Что ж, Оз все еще наблюдает за своим детищем, пока это позволяют законы мироздания. Город, который решил сделать делом своей жизни, своим наследием. Это было ожидаемо, его душа стремилась завершить начатое. Пусть чужими руками, пусть совсем не так как изначально планировал он, но картина должна быть завершена. Время перемен – податливый материал.
- Не беспокойся Оз, я нарисую этому городу Весну. Они ее дождутся.
Селесель посмотрела в небо на необычайно ярко сияющую Луну. Здесь не просто небесное светило, а окно через которое в этот крошечный мирок вливалась Сила. Колоссальный поток. Тот самый, который так и не достиг Кролдстара три дня назад, теперь не иссякая, вливался в этот осколок. Лунный свет обрушился на джинири прохладным серебряным потоком, пытаясь изменить ее, плавил тело и разум. Для осколка сейчас Селесель была чужеродным телом, песчинкой попавшей в устрицу, все еще существующим по праилам реального мира, и осколок пытался привести ее в соответствие с законами, по которым существовал.
Всегда есть риск потеряться в осколке, будучи переваренным ним, забыться, стать его неотъемлемой частью даже не поняв это. От этого не был застрахован ни один герой, но Селесель пришла сюда за знаниями, и этот мирок сейчас сам распахивал перед ней свои секреты. Как еще лучше понять правила, по которым он существует, как не пропустить их сквозь себя? Надежда была на то, что Слова составляющие ее суть защитят ее от непоправимых последствий. Селесель ощутила как растет и возносится в небо, взирая на ночной лес, озаренный никогда не гаснущей здесь Луной, с высоты облаков. Она и была теперь облаком. Ну конечно же, Луна превращала ее именно в то, чем Селесель и была, в грозовую тучу. Юный осколок, которому было всего три дня, встречал свою первую бурю.
Селесель стала стихией, чистой, незамутненной бременем разума и людскими страстями. Шуметь листвой, орошать землю дождем и швыряться молниями, упиваясь от восторга просто фактом своего существования, короткого и яркого. Это были приятные воспоминания. Восприятия невинности существования, которых у Селесель никогда не было, потому что настоящая Буря не умеет помнить. Но теперь они были, и джинири ощутила будоражащее чувство дежавю. Теперь ей стало ясно, что она зря беспокоилась. Осколок не менял своих гостей, Он «показывал». Раскрывал суть каждого в метафорах, художественных образах, он действительно был Картиной. Шедевром, улавливающим суть вещей, нарисованным ею и теми десятками детей и взрослых в то утро. И теперь, присматриваясь, Селесель даже стала замечать как детали окружающей реальности соседствуют с условностями рисунка, будто они на самом деле находились в нарисованной красками картине. Стоило ли гордится тем, что ее скрытая суть, разоблаченная тут, настолько схожа с тем, кто она есть? А может, стоило расстраиваться, что за почти полтора века она так и не стала на самом деле человеком?
Понимание двойственности восприятия пришло не сразу, настолько оно здесь казалось естественным. Селесель действительно была стихией, готовящейся пролиться на землю ливнем и расколоть несколько деревьев небесными стрелами, и одновременно продолжала мыслить, слушать, стоять на границе между озером и заполненным огнями лесом. Пространство было зыбким и непостоянным, стоило отвести взгляд и все менялось. Деревья оказывались на других местах, береговая линия, то приближалась, то отдалялась. Тут все жило по законам сна, тут все было сном.
Словно в тумане, Селесель прошла вдоль костров, вглядываясь в танцующие чернильные тени отбрасываемые огнем на окружающие заросли. В руке из ниоткуда появилась кисточка. Селесель аккуратно стала водить нею по, пускающему перед ней искры, костру, старательно размазывая редкие зеленые всполохи пов сему пламени. Когда наконец весь костер окрасился в ярко изумрудный цвет, светящиеся глаза, все это время наблюдавшие за работой Селесель, моргнули.
- Ширин, ты меня видишь?
- Конечно, все время видела. Ты ушла в капельку по огню и много людей ушли туда жзе. Но не все.
- А что с етми кто остался?
- А они…., - Ширин задумалась, пытаясь подобрать слова. – Они теперь спят и одновременно не спят. Будто подпрыгнули и забыли приземлиться. Сейчас все заснуло, даже время. Поэтому все очень медленно. И лунная капелька всех их тоже зовет. Их тянет через огонь, туда к вам. Всех тянет, кто тут есть, и нас тоже. Но мы, кошки. Можем не идти, если не хотим. Мы всегда идем только туда куда хотим. А они нет.
Ну конечно. Они с Джудит сейчас открыли проход в осколок на распашку. Людей, чьи души уже были здесь, затянуло сразу, но и в городе и в парке оставалось множество других, на кого не подействовало «проклятье луны», а кого-то, как тех же спасателей, вообще в ту ночь в городе не было. Но теперь, оказавшись прямо над открытыми воротами, они были в шаге от того, что их души тоже разорвет, а может даже утянет целиком навсегда. Джудит не зря стыдила Селесель за ее беспечность.
- Так нельзя, Ширин. Нельзя позволить капельке заполучить еще больше людей, пока я здесь. Вы должны их остановить.
- Но, как? Мы не сможем удерживать всех, - Ширин было неприятно признавать, что кое чего кошки не могут. – Мы их даже укусить не сможем, чтобы они проснулись. Для нас время тоже уснуло.
- Я помогу, - Селесель протянула руку сквозь зеленый костер. – Не бойся, огонь не тронет. Войди в пламя, войдите все. Встаньте на границе между мирами, и никого не пропускайте. Не стоит нам усложнять и без того непростое дело, правда?
Ширин колебалась лишь мгновение, борясь с инстинктивным страхом перед огнем, но затем уверенно протянула руку в ответ и сделав шаг прямо в угли, прикоснулась к пальцам джинири.
Существующий сразу в двух мирах огонь тут же начал менять облик девушки. Повинуясь разоблачающей природе осколка, в облик Ширин начало возвращаться ее кошачье естество. И все же, изменения прекратились намного раньше, чем можно было ожидать. Ширин вернула себе кошачьи уши, хвост и когти, но человеческого, в ней осталось все равно намного больше, чем кошачьего.
«Даже пробыв человеком всего то неполных четыре дня она уже в душе больше человек чем оказывается я»
- Обещаешь, что вернешь нам наших людей?
- Конечно, обещаю.
Глаза Ширин наполнились зеленым пламенем и в тот же миг, с невероятной скоростью, она исчезла по ту сторону огня и мира, отправляясь собирать свою стражу.
- КЫс-кЫс-кЫс. – вдруг донесся из-за спины Селесель низкий голос, словно кто-то колол громадные каменные валуны. – Ну вот, не успел.
Рев пламении, а может и странные законы этого мирка, позволили новому гостю подкрасться совершенно незаметно, хотя при любых других обстоятельствах, слово «подкрасться» к нему уж точно не подходило. Здоровенное мохнатое тело, размером с крупного бизона, медленно топало, опираясь на шесть медвежьих лап, а крупную голову, увенчивали непропорционально громадные бараньи рога. Наконец, доковыляв до Селесель, странный шестилап уселся рядом с ее костром. В передней паре лап у него оказалась, не замеченная сразу курительная трубка размерами под стать владельцу, а левая средняя лапа, все это время тащила «подмышкой» грубо обтесанную каменную скрижаль, которая теперь была приставлена к ближайшему дереву, и на которой смутно проглядывалась черно белая шахматная клетка.
- М-м-м? Мистер Стурсон?
-Ой да ладно тебе, Погремушка, можно просто Ллойд. Тем более, я ведь тебе скорее в правнуки гожусь.
- Стоп, откуда…?
Этим прозвищем ее не называли уже очень давно. Мистера Стурсона, а теперь Селесель была уверена, что этот лохмач был именно ним, она знала. Он был почти что местной достопримечательностью. Каждый день внучка привозила его инвалидную коляску в парк, оставляя перед ним на столе незажженную трубку и шахматную доску с расставленными фигурами. Старый бывший учитель истории, местной школы, уже давно не мог двигаться самостоятельно, и даже говорить, и для их семьи это явно было чем-то сродни ритуала. А для всего города, сидящий в парке Мистер Стурсон стал чем-то настолько незыблемым, что дни, когда по каким либо причинам, его не оказывалось на месте, становились поводом для беспокойства и слухов. Тем страннее было услышать от местного старика, имя, которое Селесель уже давно не носила.
- Не трудись. Ты не вспомнишь меня. Все же, уже почти сорок лет прошло. Да и кем я тогда был для тебя, одним из многих лиц, среди только что дембельнувшихся на гражданку идиотов. А вот тебя забыть сложно. Для таких стариков мир становится тесен.
- Вы… ты, все это время был здесь?
- Да, хотя и не представляю сколько именно. Луна тут не двигается.
- Три дня прошло.
- Правда? А казалось намного дольше.
Громадный Стурсон глубоко вздохнул, да так, что внутри у него заклокотало подобно вулкану. Сейчас стоя перед ним в этом мирке, Селдесель совершенно не чувствовала своего превосходства в возрасте и опыте перед этим человеком в облике зверя. Она все равно была старше него раза в два, но жизнь измеряется не только годами, и здесь это было не сркыть за иссыхающей человеческой плотью. Сущестыво перед ней было древним и могучим. Громадная мощь вулкана и мудрость веков, запертая в парализованной мумии на кресле-каталке. Здоровенная лапа, пошарила в высокой траве, достала оттуда найденный булышник, и словно мягкую глину раскрошила, набивая каменной крошкой трубку, одновременно с этим другая лапа, зачерпнула горящее рядом пламя. Словно пригоршню песка, и Стурсон стал деловито раскуривать щебень, как нечто само собой разумеющееся.
- Мы тогда не ушли со всеми на завод. Уж не знаю почему. Забарикадировались в подвале, да только не помогло. А потом… когда те летающие червяки начали выламывать окно, я впервые, за все четыре года, которые сидел в том чертовом кресле почувствовал себя беспомощным. Когда все понимаешь, а даже пальцем пошевелить не можешь. А потом, мне вдруг вспомнился огонь. Тот самый напалм который так долго преследовал меня во сне, а я уж думал, что наконец забыл его. Я даже запах его почуял. И от змей не осталось даже пепла. От обоев, впрочем, тоже, но это все равно было здорово. Снова что-то МОЧЬ! И так не хотелось вновь возвращаться в кресло, ты б только знала. И оказалось, никто и не требовал. С тех пор брожу вот здесь. Грех жаловаться. Тут уж точно веселее, чем в коляске. Здесь мне даже удалось поиграть с Синди. Том не зря говорил, что внучка вся в меня растет. Горит как маленький лесной пожарчик.
- Ты понимаешь, что с тобой происходит?
- Ну, не то чтобы понимаю. Скорее просто принимаю. Теперь, когда ты сказала, что третий день пошел. Синди как раз дважды приходила. Две ночи. Вместе с ней сюда многие наведываются. Они, вроде как, и остальное время здесь, но не так. Не так как я.
- Ты многое понял.
- Когда заперт в собственном теле как в тюрьме, умение думать это единственное, что тебе остается.
- Ты пришла нас отсюда забрать? Сразу хотелось бы заявить, что я бы предпочел остаться. Хотя я и темноты всегда боялся, но тут все равно лучше.
- Я пришла все исправить. Понять. Это я виновата.
- Не думаю, что «виновата» здесь правильное слово. И что делать думаешь?
- Мне нужны вы. Такие как ты здесь, чтобы поняли. Чтобы смогли смотреть сразу с двух сторон.
- Таких как я тут больше нет, это я точно скажу. Все остальные тут только резвятся и бодаются. Собеседники из них не ахти какие.
- Вот это и нужно исправить.
Стурсон кивнул своей косматой головой, и только молча продолжил пыхтеть трубкой, поглядывая в огонь. Сказать тут действительно больше было нечего. Она сюда пришла действовать, и этим и нужно было заниматься.
Автор
Тема: Глава 2.1 Хранительница (Селесель) (Прочитано 2008 раз)