоторой степени подготовлены, что-нибудь должно стать для них сюрпризом. Понимание ситуации окажется запоздалым и всегда неполным. Часть природы никогда не сможет понять того, что природе чуждо, и поэтому все неестественное оставляет столь глубокие следы. Даже каиниты, сами будучи далекими от естественности существами, все же сохраняют в себе достаточно человеческого, чтобы оказаться под угрозой.
«Нехорошее» место всегда полно знамений и символов, даже если их замечают чересчур поздно. Часы громко тикают, отсчитывая неумолимое время до полуночи, или, наоборот, их стрелки замерли, как и все вокруг – застывший фрагмент неизменного зла. Мох и плющ на стенах дома старые, подгнившие, местами истлели совсем, а комнаты внутри, напротив, чисты до стерильности и лишены каких-либо следов нормальной жизни. Белый камень посреди лужайки не пострадал ни от ветра, ни от дождя, на нем нет побегов травы в трещинах – в общем, никаких признаков естественного природного воздействия. На крыше дома рядком сидят воро́ны, но не видно ни одного голубя или воробья. В огороде растут лишь белладонна и паслен, а пустынную детскую комнату затянули своими сетями пауки.
Подобная порча может проистекать из множества различных зол. Если рассказчик ведет хронику для котерии с долгой и подробной историей, он может связать порочность места с прошлыми поступками некоего врага персонажей или с каким-нибудь давно уже позабытым решением самих героев. Наверное, они вспомнят упыря, изгнанного за ненадобностью и вынужденного вернуться домой, почти обезумевшего от жажды витэ. Что он сотворил со своей семьей, если жители деревни после сожгли их дом и вот уже пять поколений сторонятся места, где он стоял? А была еще и девочка, случайно оказавшаяся не в том месте, не в то время, от чьего тела избавились, сбросив в пустой колодец. Кто – или что – выбирается из сруба по ночам в мешанине белых простыней и темных волос, с лицом, вида которого не вынесет ни один здравый ум?
Важная деталь таких поступков состоит в том, что они, очевидным образом, ненормальны. Только ненормальные действия порождают соответствующие последствия. Это может быть бессмысленное убийство, порочное влечение родственников друг к другу, медленно сводящие с ума ночные кошмары – в общем, нечто противное естественному ходу вещей. Мать прячет своего младенца в свинарнике, чтобы скрыть перед мужем свою неверность. Отец годами насилует свою дочь, и ее крики боли сохраняются в стенах дома на целые поколения. Детишки, играющие с огнем в уединенной пещере, истязающие своих питомцев и с хихиканьем наблюдающие за ними, бьющимися в агонии, призывают на свет нечто, и оно, впитываясь в каменный свод, оскверняет его. Община выбирает в своей среде «козла отпущения» и жестоко избивает его, вымещая на нем всю свою ненависть и гнев, и их злоба пятнает мир. Люди способны оставить на челе природы такие отметины, залечить которые сама она не в состоянии – если, конечно ей не помогут.
В деле могут быть замешаны и иные сверхъестественные силы. В ночи бродят ведьмы и колдуны, и некоторые из них обладают мистическим наследием более древним, чем потомки Каина, старинными тайнами и большим могуществом. Правда это или нет, но они способны повелевать силами, неподвластными обычным людям – ранящими землю и эхом отзывающимися в лесах. Их ритуалы и обряды могут накликать нечто, чересчур сильное или слишком ужасное, способное блуждать по миру, не оставляя следов. Что на самом деле скрывается за грубо вырезанной улыбающейся маской или фигуркой смешного доброго божка? Кажется, лет десять назад три мага попробовали призвать козлоногого бога Пана, пытаясь отдернуть завесу, отделяющую плоть от духа – но то, что пролезло в открытую ими щель, одного свело с ума, другого заставило убить себя, а третий удалился от мира в дальний скит. Теперь это существо приманивает детишек из окрестных деревень, учит их пению древних гимнов и заставляет приносить в полнолуние кровавые жертвы. Его дитя, слепленное из земли, конской плоти и тела обыкновенной женщины, бродит по болотам и оставляет свое семя в земле. Магу не нужно быть обученным или даже образованным, чтобы призвать в этот мир нечто, уничтожить которое уже не удастся. Зло ждет только приглашения, зато потом…
Отметины на челе мира способны оставить также оборотни и прочие изменяющие облик существа. Ведь они, в конце концов, и сами существуют вопреки законам природы, и одного лишь взгляда на них иногда бывает достаточно, чтобы свести смертного с ума. Если родоначальник всех вампиров – Каин, кто тогда был предком всевозможных “перевертышей”? Места, где они проводили свои ритуалы, часто бывают затронуты потоками странной энергии, способными исказить или сжечь тело вампира, и населены мстительными духами диких лесов. Случалось и так, что здесь происходили убийства или разрушались новехонькие фабрики и станки – и тогда в этих местах появлялись хищные твари, вобравшие в себя сущность порчи и осквернения. А кое-где такие существа, повинуясь чужой воле, нападают на деревни, заставляя людей вести себя подобно скотам и предаваться всяческим извращениям.
«Маленький народец с холмов» - еще один потенциальный источник ужаса. Фальшивые фотографии крохотных человечков с крыльями бабочек ввели в заблуждения Артура Конан Дойля [2], но большинство исследователей, изучивших эту тему досконально, знают о существовании чего-то худшего, чем то, во что верят начитавшиеся сказок дети. В уединенных уголках Корнуолла и Уэльса маленькие бурые или серые человечки со змеиными глазками танцуют в лунном свете; если же возле некоторых перекрестков вдруг находят рыдающую, покалеченную женщину, соседи по деревне сторонятся ее, а позже - и ее дочери, которая рождается в положенный срок. В подвале старого дома прячется нечто, оно разевает огромную пасть и жаждет крови ребятишек. Бледные всадники, мужчины и женщины, в гордости и жестокости не уступающие самым злобным шабашитам, то и дело появляются на дорогах, и те, кто встретился с ними, исчезает навсегда. Древние греки называли фурий «милостивыми» в надежде умиротворить их; точно так же народная молва зовет этих существ «справедливым народом». Если уж их скверна затронула местность, возможно ли когда-нибудь отчистить ее насовсем?
Персонажи могут и не трогать небольшие очаги, пораженные метафизической порчей. Их можно обойти стороной, посетить (ненадолго), а затем забыть. Ведь для вампира нетрудно выбросить из головы сам факт существования «нехорошего»  места, не так ли? Можно не обращать внимания на ночные кошмары и на смертных, оставшихся в опасности. Территория ограничена, и наверняка пострадает лишь несколько человек – но ведь смертные погибают каждый день; одним больше, одним меньше… Влияние этих мест не должно распространяться – нет, оно просто не способно распространяться. И там, внутри, нет ничего, что могло бы запомнить имя вампира. Это глубоко угнездившееся зло просто не может быть туманным намеком на подлинную сущность таинственных Патриархов…

Поместье Мэлоу

Деревенские жители больше не подходят близко к поместью Мэлоу. Десять лет назад гувернантка, воспитывавшая двойняшек – сына и дочь хозяйки, исчезла в неизвестном направлении, забрав девочку с собой. Сама хозяйка и ее слуги покинули дом на другой день, а остальной штат поместья получил из Лондона приказ об увольнении. Никто не поинтересовался, что произошло со вторым ребенком, мальчиком. Все сошлись на мысли о том, что его отослали в какой-нибудь пансион. Но вскоре троих деревенских ребятишек одного за другим нашли задушенными под старой яблоней в полях. Взрослые срубили дерево и тех пор стали избегать поместья.
Тело мальчика, которого звали Марк, – вернее, его скелет – все еще спрятано на чердаке господского дома, и плющ прорастает сквозь разбитое окно и детские кости. Гувернантка двойняшек, мисс Джесс Моллас, была душевнобольной. Почти год она попеременно флиртовала с Марком и запугивала его, и постепенно убедила себя в том, что мальчик одержим злыми духами старых слуг – предыдущей гувернантки и дворецкого. Чтобы «спасти» мальчика, она удушила его, а потом сказала хозяйке, что ребенок сбежал. Часть его боли и неуверенности пропитала дом и его окрестности. По ночам плети плюща и ветви кустов оживают и обвиваются вокруг шей живых, а деревья беспрестанно раскачиваются, словно от сильного ветра. Все, что осталось от Марка, – это его уверенность в том, что необходимо убивать людей, чтобы спасти их, особенно детей. А еще ему необходимо найти тех двух давно умерших слуг и убить их тоже, потому что они – злые. Вообще, все люди – злые. Так говорила мисс Моллас, а уж кому знать лучше, как не ей.
_____________
[1] Рассказ Эдгара Аллана По “Падение дома Ашеров” (1839-1840) повествует о брате и сестре Ашерах, живущих в чрезвычайно мрачной обстановке. Образ их поместья играет первостепенную роль в создании ощущения угнетающей атмосферы, которая царит в доме. Об этом рассказе также упоминается в основной книге линейки (глава V).
[2] Речь идет о «феях из Коттингли» (англ. the Cottingley Fairies) — серии фотографий, сделанных в 1917 – 1921 годах двумя девочками-подростками, Элси Райт и Френсис Гриффитс. Фотографии должны были служить доказательством реальности существования «маленького народца». Только в 1983 году журналисты сумели выудить из пожилых дам признание в фальсификации. Сэр Артур Конан Дойл до самой своей смерти в 1930 году непоколебимо верил в подлинность фотографий.

[Samouse]

Бо́льшие беды

Как бы далеко персонажи хроники ни ушли по пути своей бесчеловечности, и какими бы изощренными они в этом ни стали, их должен охватить ужас от осознания того, насколько природа может быть искажена по сравнению с естественным порядком вещей. Даже Цимисх, наслаждающийся поиском новых форм плоти, или Тореадор-отступник, получающий удовольствие от боли и пыток, сумеют найти нечто отталкивающее в областях скверны, которые растут и распространяются и при этом были порождены поступками людей. Сообщества или территории, охваченные порчей, обладающие чем-то вроде стабильной (или развивающейся) экосистемы порока – поистине страшная вещь. Они увеличиваются в размерах, благоденствуют и оделяют своей мерзостью мир вокруг себя.
Как уже упоминалось, Сородичи могут взяться за расследование и решение такой проблемы по своей воле, по чьему-либо приказу, в силу иных обязательств и по множеству других причин. Одно из основных различий между крупным и сравнительно небольшим «нехорошим» местом – это сложности, возникающие при попытке покинуть его. Даже используя самый быстрый транспорт и все подвластные вампирам силы, можно затратить часы, чтобы, к примеру, уехать из уединенного уголка в Хайленде [1], не говоря уже об одиноком острове, уплыть с которого практически невозможно. Разрушенный город окутан густым туманом, а всякий проулок в нем без конца поворачивает, вновь и вновь выводя героев к бальному залу, где толпа гостей в полумасках все еще танцует, раздвигая в улыбках мертвые губы. Чудовищные механизмы – плоды трудов спятившего ученого, полновластного хозяина целого лабиринта фабрик, – теперь работают сами по себе, и сумеют передвинуть стены и разрушить входы, чтобы удержать котерию в плену и без какой-либо связи с миром.
Однако подлинный ужас крупного очага противоестественности кроется в ответе на вопрос: как вообще может существовать место, подобное этому? Даже вампиров Шабаша, гордящихся своей чудовищной натурой и тем, что они сумели перешагнуть порог мелких ограничений человечности, вид таких, разрастающихся вширь земель заставит затрепетать. Мудрые шабашиты сторонятся Пути Откровений Зла, и точно так же они будут ощутимо опасаться существ, благоденствующих в самом сердце очагов тьмы. Что касается Камарильи, их мотивы могут быть любыми, от чисто практических до высокоморальных, но мало кто из здравомыслящих членов секты осознанно позволит порождениям зла пустить ростки в его собственном саду.
Каковы же характеристики крупной территории, проявляющей признаки осквернения? Основными будут ее размеры, «здоровье» и отличительные особенности порчи. Место может охватывать область площадью от крупного села до целого острова, от сотен квадратных миль болот до дремучей лесной чащобы, и везде найдутся следы нечестивого сношения людей и демонов. Такая территория обширнее, а покинуть ее труднее, чем мелкие страшные местечки, о которых говорилось ранее. Что касается «здоровья», то местность, подпитываемая собственными извращенными плодами, не выказывает ни малейших признаков упадка, перехода к сопереживанию и милосердной смерти. Наоборот, она будет разрастаться и в материальном плане, и в эмоциональном, и в духовном. Особенности противоестественного состояния могут оказаться столь же извращенными, странными и вконец чуждыми человеческой природе, как и примеры меньших локаций, описанные выше.
В викторианскую эпоху, полную чудес, смертные и сами способны к созданию масштабного ужаса. Повесть Артура Конан Дойла «Долина ужаса» рассказывает о том, как община рудокопов в горах Гилвертон подпала под влияние некоего Союза Свободных, полумасонской организации, служащей прикрытием для сообщества убийц под названием «Чистильщики». Вся долина знает о Чистильщиках и боится их, а те, контролируя и местную власть, и почту, берут что хотят – любые деньги, социальные блага и личные услуги. Общественными работами пренебрегают, налоги и поборы непомерно высоки, отчеты подчищаются прикормленными бухгалтерами, а обычные жители запуганы настолько, что держат языки за зубами, опасаясь худшего. По всем стандартам доброй викторианской эпохи это место ужасно. Общественный договор не соблюдается, обыкновенный человек не может спокойно жить и честно зарабатывать себе на кусок хлеба, а закон без конца попирается взяточниками и вымогателями. Вот и сама долина внешне выказывает признаки разложения: заваленные шлаком копи, темные шахты, не оседающая в воздухе угольная пыль, густой туман и рабочие, коротающие дни за выпивкой и азартными играми или притворяющиеся больными, вместо того, чтобы трудиться.
Сородичи и сами способны отравить какой-нибудь регион (в переносном смысле), обращая его жителей в упырей ради уверенности в своем влиянии на местное население, а затем претворяя в жизнь свои планы в тщательно подготовленных условиях. Ведь наступают времена, когда вампиры даже не могут надеяться реализовать свои амбиции в области социологии или магии без полномасштабного эксперимента. Для этого потребуется наблюдение за деревней, островом или даже целым городом на протяжении нескольких поколений или веков, чтобы досконально изучить результаты некоторых проектов.
Подобные долгосрочные тайные манипуляции имели место в мире столько, сколько существуют сами манипуляторы и возможности. В викторианскую эпоху эти пробы лишь обрели новые формы и мотивы, сочетая свойственное ей стремление к рациональному мышлению и опытам со свежими идеями о духовном единении и древнее тяготение к власти над соседями и окружающими территориями. И начинающие экспериментаторы, и уверенные в себе повелители земель используют новый язык, чтобы обсуждать цели и средства их достижения. Желание наблюдать за смертными, с годами все глубже увязающими в борьбе с навязанной им властной структурой, кровосмесительными семейными отношениями и полуночными кровавыми ритуалами – это не чей-то садистский посыл, а лишь благородное стремление воссоздать некоторые описания из Книги Нод. Странные люди в лесу, доведенные Помешательством до состояния диких зверей – это не попытка воссоздать нечто вроде извращенных райских кущей, а старания открыть что-то новое в базовых мотивах поведения животных.
Если некий Цимисх пожелает изучить собственные идеи о скрещивании упырей, преобразованных с помощью Изменчивости, то ему для этого потребуется, естественно, уединенное местечко, хороший источник «материала» для экспериментов и возможность наблюдать за эволюцией своих особей из поколения в поколение. Вентру, выстроив теорию об идеальном и должным образом направляемом обществе, может обосноваться в небольшом городке или крохотном порту, чтобы проверить свои идеи в деле. Он будет нуждаться в систематическом наложении Уз Крови на упырей, создание новых политических структур или стирание памяти у горожан с помощью Доминирования всякий раз, как вампир почувствует необходимость опробовать новый метод поддержания общественного порядка. Тореадор способен приобрести особняк в глухой сельской местности и содержать там группу художников, прикованных к стенам (чтобы не сбежали), кормить пленников кровью детей в попытке развить их талант и закапывать под кустами роз в саду, если им не удастся угодить хозяину. Даже сторонников преобразований могут обуять жестокость и навязчивые идеи, и тогда какой-нибудь Бруха станет вымещать свои приступы бешенства на телах тех членов городского совета, чьи решения ему не понравились.
Прочие сверхъестественные создания также способны оказывать разрушительное воздействие на природу, особенно если они активно плодятся или образуют рой – как это свойственно некоторым из них. Оборотни, как правило, живут племенными группами, и им легче всего существовать небольшими семействами тут и там по всему региону, периодически собираясь где-нибудь в его центре для проведения своих мерзких кровавых ритуалов, восхваляющих жизненную силу. Их обряды могут породить области тьмы, охватывающие территорию странными руническими сетями, привлекающими полуночных духов безумия и всяких извращенных тварей, заставляющих смертных вести себя по-дикарски аморально. К счастью, оборотни избегают городов, хотя образованный вампир может представить себе жуткую ситуацию, когда кто-нибудь из люпинов сумеет сыграть на вошедшем в моду интересе к древним языческим культам. Возможно, и существует какой-нибудь упомянутый в анналах истории артефакт или руины, скрывающие в себе невообразимые тайны, чьи особенности большинство старательных, рационально мыслящих археологов объяснить не в силах.
Маги могут проникнуть в поселение под прикрытием своих ковенов и кабалов – спросите кого-нибудь из Тремер, насколько это осуществимо. Они станут вещать о своих колдовских доктринах с кафедр университетов, в салонах оккультистов и спиритуалистов. Они способны обучать детей мрачным песнопениям, которые призывают и пленяют духов, заманивать непорочных девиц в свои тайные культы и предлагать эликсиры жизни или яды старикам и тем, кто разочаровался в жизни. Могут также объявиться вызванные магами сверхъестественные создания, или мерзкие существа, которых в народе называют феями, или даже давно покойные люди, с которыми спиритуалисты, по их собственным словам, способны общаться. Кто знает наверняка, не осквернили ли эти никем не видимые создания саму местность, не говоря уже о заметных среди людей признаках порчи? У Джованни, например, есть собственное мнение о  мотивах и способностях мертвых, и одного его уже достаточно, чтобы обеспокоить любого здравомыслящего вампира.

Остров Рондел

На этом острове близ побережья Уэльса летом приятно и тепло, а зимой выпадает не так чтобы уж много снега. Под крышами домов устраивают себе гнезда ласточки, давшие название всему острову: «Рондел» происходит от искаженного hirondelle, что по-французски и означает «ласточка». Местные жители – простые крестьяне – каждое воскресенье посещают церковь в своей лучшей одежде, вежливо улыбаясь и кланяясь старшим. По ночам же отцы семейств возлегают со своими дочерьми, а летом мужчины и юноши засевают борозды в полях собственным семенем. В дни зимнего и летнего солнцеворота деревенские старухи собираются на скалистых обрывах на севере острова и приносят в жертву морю самого младшего ребенка в деревне, кидая в волны части его истерзанного тела.
Языческие обряды так никогда и не ушли с острова Рондел, а священники, сменявшие друг друга в приходе крохотной местной часовни, либо получали взятки, либо пребывали в блаженном неведении. Нынешний викарий, преподобный Идрис, разменял уже седьмой десяток и почти оглох. Дети сидят у него на коленях и изучают Библию, а затем бегут домой к матерям, чтобы узнать, как правильно сжигать птиц в клетках в ночь Самхейна, и как отдавать свою кровь и свое семя земле и морю. Население Рондела понемногу вырождается, хотя новые люди то и дело переезжают сюда с большой земли (такое случается примерно раз в поколение). Через несколько десятков лет явные признаки генетических дефектов – внешние проявления внутренней порчи – станут очевидными.

Очищение и его последствия

Как и в случае с местом, где обитают призраки, ключевым моментом сценария, включающего в себя «нехорошее» место, скорее всего, будет его очищение или (в зависимости от личных целей вампиров) подчинение себе. Наиболее важной для протагонистов частью такой задачи обычно становится уничтожение исходного источника скверны. Им потребуется выдворить вампира-хозяина с насиженного места или уничтожить его, перебить оборотней или принудить магов развеять свои заклятия или изгнать призванных ими демонов.
Справившись с этим, героям нужно будет либо завершить очищение местности самостоятельно, либо позволить природе самой залечить нанесенные раны. Для этого может потребоваться похоронить непогребенных мертвых, вновь засадить зеленью земли, оскверненные некими странными обрядами кровавой магии, или привести в опустевшую деревню новоселов – обычных людей. Как только сердцевина порчи будет уничтожена, природа вновь установит свои законы, и все вокруг пойдет привычным путем. Если же персонажи-вампиры захотят подчинить оскверненное место своей воле и сохранить его как личный источник силы или в качестве собственной твердыни, им следует предпринять определенные действия для того, чтобы утвердить себя в роли самых могущественных существ в регионе. Герои могут даже, по желанию, усугубить источаемую местностью ауру разложения, толкая ее обитателей на все более бесчеловечные поступки, проводя ритуалы, которые, как удары бича, уже навечно останутся на беззащитном теле природы. Такое решение у вампира Шабаша в зависимости от ситуации может поднять значение Убежденности/Самоконтроля или снизить показатель Совесть/Инстинкт, а у вампиров Камарильи гарантированно снизит Человечность.
Если становится очевидным, что источник скверны – действия людей, персонажам придется вовлечься в жизнь смертных с тем, чтобы разрешить ситуацию. Это может  вылиться в интересный игровой процесс, поскольку заставит героев оценить то, что осталось от человека в них самих. Им придется вникнуть в ситуацию, чтобы определить, в чем же проблема, а затем на основе своих инстинктов и воспоминаний о том, каково это – быть смертным, попытаться последовательно решить ее и создать новый, устойчивый порядок вещей в регионе. Убийство человека, стоящего на самом верху организации, которая управляет всеми вокруг, запугав их, не даст ровным счетом ничего: место покойного лидера попросту займет один из его подручных, и все вернется на круги своя.
Может статься и так, что вернуть местность и ее жителей к нормальному существованию не получится. Зверолюди с преобразованной Изменчивостью плотью, рабы, чем разум ранее находился под контролем, и давно созданные упыри не сумеют восстановить свое прежнее состояние моментально. Вероятно, им это не удастся вообще. Следы материального и духовного осквернения способны сохраняться на теле природы на протяжении столетий. Деревья станут увядать и засыхать, поля – оставаться бесплодными, лишенными всякой подпитки, а воды озер – темными и пустыми, как зимний лед. Межевые границы, сложенные из кирпича или камня, будут похожи на шрамы на лице земли, а на некогда плодородных пашнях станут выситься кучи мусора.
В некоторых случаях герои могут решить, что смерть будет наилучшим, самым милосердным разрешением ситуации для искалеченных физически и духовно обитателей местности. Однако тогда самим персонажам придется в дальнейшем существовать с осознанием последствий сделанного выбора, и это должно отразиться на значениях их Человечности или Пути. Рассказчику стоит включать подобные трагические эпизоды в сюжет хроник (если вообще прибегать к этому) крайне редко – не более одного раза, поскольку многократное повторение столь непростого морального выбора умалит его силу.
__________________
[1] Имеется в виду Шотландский Хайленд (Highlands of Scotland) – Северо-Шотландское нагорье, горная северо-западная часть Шотландии, занимающая 2/3 ее территории. Народное название «Хайленд» появилось, чтобы подчеркнуть резкие различия в образе жизни шотландских горцев и равнинных шотландцев, земли которых назывались Лоуленд (Lowlands).

[Samouse]

Рассказы о тайных верованиях

Люди викторианской эпохи тратили массу сил и воображения не только на научные исследования, но и на познание чужих религий, и на попытки заново открыть собственное «мистическое наследие». В эту эпоху можно было встретить и яркую оригинальность, и строгую приверженность правилам, причем зачастую в одном и том же культе. Некоторые эксцентричные личности искали следы мифического прошлого, будучи свято уверены, что оно существовало, и пытались обнаружить связные учения, которые можно было бы проследить до неких Древних Наставников. Другие погружались в изучение принципов друидизма, шабашей, кровавых жертвоприношений, совершаемых нагишом обрядов и прочих материалов, что были так красиво (и неважно, если кое-где неточно) иллюстрированы Бёрдсли [1]. Рационалисты искали способы сочетания новых отраслей науки и школ мысли с собственными верованиями, надеясь преобразовать традиционные религии в лучшее, более глубокое понимание вселенной и Бога. Те, кто изучал иностранные культуры и религии, старались – каждый со своим уровнем знаний и деликатностью – отыскать в них пока неизвестные европейцам истины.
В любом крупном городе Европы, и уж точно в Лондоне, обретается огромное количество подпольных исследователей оккультных тайн, искателей мистики, потенциальных язычников (которым осталось лишь найти свою Подлинную Традицию), рационалистов, культистов, ученых и приверженцев чужестранных религий, чье понимание основано на не до конца понятых культурных принципах и перевранных при толковании манускриптах. Все вместе они – более чем удобный источник упырей для Тремера в любой хронике. Эта субкультура процветает, объединяя сотни взаимодействующих между собой крохотных культов и группок, у каждой из которых имеется собственное видение Истины; всех их толкает вперед то же, что заставляет других людей исследовать Черного Континента, привносить достижения промышленности в сельскую местность и делать революционные научные открытия в лабораториях по всей Европе.
Однако в этом разделе мы не будем обсуждать возможности упырей или культов, способные утолить жажду власти вампиров. Вместо этого в нем рассматриваются примеры идей и концепций вероятных противников, а также угрозы, которые способны породить столь эгоистичные и беспорядочные исследования. Смертные в погоне за просветлением и властью (как бы они сами не определяли свою цель на словах) могут быть столь же опасны, как и многие Сородичи. Персонажи вольны верить или не верить в это – их собственные Дисциплины и искусство Тауматургии наверняка убедили их в собственном главенстве на всей планете, а заодно в том, что они являются повелителями ночи и той самой силой, что управляет обществом.
Одной из тем викторианских историй ужасов как раз и может стать осознание ошибочности подобных предположений.
Собственно, уже одна лишь задача прекращения деятельности культа может на поверку оказаться труднее, чем кажется героям. Расследование должно сначала вычислить сам культ, его цели и верования. Поскольку последователи культа наверняка держат свою деятельность в строжайшей тайне, это может вызвать затруднения. Извещение представителей власти о культе имеет свои отрицательные стороны. Одни культы имеют своих агентов в местных органах власти и среди знати, а другие занимаются столь отвратительными вещами, что какой-нибудь констебль просто откажется поверить в существование подобной мерзости («Простите великодушно, сэр, но, по вашим словам, миссис Мэгхэм, живущая в дальнем конце улицы, приносит младенцев в жертву индусскому языческому божеству? Я правильно вас расслышал?»). Даже если персонажам удастся избавиться от членов культа – самим или чужими руками – как смогут они быть уверенными в том, что выкорчевали все до единого ростки скверны? На то, что создал один человек, позже может запросто набрести другой, а силы, к которым однажды уже взывали, только рады будут услышать новую мольбу. Если же попытаться взять в свои руки власть над культом, это способно пагубно сказаться на душе и рассудке героя.

Силы прошлого

Те же умозаключения, которые в будущем станут основой для постройки научных лабораторий, заставляют и знающих ученых, и беспечных, претендующих называться язычниками, пытаться нащупать следы «мифического наследия» и «классических традиций», которые, по их убеждениям, передавались сквозь века от зари времен. Возможно, подобные учения и наследия и существуют, однако лишь немногим искателям удастся что-либо найти, и еще меньшему их числу – приобщиться к накопленной мудрости. Поэтому большинство вероятных «наследников древних обычаев» выказывают рвение, которое можно было бы потратить с большим толком, нежели на попытки сложить в единое, связное целое разрозненные кусочки старых историй о ведовстве, народных легенд, бабушкиных сказаний и наполовину расшифрованных археологических отчетов.
Кое-кто из таких горе-исследователей будет испытывать неудобства при соблюдении подлинных языческих обычаев или классических практик, даже с учетом своего опыта и умений (в том случае, если рассказчику нужен будет в его хронике культ с длинной историей), или просто положится на удачу, однако большая их часть станет опираться на имеющиеся ресурсы. Для настоящего искателя могущества и просветления отсутствие доказательств или сомнительность источника сведений не является поводом останавливаться в своих попытках проведения ритуалов. Они с радостью облачаются в белые балахоны, сходятся в одиноко стоящих каменных кругах, приносят в жертву черных быков или белоснежных ягнят, окропляют себя их кровью или же танцуют обнаженными в утренней росе, а еще клянутся в верности древним богам и богиням. Их фанатизм может быть опасен, но еще страшнее будет, если они получат ответ на свои воззвания.
Как известно любому, кто разбирается в сверхъестественных силах (но, пожалуй, немногим Сородичам), некоторые существа способны услышать бестолково читаемые молитвы и предложить в ответ свою силу, явившись в соответствующем облике. Их дары ввергнут обманутых жертв еще глубже в пучину кровавого насилия и сексуальной разнузданности. Как черви, подтачивающие корни могучего дерева, эти создания подрывают самые основы стабильности викторианского общества, с каждым новообращенным распуская свои коварные щупальца все дальше. Такие культы обычно немногочисленны, но от этого не менее опасны. Они противостоят рациональной мысли и научному прогрессу нового века, даже если изначально их организаторы пытались всего лишь соединить прошлое, настоящее и будущее в золотую цепь традиций. Они проповедуют беспричинное кровопролитие и иррациональную похоть, и рискуют неосознанно встать на пути служения истинному злу. И Камарилья, и Шабаш знают, что держать в узде внутреннего Зверя и даже сосуществовать с ним возможно, но нельзя позволять ему брать верх – но именно этого-то и желают достичь многие из таких вот почти-что-язычников.

Тринадцать спутников Велунда

Эта группа мужчин (и только мужчин – женщин они в свой круг не допускают) – претендующих на звание колдунов, друидов, кузнецов и ученых – сформировалась как нечто похожее на классический круг следования старым кельтским традициям, воздавая должные почести Велунду, Мастеру Кузни и Повелителю Осени [2]. Накопленные ими знания обширны, однако не имеют единой направленности и разрозненны; группа активно ищет новых документальных свидетельств своих теорий относительно древних Королей-друидов. Членов общества можно встретить в Оксфорде, Кембридже, Лондоне и Эдинбурге, но, находясь далеко друг от друга, они при необходимости могут быстро связаться друг с другом по телеграфу. Эти люди владеют, в некоторой степени, основами ведовства. Более важно то, что некоторые из них занимают кафедры профессоров или читают лекции, в тексты которых просачиваются их лишенные логики умозаключения. Непрерывно впитывая эту скверну, умы юных студентов уходят от рационального мышления или просто лишаются здравого смысла.

Мудрость далеких земель

Может быть, из-за роста неподдельного интереса к чужеземным культурам, а возможно, предпочитая иностранный мистицизм «домашнему» разнообразию - просто из согласия с известной пословицей, что «у соседа трава зеленее» - так или иначе, и серьезные ученые, и дилетанты от магии дружно и активно исследуют таинственный Восток. На практике они изучают все, что не относится к Европе или Америке, не охватывая вниманием, пожалуй, только самые удаленные уголки России с их интересным фольклором. Экзотическая мудрость заморских земель, получаемая с помощью подобных лихорадочных поисков, перерабатывается в новые концепции, которые вклиниваются куда только возможно (а частенько и туда, куда нельзя) в современные философские концепции или же в религиозные течения, относимые к христианству лишь по названию и исповедуемые безграмотными последователями. Поскольку с исследователями такого толка по-настоящему мудрые наставники эзотерических доктринах восточных учений связываются редко, рассказчик может с уверенностью утверждать, что подобные игровые персонажи оказались сбитыми с толку, введенными в заблуждение, опасными – но твердо убежденными в верности своего пути.
Индия – один из самых удобных источников такой псевдо-просветительской информации, особенно если учесть владычество Британской Империи в регионе. Популярное увлечение «индусскими» штучками способно замаскировать исследователей мистики среди тех, кого меньше всего можно заподозрить в этом: ну кто сможет додуматься, что милая дама средних лет, вдова полковника Дженкинса, ищет смысл в недопонятых виршах, восхваляющих Шиву Разрушителя? Задумайтесь: в доках Лондона трудятся толпы рабочих-иностранцев – кто знает, сколько среди них последователей странных верований, желающих передать другим частицы опасного знания? Точно так же увлечения вещицами, сработанными в подражание китайскому стилю, окажется достаточно, чтобы скрыть и стремление какого-нибудь профессора к магическим тайнам мистики Китая, и его пристрастие к опиуму, и сжигающую ученого мужа жажду абсолютной власти.
Тема ужаса в подобных сюжетах базируется на том, что всякий англичанин викторианской эпохи – если уж на то пошло, то и любой современный ему житель другой развитой западной страны – знает, что его родина достигла вершин цивилизации и является пиком рационального мышления. Заигрывать с заморскими странностями означает навлекать беды на собственную голову. А уж сознательно поддаться скверне непонятных иноземных практик – это просто преступление против самого себя, предательство по отношению к стране и всему человечеству. Тот, кто позволил чуждой тьме войти в свою душу, попросту утратил свою личность и цель жизни. Кроме того, существует и мотив мести. Сверхъестественные силы не терпят легкомысленного с ними обращения, а важные знания, попав в беспечные руки, могут привести к непредсказуемым последствиям. Исследователь-одиночка, повторяющий неверно расшифрованное заклятие или взывающий к чуждым божествам, способен открыть противоестественной тьме путь в цивилизованный мир. Став беспомощным рабом чего-то еще более необычного и жестокого, нежели любой Каинит, такой бедолага с радостью распахнет дверь в этот мир перед древними существами, только и жаждущими войти и утолить свой ненасытный голод.
В такой ситуации поддержание Маскарада становится вдвойне важным. Пусть сами вампиры – сверхъестественные существа, далекие от рациональной мысли и здравого смысла, как раз эти качества служат их интересам, убеждая смертных держаться подальше от заигрывания со всяческой иностранщиной и мистическими культами. Люди, не верящие в сверхъестественные вещи, не позволят им войти в свою жизнь и проторить путь еще более странным созданиям. По крайней мере, они не сделают такого, пребывая в здравом уме и твердой памяти.

Особняк Девы Марии

Как поведают вам многие известные специалисты в области обучения, давать образование женщинам опасно. Этот скромный дом в глуши давно уже является отличным доказательством данного тезиса. Выстроенный мисс Маргарет Редхилл, единственной дочерью видного историка, исследователя Индии профессора Редхилла, он служит убежищем для одиноких беременных женщин; здесь стараются найти бедняжкам достойную работу после того, как они произведут на свет детей. В подвалах дома мисс Редхилл, упростив для понимания некоторые отвратительные результаты исследований своего отца, обустроила капище богини, которую она попеременно называет Кали, Гуаньинь [3] и Девой Марией, отмечая каждое рождение новой жизни в комнатах наверху кровавым жертвоприношением. Кое-кто из слуг дома разделяет с хозяйкой ее мерзостную веру, а все дети, появившиеся на свет в доме, тайно посвящаются в культ. Мисс Редхилл – большая любительница культуры Востока и часто принимает в доме ученых джентльменов из Китая и Индии, стремясь впитать капли мудрости, срывающиеся с их губ, чтобы вплести их в свою новую философию.

Наша Пречистая Церковь

Обе изложенные выше концепции могут быть использованы в описании странных сект, уходящих корнями (и не только) в христианство. Однако вообразите себе ужас обывателя викторианской эпохи, обнаружившего вдруг, что опоры его общества – Церковь, Закон и Ее Величество Королева – оказались извращены до самого основания, превратившись в нечто мерзкое, но притом узнаваемое. В таком сюжете страх овладевает игроками при виде чего-то важного и знакомого, пораженного порчей, сквозь которую все-таки проглядывает оригинал: так отец узнаёт черты своей милой дочери в испитом лице дешевой шлюхи. Каинитам это чувство должно быть очень знакомо: они наблюдают, как привычный им мир вокруг изменяется, и хотя одни перемены вампиры приветствуют, другие потрясают и коробят их чувства.
Люди, которые следуют эзотерическим течениям христианства, в большинстве своем обладают острым умом (а порой даже чересчур сообразительны) и ищут нечто, находящееся за пределами устоявшихся верований церкви. Кое-кто из них искренне верит в Христа и даже обладает Истинной Верой, но при всем при том яростно разыскивает тайны, которые, как полагают такие люди, сокрыты от обывателей, или же некие «подлинные истоки» церкви. Другие называют себя христианами, однако на деле жаждут найти подтверждение собственному пониманию религии, что позволило бы им говорить: они все это время были – и остались – правы. Есть и те немногие, кто не верит и не обманывает себя, а просто ищут в основах религии что-нибудь, что они смогут принять за истину и во что будут готовы поверить. Люди из последней категории могут быть наиболее опасными, поскольку они не находятся в шорах собственных предубеждений, и их исследования способны дать поистине взрывоопасный результат – как в духовной, так и в мирской сфере.
Некоторые теории популярнее остальных. Среди «кабинетных историков» и настоящих ученых наибольшим успехом пользуется поиск «исторической личности по имени Иисус». Эти исследования выделяются на фоне других, так как очевидным образом согласуются с общими принципами викторианского общества: рациональным мышлением, правдивости и пролитию света на ранее запутанные вопросы. Однако именно эта тема примечательна и самыми сильными отклонениями от истины; исследователи настолько глубоко погружаются в историю, что начисто забывают собственно о Христе. Если они натыкаются на какую-нибудь эзотерическую мудрость, вероятные последствия окажутся весьма опасными.
Ученые-теологи могут предпочесть таким теориям, к примеру, гностицизм – хотя вам следует помнить, что библиотека Наг-Хаммади [4] будет найдена еще только через пятьдесят лет (если, конечно, ваши персонажи не доберутся туда первыми) – или иные интересные ереси, возникшие в ходе развития христианства. Значительный объем информации о нескольких современных рассматриваемой эпохе ересях, которые могли бы стать источником философской и оккультной скверны для сбившихся с пути искателей, содержится в книге «Ересь Каинитов».
Кроме того, можно использовать ветви масонства, сумевшие развиться в полноценные теологические теории, имеющие собственную историю и нашедшие преданных последователей. Эти верующие способны до некоторой степени прикрываться сообществом Вольных каменщиков, к которому они когда-то принадлежали – их собратья-масоны могут и не подозревать о том, какие мрачные ритуалы проводятся под самым их носом. Одинокие ученые или увлеченные наукой старые девы нет-нет да и наткнутся на архивы давно позабытых монашеских орденов или тайных приходов и станут исследовать их обряды с большим тщанием, чем предполагают здравый смысл или инстинкт самосохранения.
В укладе викторианского общества есть место для всего, и все в нем находится на своем месте. Если какая-то часть учения церкви была сокрыта, значит, на то имелась веская причина. Людям не должно заглядывать под покров чужих тайн, но они, весьма вероятно, сумеют выяснить, почему тот или иной факт оказался засекречен, и будут сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Да, это противоречит другому викторианскому идеалу – стремлению находить объяснение великим тайнам жизни и открывать законы природы. Общество само по себе редко бывает рациональным. Персонажи, тратящие время на попытки вытащить на свет некие тайны христианской церкви или на поиск темных истин, которые не должны бы появляться вообще, сами мостят себе дорогу к вечным мукам. Им следует знать, что даже если на них уже лежит проклятие, всегда есть куда падать, ведь существуют и более глубокие круги ада, и конечно, кто ищет, тот наверняка их найдет.

Истинные иоанниты

В небольшом католическом богословском колледже укрывается религиозный орден, о котором неизвестно большинству преподавателей и семинаристов. Эта крохотная группка придерживается особого мнения о любимом ученике Иисуса, который, по некоторым источникам, «ожидает нового пришествия». Они изучили исторические хроники и религиозные движения и верят, что им удалось установить личность бессмертного апостола Иоанна, брата Иакова, и считают, что знают его местонахождение. Их исследования предполагают, что объект их поклонения методично исполняет божественный план, включающий подчинение женщин, подавление неверующих и сошествие с небес святого огня, который очистит планету. Помимо самостоятельного следования этим же шагам, они собираются вскоре посетить своего кумира и предложить ему свои услуги. Истинная сущность их «апостола Иоанна» остается на усмотрение рассказчика – ему решать, окажется ли это сумасшедший, маг, каинит или служитель сил ада.
_________________
[1] Бёрдсли, Обри Винсент (1872 – 1898) – английский художник-график, иллюстратор, композитор и поэт. Его работы отличались мрачностью, нарочитым символизмом, гротескной эротикой. Иллюстрировал роман Томаса Мэллори «Смерть Артура», а также произведения других авторов – О. Уайльда, А. Поупа, Э. По, – затрагивавших темы истории и мифологии.
[2] Велунд – персонаж изначально скандинавских, а позже и древнегерманских легенд. Позже преобразовался в бога-кузнеца германских и англо-саксонских легенд, сохранив (либо унаследовав) при этом отличительные черты античного Гефеста/Вулкана (искусство кузнеца, загадочность, могущество, власть над огнем и хромоту). В различных версиях мифов ему приписывалось создание мечей Артура и Беовульфа. В «Старшей Эдде» Велунд – князь альвов, народа эльфов. Вероятно, поэтому в оригинальном тексте его называют «Повелителем Осени». Позже его образ оказался связан с нечистой силой (ср. с деталями образа Воланда у Булгакова). Интересный факт: в Англии, в графстве Оксфордшир, есть погребальный курган эпохи мегалита, называемый Вейланд-Смити (Кузня Вейланда). В народе существовало поверье, что если оставить на ночь рядом с курганом коня и серебряную монету, наутро скакун окажется подкованным.
[3] Гуаньинь – божество китайской, корейской, вьетнамской и японской мифологии, выступающее преимущественно в женском обличье; спасает от бедствий, помогает зачать и родить детей, покровительствует женской половине дома. Почитается практически во всех конфессиях Китая, а также в буддизме, где изображается с одиннадцатью головами и тысячей рук.
[4] Собрание папирусных кодексов, обнаруженное в конце 1945 года в районе египетского селения Наг-Хаммади. В общей сложности были обнаружены тринадцать книг, две из которых местные крестьяне успели сжечь. Тексты написаны на коптском языке и представляют собой тексты гностического христианства, их содержание значительно изменило представления о раннем развитии религии.

[тохта-найон]

Интересно, хотя  младенцы,  родившиеся  в  доме  Марии, врядли  могут  посвящяться  в  какой  либо  культ, а  вот  дети, воспитывающиеся  в  доме  и  их  матери, (при  улсовии  что  они  остаются  в  нем  надолго)  наверняка  становятся  членами  своебразной  секты.
И  идею  ученного, нашедшего  описания средневековой   каинитской  ереси  или  пути, и  попытавшегося  ее  как  то  интерпретировать,  то  же  интересна

[Sardagon]

А  дикие  шотландцы  с  татуировка  это  кинфолки  Фианы?

Шотландцы с татуировками спирали - это очевидные Танцоры Черной Спирали.

[тохта-найон]

только,  все  же  кинфолки, да .

[Samouse]

Те, кто всегда рядом

В викторианских историях ужасов часто фигурируют профессиональные (или полупрофессиональные) специалисты по расследованию всего необычного и непонятного. Джон Сайленс[1] бродит по деревням, где живут ведьмы, способные ночами обращаться в кошек, и по старым школам, где проводятся странные обряды, жертвоприношения придушенных существ. Солар Понс[2], один из многих детективов, созданных «по следам» Шерлока Холмса, расследует происшествия, связанные с нападениями лиан-кровопийц и появлениями таинственных призраков. Да и сам мистер Холмс брался за дела об одержимостях, вампирах и прочих предполагаемых проявлениях сверхъестественного. Учитывая реалии Мира Тьмы, рациональное объяснение – не всегда самое лучшее.

Сыщик викторианской эпохи

В викторианских историях о призраках умеренно искушенный в деле расследования персонаж является либо протагонистом, либо помощником/наставником протагониста, либо болтливым дилетантом, от которого больше помех, чем помощи, который постоянно выдвигает неверные предположения, вечно лезет куда не просят и почти что угробит всех вокруг в стремлении доказать свою правоту. К последней категории относятся как исследователи метафизических явлений, так и строгие сторонники рационального мышления, каждый из которых ошибается по-своему. Те, кто мнит себя медиумами, провидцами и подающими надежду магами, способны ухудшить ситуацию или совершенно все испортить точно так же, как любой здравомыслящий полицейский или использующий логику детектив-консультант.
Сыщик-протагонист, как правило, личность энергичная и решительная, обладает умом, храбростью, а то и наделен всеми перечисленными качествами. Возможно и появление в сюжете отважного, но недалекого типа, очертя голову бросающегося навстречу опасности, которого спасает только благородство и немалая удача. Редко можно встретить умного труса, так как протагонисты обычно проявляют героизм. Сыщики обладают полезными умениями, способностями, связями и предметами (например, познаниями в оккультизме, редким японским стилем единоборств, искусством маскироваться, множеством информаторов по всему Лондону, острым взглядом, способным оценить характер человека за мгновение, архивом газетных вырезок с описанием странных случаев, умением распознавать грязь из разных районов города и так далее). Каждый из них имеет друга или напарника, чьи умения или связи дополняют или скрывают незначительные недостатки героя – такие, как чрезмерное самомнение или наркотическая зависимость.
Детективы, помогающие протагонистам разобраться в их проблемах, обычно являются персонами таинственными, никогда не раскрывающими до конца ни методов работы, ни своих мотивов. Они либо завершают историю, во всей красе демонстрируя искусство дедукции, либо тихо исчезают со сцены, отпустив замысловатую колкость. Зачастую они раздражают окружающих, даже если спасают протагонистам жизнь, помогают им сохранить рассудок или устроить брак. Порой такой сыщик уплачивает за свои знания таинственную и печальную цену: его при странных обстоятельствах находят корчащимся в луже собственной крови или же он скрывается вместе с прекрасной дочерью иностранного гения во исполнение старого обета. Время от времени такой персонаж будет прибегать к методам и сведениям, о которых ни один приличный викторианский джентльмен или благовоспитанная дама даже помыслить не могут.
Самодовольные дилетанты неизменно оказываются полезны. Они оттеняют гений протагониста и демонстрируют именно те подходы, к которым лучше не прибегать в той или иной ситуации. Как правило, они подступают к проблеме совершенно не с того конца, ища сверхъестественные причины в деле об обыкновенном мошенничестве или, наоборот, пытаясь применить рациональные рассуждения, когда ответ очевидным образом кроется в чем-то сверхъестественном. К сожалению, такие пустозвоны часто занимают официальную должность или звание, и поэтому от их присутствия избавиться трудно. Это могут быть высокопоставленные офицеры полиции, правительственные чиновники, специально присланные расследовать дело, богатые дилетанты, имеющие больше денег, чем извилин, или иностранные шпионы, работающие на разведку своей страны. Иногда такие типы помогают вычленить некий простой, но очевидный вывод, который упустили более умные персонажи, или собрать улики и показания свидетелей таинственных происшествий. Но гораздо чаще они становятся обузой для протагонистов.

Профессиональные взаимоотношения

Персонажи такого рода способны послужить отличным фоном для протагонистов-Сородичей, стать им соперниками, помощниками или союзниками. Игроки могут даже выбрать эту роль для собственных персонажей, превратившись в сыщиков-консультантов, медиумов-детективов, знатоков оккультизма или научных исследователей, желающих помочь тем, кто страдает от странных явлений. Такое положение в обществе позволяет игрокам обрести широкий круг союзников и массу возможностей, а рассказчикам – столь же обширный спектр сюжетов и отправных точек для приключений.
Для некоторых Сородичей профессия сыщика-консультанта, столь ярко разрекламированная Артуром Конан Дойлем, станет удобной нишей. Такие персонажи могут оказывать услуги высокопоставленным особам и получать от них плату, и одновременно поддерживать целую сеть контактов с обитателями низов общества. Бруха могут увидеть в этом возможность преобразований, а Вентру или Ласомбра улыбнутся при мысли о тайнах и поводах для шантажа; Тореадор посчитают саму идею чрезвычайно эстетичной, а Гангрелам покажется интригующим собственный образ неутомимых охотников на злодеев. Тремеры и Джованни, скорее всего, окажутся сыщиками с отточенным умом, специализирующимися на вопросах оккультизма и одержимости и продирающимися сквозь причудливый лабиринт викторианского мистицизма с понимающей улыбкой на губах.
Сыщики также отлично подойдут на роль постоянных персонажей рассказчика, остающихся в игре на протяжении всего сюжета. Они могут посостязаться с героями в искусстве профессиональных детективов или работать вместе с ними, если дело затрагивает, например, интересы государственной важности. Если персонажи игроков являются специалистами в какой-либо области, сыщик может обратиться к ним как к союзникам, чтобы получить консультацию по этому вопросу («Профессор Джефферс, рад вас видеть! Буду вам очень благодарен, если вы выскажете свое мнение относительно вот этой надписи на санскрите…»). Опыт героев не обязательно должен относиться к сферам науки или магии: Сородич может быть охотником за сплетнями или светским львом, боссом портовой мафии или математиком-затворником, автором так и не опубликованного трактата о теореме о триномах[3].
Рассказчику стоит обдумать возможность установления дружеских отношений между сыщиком и вампиром, ведь в этом случае первый будет полагаться на опыт каинита, а сам станет для него ценным союзником и полезным инструментом. Однако это способно и осложнить ситуацию, так как детектив способен вплотную подойти к нарушению Маскарада. У вампира, конечно, есть подход к другу, и ему легче проконтролировать сохранение тайны, однако он рискует потерять гораздо больше, если возникнет необходимость изменить память сыщика, покалечить его, убить или сделать с ним что-нибудь еще. Отношения никогда больше не будут прежними и в случае, когда каинит будет вынужден использовать Доминирование или аналогичные Дисциплины. Расстроить или даже вовсе разрушить дружбу могут также и взятки, и угрозы.
Вампиру подойдет даже шапочное знакомство с детективом, когда все, что им известно друг о друге – это имя или, например, репутация, а лицом к лицу они не сталкивались. В таком случае любопытный или рассудительный сыщик или – еще хуже – опытный в оккультных делах может оказаться особенно опасным. Если Сородич занимается важным делом, присутствие следователя способно осложнить проблему: появится в самый неподходящий момент и увидит то, что не должен. Точно так же он может навлечь на себя опасность, из-за беспокойного нрава или потому, что приходит к неверным умозаключениям, или просто является ходячей угрозой Маскараду благодаря своему новому пониманию паранормальных явлений. Физическое устранение такого детектива вряд ли станет верным решением, если он – фигура публичная, или его смерть нельзя списать на «сопутствующие потери». Узы Крови помогут, если их замаскировать под наркотическую зависимость. Можно также подобрать сведения для шантажа, чтобы создать нужное настроение в определенных кругах общества, или же затеять интересное расследование в качестве ловушки для сыщика, знающего чересчур много: итогом того и другого станет публичное унижение или смерть.
Наконец, всегда найдутся детективы, которые выстраивают свои умозаключения тщательно, последовательно, логически безупречно внешне, но в результате делают в корне неверные выводы, которые, однако, кажутся публике правильными. К этой категории относятся одержимые своим делом ученые, разоблачители подлинной сверхъестественной активности и оккультисты, уверенные в том, что за всяким их решением повернуть за угол стоят некие мистические силы. Сюда же можно отнести и сторонников теорий заговоров, старающихся увидеть истину за преступлениями Джека Потрошителя; священнослужителей, отчаянно ищущих признаки божественного вмешательства и даже юнцов, служивших в полиции и теперь пытающихся устроиться в жизни в качестве экспертов-консультантов. Из таких сыщиков получаются отличные «долгосрочные» союзники, или, скорее, послушные орудия, агенты и дезинформаторы – и они помогают достичь нужного уровня напряженности или рациональности.
Вампирам, однако, стоит всегда оставаться настороже. И на старуху бывает проруха, и подобные глуповатые личности могут, по воле Бога или злобе Сатаны, понять все правильно.
________________
[1] Джон Сайленс – персонаж серии повестей Элджернона Блэквуда (1869 - 1951), английского писателя и путешественника, классика литературы ужасов первой половины XX века. Блэквуд интересовался оккультизмом и мистикой с юношеского возраста, однако объединил свое увлечение с литературой лишь в возрасте тридцати лет, познакомившись с учением Герметического Ордена Золотой Зари. Сайленс, названный автором «медиком необыкновенных способностей» («physician extraordinary»), по сюжету занимается тем, что в качестве детектива-одиночки расследует дела, так или иначе связанные со всяческими сверхъестественными событиями.
[2] Солар Понс – герой детективных историй, написанных Августом Дерлетом, а после его смерти – Бэзилом Коппером. Он создан в подражание Шерлоку Холмсу и наделен авторами весьма сходным характером, методикой работы и сюжетными обстоятельствами. Основное отличие от рассказов Конан Дойла – время действия (20-е гг. XX в. вместо конца XIX в.). Некоторые рассказы о Понсе намекают на аналогичные расследования Холмса: например, «Оборотень в Тоттенхэме» (Понс) и «Вампир в Суссексе» (Холмс). Август Дерлет, кроме создания рассказов о Понсе, известен своим  увлечением творчеством Говарда Лавкрафта и помощью писателю в издании и продвижении его произведений.
[3] Усложнение бинома Ньютона для трех членов. Вероятно, авторы намекают на образ профессора Мориарти, о котором в рассказе А. Конан Дойла «Последнее дело Холмса» говорится: «Когда ему исполнился двадцать один год, он написал трактат о биноме Ньютона, завоевавший ему европейскую известность».