Пей же до дна чашу победы.
Это вино отдает летом.
Думать не смей о моей боли.
Это вино отдает солью…
Только любовь дает бессмертье.
Это вино холодит сердце…
Будет твой образ всегда светлым!
Это вино отдает пеплом…(с)
Пятница встречала город тишиной. Уроки отменили и вереница школьников, их родителей и учителей медленно тянулась в сторону кладбища. По умершей траве, причина гибели которой осталась не объяснена, как и многое другое: оставались силы, заинтересованные в сонном равнодушии местных жителей. Версии не ушли за пределы досужих вымыслов и местных новостных сводок, да и там напоминали облако сомнений, а не ясные предположения о случившемся.
Учителя избегали взгляда Лин: её вчерашняя выволочка директору, допустившему организацию праздника без присутствия врача, быстро разошлась по школе. И хотя не допущенные до вскрытия патологоанатомы, - миссис Фрайзер начинала рыдать при одном только слове, что кто-то будет резать тело её дочери, - сошлись на врожденном пороке сердца, атмосфера обвинения буквально следовала за мрачной Совой.
Она знала, кто придет сюда. Несмотря на весь свой страх смерти, время рождения Скорпиона пришло. Чутье вело Лин через растерянных, сломленных новостью людей, мимо плачущих одноклассниц Тары, таких потерянных и одиноких без своей не пришедшей на похороны королевы. Особенно когда весь город на ушах стоял от исчезновения старших Бейлишей и того, что про них предположил разрабатывающий эту версию Джефферсон: похищения ими Тима и причастности к терактам и смертям...
Мелькнули рассыпавшиеся по плечам волосы Детфаер, но первой ей попалась не психолог. Конечно, для Лин ничего не стоило избежать в толпе встречи с соседкой, однако некоторые вещи предстояло сказать или решить сейчас, как бы не было свежо чужое горе...
Она не видела ранее, как страдают ангелы и сейчас возблагодарила за это Мать. Потому что Норма, пришедшая одна, напоминала помешанную: уголки губ, опущенные вниз, смешивались с рвущейся вверх улыбкой, оттопырившей губу. И глаза, бессонные и блестящие, в какие-то минуты словно закатывались: половинчатая природа уничтожала рассудок домохозяйки изнутри.
А ведь у неё уйдет и Рита - пусть и не сейчас. Скорее всего супруг вместе с сыном и дочкой бегают по домам опрашивая соседей, как это делали весь вчерашний день: Норма пришла не на похороны, а в надежде услышать что-то новое.
- Лин! - Гамбит схватила её за руку: короткие пальцы дрожали, словно осеняя листва. - Ох, Лин, твой отец ничего нового не знает??? Ведь Аманда тогда нашлась... они не могли... зачем им мой мальчик?!
Голова подрагивала, плечи опустились: и когда очередной прилив света пытался распрямить их, одно плечо выступало вперед, словно у горбуньи. Для света не было печали, пусть он и остался последним огоньком в этом городе...
... Он стоял у ворот: полицейское оцепление было уникальным по своим масштабам. Но Дженкинс, опустивший голову и привалившийся к ограде с видом человека, который забыл про спокойный сон неделю назад, кажется, не интересовался вверенными ему людьми. Он смотрел лишь на сухую, высосанную до дна чарами Стоуна траву, временами шевеля её носком ботинка.
Конечно, у парня полно дел, знал Вилли. Пропавшие Бейлиши и Тим, Ден, навсегда сбежавший из дома - возвращать его после визита в Тень уже не было смысла. Смерть Тары стала лишь очередной соломинкой, что опускалась на спину верблюда, но именно она грозила переломать Ричарду хребет.
Можно отпустить человека, который сделал для них немало, однако жалость казалась бесперспективной. Прирученный и привыкший к нему начальник полиции имел шансы пригодиться в будущем: да и, погрязнув во всем этот, разве мог он рассчитывать на спокойную жизнь? Артуры не уходят на почетную пенсию, только ждут своего Мордреда...
- Формулы, химия, трава и ливень, - будто невпопад произнес полицейский, а потом посмотрел на Ковака запавшими глазами. - Позавчера ночью за тобой приходили еще раз, верно? Это действительно все связано? Это были Бейлиши с самого начала?
Джефферсон упрямо сводил все факты к пропавшим меценатам. Вилли понимал: кто, как не люди, способны верить в чужие пороки - такое объяснение как раз для них. Пособники террористов, извращенцы-детоубийцы... хороший финал некогда славной семьи, отправившейся в призванной одним глупым стариком ад. Что поделать, он исключение из правил, возраст не всегда дарует остроту мысли людям - скорее наоборот.
Дженкинс ждал ответа.
... Она видела инвалидную коляску и женщину, вцепившуюся в неё так, словно едва держалась на ногах. Отец Тары поник, будто собирался рухнуть со всего передвижного кресла в самую могилу, а по лицу Фрайзер можно было различить лишь количество выпитых успокоительных. Тень, разом утратившая весь свой бизнес-лоск, остекленевшими глазами смотрящая на гроб. Туда, где под закрытой крышкой тело Тары сейчас дрожало и рябило, готовое исчезнуть. Догоняя душу, первое из тех, кто пропадет на пути Гидры, поселившись навсегда в её душе.
Тара не желала на это смотреть. Не хотела слушать, как женщина вздыхает сипло пробивающийся через легкие воздух и со всхлипываниями выдавливает её обратно. И подходить настолько близко, чтобы различать в этих вздохах "Тара, моя маленькая... солнышко... проснись..." тоже не желала.
Но Рика Афина рядом с семей не видела.
Она нашла его сидящим на траве между Джин и Йонг: молчащий парень, вновь и вновь бросающий нож возле своей ноги в кладбищенский дерн. Пустые глаза, пустой взгляд, и рука усевшейся рядом Джин-Хо. Йонг, прижавшаяся спиной к дереву - их глаза встретились, когда Афина подошла к троице на краю кладбища.
"Я могу сделать, чтобы она ему снилась. Ты это можешь. Мы вместе" мысленно шептала Йонг, и голос её звучал в шуме озерных вод. "Каждую ночь... он не будет одинок."
Рукав Джин сейчас обнажал след от вскрытых год назад вен: сестры, как ни кто другой знали, как больно терять родных.
- Если бы я не потанцевал с ней... если бы заметил... но она так радовалась... - прошептал Рик, не глядя ни на кого. Версия о пороке сердца, заявленная в документах, выжигала его душу словно раскаленное клеймо. И не имело значения, что сейчас Джина обнимала плечи в кожаной куртке: Афина знала, что это не последняя боль, что ждет брата Тары, винящего в роковом танце себя.