30.05.1669AV
Это был последний день весны. Весны, которая закончилась еще вчера, и продлится еще до завтра. Это был тридцатый день месяца Квинта, один из двух дней месяца, который по какой-то странной прихоти древних ученых-церковников, не принадлежал людям, а был отдан Теусу. И даже здесь на Соройе, в одном из самых северных пределов известного мира, откуда до Кастильи и сердца всей Витицианской Церкви были многие месяцы пути, чтили этот день. Кто действительно из уважения к Создателю, кто из простого желания добавить хоть немного праздника и веселья в скучную однообразную жизнь, а некоторые, особенно острые на язык, приговаривали: «Творец дал нам все наши дни жизни, неужто нам, праведным детям его, увиливать от десятины за такой щедрый подарок?!!», частенько превращая свой довод в тост под дружный хохот собутыльников. Почти во всех уголках Теи, этот день считался если и не праздничным, то уж выходным точно и ничего важного в этот день старались не начинать, даже не самые набожные люди. Как потом объяснять, что ЭТО, что бы сие ни было, началось в день, которого даже в календаре нет? И, тем не менее, эта история началась именно в такой вот день. Когда праведные молятся, неправедные кутят, а все остальные, которых обычно набирается больше всего, разрываются между первым и вторым. Странный день, как раз подходящий для начала странной Истории.
Небольшой порт жил своей жизнью, несмотря ни на утренние часы, ни на праздничный день, работа кипела полным ходом. Отовсюду доносились крики грузчиков, швартовщиков, стражников, торговцев и еще Теус знает кого, каждый из которых считал, что именно его дело самое важное и старался перекричать общий гул. И среди всей этой галдящей толпы молча шел, словно айсберг сквозь пенное море, внушительных размеров бородач, с разобранным саадаком за плечами. Внимания на него никто из прохожих не обращал. Мало ли вокруг ходит здоровых и бородатых, это же Вендель, здесь каждый второй такой. Но идущий вдоль пирсов лучник вендельцем не был. Знающие люди, глядя на его одежду и шитье ее покрывающее, могли бы с уверенностью сказать, что перед ними уссурец. Шагал он бодро и целенаправленно и по сторонам не глазел, пока не остановился возле одного из причалов наблюдая за погрузкой пришвартованного рядом с ним корабля, а посмотреть было на что. Стоящий прямо перед ним белый трехмачтовый барк выделялся на фоне окружавших его пузатых вендельских торговых галеонов и приземистых вестенских ладей, как лебедь среди уток. Опытный в морском деле глаз уссурца отметил, что, не смотря на свой впечатляющий вид, корабль был старый и переделывался и ремонтировался уже столько раз, что опознать верфи какого именно государства впервые спустили его на воду, уже не представлялось возможным. Но на дряхлую развалину он похож не был, отнюдь, скорее так выглядел бывалый морской волк, волосы которого давно поглотило серебро, но который все еще стоит десятерых юнцов. На корабле бурлила жизнь, и всюду, и на причале, и на палубе, и на реях сновали матросы, подготавливая корабль к отплытию. Перепутать было невозможно, это был именно то судно, о котором в городе в последнее время ходило столько слухов, и именно из-за этих слухов уссурец собирался стать частью этого корабля. Цепкий взгляд, которым рано или поздно обзаводились все стрелки, продолжал осматривать оснастку корабля, оценивая его сильные и слабые стороны, пока вдруг не замер привлеченный полыханием яркого почти алого племени. Пламенем оказался каскад развивающихся на ветру ярко рыжих волос, хозяйка которых, необычайной красоты женщина, стояла на крыше центральной рубки, и так же как и уссурец, следила за всем что происходило на корабле. Хотя нет, не так же, она смотрела на все происходящее, как хозяйка, как может смотреть королева на свои земли, она смотрела на этот корабль как капитан. Этот взгляд было ни с чем не спутать. И именно из-за этого тяжелого взгляда язык не поворачивался назвать ее девчонкой, хотя и выглядела она не старше двадцати, он выдавал ее настоящий возраст, который далеко не всегда соответствовал прожитым годам.
- За такого капитана не страшно и в пасть к морскому змею пойти, правда?
Уссурец вздрогнул, поздно осознав, что слишком уж явно и надолго он пялился на рыжеволосую красавицу и это не осталось незамеченным. Повернув голову к говорящему, он увидел перед собой жилистого смуглолицего мужчину, с аккуратно уложенными смолистыми волосами спадающими на плечи и подстриженной на кастильский манер бородкой из под которой светилась ехидная усмешка. Уссурец помнил, что именно этот человек следил за погрузкой бочек с пресной водой, на этот самый корабль, когда он только подошел.
Автор
Тема: Пролог: День Которого нет (Ставр) (Прочитано 5227 раз)