- Наше здоровье, - поправила его Джулия, тоже наливая себе сока. - Всех нас, кто еще помнит смысл этого праздника. Тост за ночь, страх темноты, встречу жизни со смертью и неизбежное утро. Только ждать мы его не будем, пора начинать. Пока управимся, времени уйдет немало.
- Нейтану хватило получаса.
- Твой Нейтан просто выпустил в лес грезу, - напомнила Джулия. - А нам придется её направить, как реку в прорытое русло, чтобы потопом не снесло весь Фордж. Допьем и пошли, такие ночи летят быстро...
Он подумал о Драконе, что скоро прилетит, но тут же напомнил себе, что Чернокнижник и Тео подготовили все, чтобы остановить чужеродное зло. Как и он сам, изъяв из Марты силу Рыцаря и вложив в гомункула. Смотреть, как Санни умирает не относилось к вещам, которые придадут силы в том, что предстоит.
"Прощай, девочка" подумал он, оставляя опустевший бокал и закрывая глаза. "Надеюсь, ты умрешь прежде, чем поймешь, что стала для нас всего лишь орудием..."
Они пошли, не шевелясь, потому что этот путь открывался через душу, оставляя тело неприкосновенным. Мужчина и женщина сидели в кресле друг напротив друга, закрыв глаза, в то время как укрытый плащом теней высокий силуэт шагал рядом с обворожительной медсестрой по выложенной пульсирующей тьмой дороге. Вокруг клубился туман, край дороги озаряло вспыхивающее пламя: ароматы лекарств и боли окружали Джулию, словно кружащаяся мошкара.
- Сквозь грезы этого города до мечтаний самой осени, - голос из-под маски звучал глухо, но обретал все большую глубину, словно приближение к первозданной тьме наполняло Бестию силой. - Самайн - многоликая сила. Я называю её в честь кельтов, но не думаю, что ей нужны имена. Тот лес, что Нейтан призвал, был частью грез всех лесов на земле. То, что мы выпускаем, будет частью всех лунных октябрьских ночей и тьмы ноября. Ей нельзя приказать, её нельзя посадить на цепь - этим грезам можно только дать направление.
- Уговорить, - кивнул он, скрытый капюшоном, с глазами-озерами тьмы. - Надо подумать, что ей можно предложить.
- Ничего, - сказала Медсестра. - С теми, кто настолько силен, не торгуются. Ты можешь ждать благодарности от моего перерожденного собрата, можешь даже вырастить его на свой лад, и это будет платой. Но с ночью Самайна можно лишь поговорить так, чтобы она поняла. Без угроз и жалоб, без торга и пустых обещаний...
Путь сквозь смутные грезы удаляющегося города пересек какую-то незримую границу. Мартин вдруг ощутил, как погружается в некую тень - гуще, чем могут разглядеть его пронзающие души глаза.
Вкус рябины на губах и запах увядающей листвы сменились танцами цветных точек, словно при опущенных веках. Он видел как умирает трава и её крошечные душонки распадаются гнилостным огнем, слышал скрип ярмарочных фургонов и хлопанье развевающих на ветру шатров в пустом поле. Видел цыганку, отдающую ребенка луне и страшного клоуна из канализации, вгрызающегося в протянувшего руку ребенка. Видел привидение, склоняющееся над спящими так низко, что её длинные волосы закрывают лицо. Видел полумесяц, обернувшийся окровавленным ртом на своде небес.
Он видел все страшные истории, что придумывают люди, и ощущал, что все они - словно напальчники чего-то огромного, касающегося мироздания. Греза, что осязала реальность на ощупь через вымышленные людьми сказки и иногда давила так сильно, что в реальность впечатывалась её частица. Как Дерри, Касл-Рок, Ладлоу - их действительно не было прежде, теперь он это осознал и содрогнулся от ужаса.
Это обычный писатель придумал их, и древняя греза страшных сказаний так сильно отозвалась на вымысел, что выдавила сказку в явь. А силы, правящие миром, были вынуждены как-то уравновесить этот парадокс, манипулируя памятью людей, позволяя им жить рядом с фантазией и тут же забывать, что они читали ровно о таких же местах в книге. Мартина озарило, что города эти однажды исчезнут: разгладится след на реальности и Бог-Машина Фоул вышвырнет их в грезы так, как сам Мартин выбросил в ад его реактор.
- Мир видит сон, - прошептала рядом Джулия, и рука в мягкое перчатке нащупала когтистую лапу. - И мы живем внутри этого сна. Может, и нас тоже придумали?
Пахло полынью и пряностью. Над головой плыла скрытая тучами луна, и болотная трясина вздыхала под его ногами. Он слышал радостный вой разрывающих Тодда волков и смех кружащейся в танце лесных духов Джессики. Видел в полынье русалок, укладывающих на илистое дне обнаженное тело утонувшей Астры. Знал, что это место, эта древняя сущность, словно зеркало, может услышать любую сказку или страх и отразить или воплотить наяву.
Мартин понял, что первыми были они: старые грезы, древние титаны, и даже не пытался понять почему такие силы уступили человечеству, когда могут в любой момент сделать с миром что угодно. А потом знание вошло в разум так же легко, как пахнущая сыростью болотная тьма - им нравилось трогать мироздание через пальцы легенд и сказаний, что придумывали люди. И пока человечество играет в Шахерезаду, оно живет...
В переплетении историй, которые походили на окружившую их с Джулией темную паутину, но в любой момент могли ожить от прикосновения, он замер. Погладил нити мрака, словно струны, и понял, что пришел. В сердце холода, тьмы и страха осенней ночи. В сосредоточие её всемогущества и красоты.
И может сказать то, что позволит грезе Самайна нажать на реальность так, как хочется им. Может сыграть на этих струнах нужную ему симфонию.